Ненад никогда не бывал в этой части Белграда. Ему казалось, что это даже не Белград. В голове у него все спуталось. Ясна привела его снова во двор. На скамейке сидела т-11е Бланш, грея на солнце свое отекшее от ревматизма тело. На голове у нее была смешная шляпка из черного шелка, на руках кружевные митенки; она куталась в черную, позеленевшую пелерину. Совсем уже седая, она щурила, глядя на солнце, свои когда-то голубые, а теперь выцветшие, слезящиеся глаза.
И тут, позабыв об окружающем, она, с трудом подыскивая слова, мешая сербские с французскими, стала рассказывать о своей жизни в России, о том, как она была красива в молодости и как на рождество танцевала мазурку с молодым графом Балабановым, которому тогда было четырнадцать лет, как сопровождала молодых графинь на прогулку верхом и как сама ловко держалась в седле, какой прелестный у нее был пони и как все это было как молодые графы и графини выросли, и она поступила в гувернантки к князю Голуховскому в Константинополе, княгиня убежала потом с каким-то англичанином, красавец князь утопился в Босфоре, а она приехала в Сербию с его превосходительством и осталась тут, и живет она в подвале.
Появились и другие соседи. Госпожа Огорелица, подвижная особа с испитым лицом и лихорадочно горящими глазами; тощие ноги ее были обуты в большие стоптанные и рваные ночные туфли. Следом за ней показалось недоразвитое и угловатое существо; из-под слишком короткого платья выступали острые коленки, из коротких рукавов торчали длинные мальчишеские руки; растрепанные волосы Буйки падали на большие черные глаза. Старшая дочь госпожи Огорелицы, Лела, пришла немного позднее из города, волоча за собой небольшой мешок муки; она была в измятом пальто и юбке, забрызганной грязью, с сонливым выражением на смуглом продолговатом лице. В окно выглянул профессор Марич, худой, с впалыми щеками, обросшими неряшливой белокурой бородой; жена его выбежала во двор. Все приветствовали Ненада, радовались его выздоровлению.
— А теперь ему надо лучше питаться, он очень похудел, а ведь растет, — заметила госпожа Огорелица. — Так же вот и моя Буйка. Посмотрите только, на что похож этот ребенок!
— Лучше питаться, лучше питаться... — пробормотал Марич в бороду. — Всем нам надо бы лучше питаться.
Лела предложила Ненаду кусок сахару, но госпожа Огорелица взяла у нее из рук кулечек, оторвала немного бумаги и положила в нее три куска:
— Так лучше, пусть ему мама сварит шербет.
— Не надо, у нас еще есть немного сахару, — вмешалась Ясна.
— Все равно, все равно... это от тетки Мары. Бери же, мой мальчик... — Госпожа Огорелица была необыкновенно милая женщина. — Все дети любят шербет, как и моя Буйка, а шербет питателен и полезен для груди.
Ненад смутился. Наконец, посмотрев сперва на Ясну, он взял пакетик.
— Спасибо.
Лела возвращала талоны Бланш.
— Надо являться лично, мадемуазель, они не пожелали дать мне ваш паек. Я просила, но не дали.
— На сегодня довольно, — вдруг сказала Ясна, уже несколько минут наблюдавшая бледность Ненада. — Довольно, сынок, завтра опять выйдешь. Поблагодари еще раз госпожу Огорелицу за сахар. Ну, вот.
Ненад встал со скамейки: весь двор закачался влево, вправо. Ноги подкашивались. Профессор Марич крикнул, что завтра даст ему новую книгу, и закрыл окно. Госпожи Огорелица и Марич разошлись по домам. Буйка с порога, глядя исподлобья сквозь свисавшие волосы, проводила их пристальным взглядом. На скамье остались только Лела и Бланш вспоминала, как встречала рождество и Новый год у графов Балабановых, какая она тогда была молодая и красивая и как молодой граф подкладывал ей на тарелку все новые и новые пирожные, а она, топ (Ней! со смехом отбивалась, давясь пирожными, как все это было и как она потом танцевала мазурку с молодым графом...
Лела поднялась и побежала за Ясной.
— Сударыня...
На лестнице никого не было. Ясна перегнулась через перила.
— Приготовьтесь после обеда... я слышала, что одна женщина у Смедеревской заставы заколола свинью. И знаю, где это. Только... — Лела слабо улыбнулась и приложила палец к губам. — Об этом знают уже четверо.
У Ясны прямо дух захватило.
— Неужели будет мясо?
— Не знаю... может быть.
Девушка торопливо убежала.
Позади Ясны и Ненада отворяется дверь. Выходит стройная девушка с большими глазами, красивая, белолицая, в синей юбке и белой блузке; на руках у нее собачка — она вырывается и тявкает, пока девушка старается зацепить поводок за позвякивающий ошейник.
— Ах, маленький сосед... Здравствуйте, сударыня, — отвечает девушка на приветствие Ясны. — Он теперь поправился, не правда ли, совсем поправился? — Она останавливается, улыбается Ненаду и проводит по его щеке белыми пальцами, от которых хорошо пахнет.
— Как я рада!
Собачка обнюхивает башмаки Ненада, он протягивает руку, собачка ее лижет.
Девушка удивляется.
— Ами никого, прямо-таки никого не терпит, мне так бывает трудно, когда кто-нибудь приходит.
А собачка в это время с визгом прыгает на Ненада, стараясь длинным красным языком добраться до его лица.
— Довольно, Ами, спокойно, Ами...
Красивая девушка тянет за поводок, посылает еще одну улыбку и уходит.
Ни улыбки, ни восклицания девушки не тронули Ясны; она осталась серьезной. Ненад заметил взгляд, которым она провожала спускавшуюся девушку, и этот взгляд испортил ему удовольствие от встречи. Какая красивая и милая девушка! И такая изящная, как хорошо от нее пахнет! Так пахнет только от очень богатых и знатных дам. Это дочь хозяйки дома. Их квартира не была ни разграблена, ни реквизирована. Им принадлежит этот дом и еще два других. В квартире, наверное, старинные шкафы из полированного дерева, поблескивающие в полумраке больших комнат, мягкие ковры, кресла, обитые атласом. Ненад любил старинную мебель, любил рояль, звуки которого глухо доносились иногда к ним наверх. Старая барыня ни с кем близко не сходилась. Жила со своей красивой дочерью замкнуто. Появляясь во дворе, она здоровалась любезно, но сдержанно.
Прислуживала им сухопарая глухонемая женщина. Время от времени появлялись какие-то мужчины и женщины и тайком доставляли мешки с продуктами. Из Гувернмана приходили чиновники, очень вежливо стучали в дверь, входили и незамедлительно удалялись. У других же, как, например, у профессора Марича, они отворяли дверь ударом сапога или приклада* Все эти предполагаемые связи, все это благосостояние во время общего голода, сдержанное отношение госпожи Лугавчанин к своим квартирантам, которых она никогда не спрашивала, как они сводят концы с концами, а только любезно здоровалась, проходя мимо,— все это было из другого мира; квартиранты и соседи, люди заурядные, недолюбливали хозяев, злословили на их счет и избегали их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
И тут, позабыв об окружающем, она, с трудом подыскивая слова, мешая сербские с французскими, стала рассказывать о своей жизни в России, о том, как она была красива в молодости и как на рождество танцевала мазурку с молодым графом Балабановым, которому тогда было четырнадцать лет, как сопровождала молодых графинь на прогулку верхом и как сама ловко держалась в седле, какой прелестный у нее был пони и как все это было как молодые графы и графини выросли, и она поступила в гувернантки к князю Голуховскому в Константинополе, княгиня убежала потом с каким-то англичанином, красавец князь утопился в Босфоре, а она приехала в Сербию с его превосходительством и осталась тут, и живет она в подвале.
Появились и другие соседи. Госпожа Огорелица, подвижная особа с испитым лицом и лихорадочно горящими глазами; тощие ноги ее были обуты в большие стоптанные и рваные ночные туфли. Следом за ней показалось недоразвитое и угловатое существо; из-под слишком короткого платья выступали острые коленки, из коротких рукавов торчали длинные мальчишеские руки; растрепанные волосы Буйки падали на большие черные глаза. Старшая дочь госпожи Огорелицы, Лела, пришла немного позднее из города, волоча за собой небольшой мешок муки; она была в измятом пальто и юбке, забрызганной грязью, с сонливым выражением на смуглом продолговатом лице. В окно выглянул профессор Марич, худой, с впалыми щеками, обросшими неряшливой белокурой бородой; жена его выбежала во двор. Все приветствовали Ненада, радовались его выздоровлению.
— А теперь ему надо лучше питаться, он очень похудел, а ведь растет, — заметила госпожа Огорелица. — Так же вот и моя Буйка. Посмотрите только, на что похож этот ребенок!
— Лучше питаться, лучше питаться... — пробормотал Марич в бороду. — Всем нам надо бы лучше питаться.
Лела предложила Ненаду кусок сахару, но госпожа Огорелица взяла у нее из рук кулечек, оторвала немного бумаги и положила в нее три куска:
— Так лучше, пусть ему мама сварит шербет.
— Не надо, у нас еще есть немного сахару, — вмешалась Ясна.
— Все равно, все равно... это от тетки Мары. Бери же, мой мальчик... — Госпожа Огорелица была необыкновенно милая женщина. — Все дети любят шербет, как и моя Буйка, а шербет питателен и полезен для груди.
Ненад смутился. Наконец, посмотрев сперва на Ясну, он взял пакетик.
— Спасибо.
Лела возвращала талоны Бланш.
— Надо являться лично, мадемуазель, они не пожелали дать мне ваш паек. Я просила, но не дали.
— На сегодня довольно, — вдруг сказала Ясна, уже несколько минут наблюдавшая бледность Ненада. — Довольно, сынок, завтра опять выйдешь. Поблагодари еще раз госпожу Огорелицу за сахар. Ну, вот.
Ненад встал со скамейки: весь двор закачался влево, вправо. Ноги подкашивались. Профессор Марич крикнул, что завтра даст ему новую книгу, и закрыл окно. Госпожи Огорелица и Марич разошлись по домам. Буйка с порога, глядя исподлобья сквозь свисавшие волосы, проводила их пристальным взглядом. На скамье остались только Лела и Бланш вспоминала, как встречала рождество и Новый год у графов Балабановых, какая она тогда была молодая и красивая и как молодой граф подкладывал ей на тарелку все новые и новые пирожные, а она, топ (Ней! со смехом отбивалась, давясь пирожными, как все это было и как она потом танцевала мазурку с молодым графом...
Лела поднялась и побежала за Ясной.
— Сударыня...
На лестнице никого не было. Ясна перегнулась через перила.
— Приготовьтесь после обеда... я слышала, что одна женщина у Смедеревской заставы заколола свинью. И знаю, где это. Только... — Лела слабо улыбнулась и приложила палец к губам. — Об этом знают уже четверо.
У Ясны прямо дух захватило.
— Неужели будет мясо?
— Не знаю... может быть.
Девушка торопливо убежала.
Позади Ясны и Ненада отворяется дверь. Выходит стройная девушка с большими глазами, красивая, белолицая, в синей юбке и белой блузке; на руках у нее собачка — она вырывается и тявкает, пока девушка старается зацепить поводок за позвякивающий ошейник.
— Ах, маленький сосед... Здравствуйте, сударыня, — отвечает девушка на приветствие Ясны. — Он теперь поправился, не правда ли, совсем поправился? — Она останавливается, улыбается Ненаду и проводит по его щеке белыми пальцами, от которых хорошо пахнет.
— Как я рада!
Собачка обнюхивает башмаки Ненада, он протягивает руку, собачка ее лижет.
Девушка удивляется.
— Ами никого, прямо-таки никого не терпит, мне так бывает трудно, когда кто-нибудь приходит.
А собачка в это время с визгом прыгает на Ненада, стараясь длинным красным языком добраться до его лица.
— Довольно, Ами, спокойно, Ами...
Красивая девушка тянет за поводок, посылает еще одну улыбку и уходит.
Ни улыбки, ни восклицания девушки не тронули Ясны; она осталась серьезной. Ненад заметил взгляд, которым она провожала спускавшуюся девушку, и этот взгляд испортил ему удовольствие от встречи. Какая красивая и милая девушка! И такая изящная, как хорошо от нее пахнет! Так пахнет только от очень богатых и знатных дам. Это дочь хозяйки дома. Их квартира не была ни разграблена, ни реквизирована. Им принадлежит этот дом и еще два других. В квартире, наверное, старинные шкафы из полированного дерева, поблескивающие в полумраке больших комнат, мягкие ковры, кресла, обитые атласом. Ненад любил старинную мебель, любил рояль, звуки которого глухо доносились иногда к ним наверх. Старая барыня ни с кем близко не сходилась. Жила со своей красивой дочерью замкнуто. Появляясь во дворе, она здоровалась любезно, но сдержанно.
Прислуживала им сухопарая глухонемая женщина. Время от времени появлялись какие-то мужчины и женщины и тайком доставляли мешки с продуктами. Из Гувернмана приходили чиновники, очень вежливо стучали в дверь, входили и незамедлительно удалялись. У других же, как, например, у профессора Марича, они отворяли дверь ударом сапога или приклада* Все эти предполагаемые связи, все это благосостояние во время общего голода, сдержанное отношение госпожи Лугавчанин к своим квартирантам, которых она никогда не спрашивала, как они сводят концы с концами, а только любезно здоровалась, проходя мимо,— все это было из другого мира; квартиранты и соседи, люди заурядные, недолюбливали хозяев, злословили на их счет и избегали их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138