.. и то, что вы хотите нам повредить, вовсе не представляет открытия, а уже с неделю известно каждому проницательному человеку! Ну что ж, бывают вещи и похуже! Иногда человек должен размышлять философски.— Распопович щелкнул себя по лбу.— Кроме того, обвинения очень тяжелые и... если у человека нет конкретных доказательств, то за них можно и в тюрьму попасть. Даже самые лютые наши враги — в данном случае депутаты аграрной партии — не бог весть как вам помогут. Подавать запросы? Это и так сделано! Говорить о том, что грабят народ? Писать о скандале? Но ведь все это лишь общие фразы! Враги старика Солдатовича уже шесть лет прямо в лоб задают ему вопрос: «Что случилось с одним казенным сейфом, который исчез при отступлении через Албанию?» Вопрос вполне конкретный — и ничего! Есть личности, которым в силу их положения не полагается задавать вопросов, но этого вы, с вашим поэтическим умом, никак понять не можете. Нет! Извините. У меня нет намерений вас оскорблять. Я хотел только как можно наглядней представить вам ваше положение. Указать на тот факт, что нельзя все мерить одним аршином, рассматривать под одним и тем же углом зрения.— Распопович посмотрел в окно.— Например...
существует же разница между этой комнатой и тем пространством за окном; тут четыре стены — там река, поля, острова, горизонт. Такова разница между ограниченным и неограниченным.— Распопович снова обернулся к Байкичу.— Господин Деспотович ведет государство через историю и через времена, цели у него высшего порядка и большого размаха — и более значительные, как вы сами понимаете, чем у большинства людей. И что вообще будет значить это дело о репарационных облигациях, скажем, через пятьдесят лет по сравнению с огромным делом укрепления государства? История переступает через трупы, а тут вдруг не переступит через несколько миллионов динаров!
— Что это, урок истории?
— Нет. Простой разговор.
— Хорош разговор!
— А чем плох? Приходило ли, например, вам в голову, что бывают обстоятельства, которые опасны для жизни, но полезны, и человек подчиняется им, точно так же как соглашается отрезать раздавленную ногу или омертвелый палец, хотя это опасно и болезненно. С другой стороны, есть вещи вполне безопасные — ну, например, жужжание мух,— но они не только не полезны, но и надоедливы, и человек старается от них избавиться во что бы то ни стало. Правда? Итак, Байкич, вы думаете, что затеянное вами полезно, а на самом деле это только скучно, скучно и господину Деспотовичу и мне. Все, чего вы можете достигнуть,— это то, что две-три газеты внесут некоторое разнообразие в свои ежедневные нападки на Деспотовича. Или что этот вопрос — в том случае, если скупщина соберется теперь и в настоящем составе,— появится на повестке дня. А дальше? Немного пожужжат — и все. Говорю это для того, чтобы вы не считали себя чересчур опасным и не думали, что мы хотим... Ни в коем случае! Но вы мне симпатичны, не знаю даже почему, может быть, в память вашего отца... Мы бы хотели помочь вам избавиться от усиленной ежедневной работы, дать возможность спокойно закончить ваше учение.
— Убирайтесь вон! Вон из моего дома! Немедленно!
Распопович встал:
— Дело идет о вашей будущности, Байкич!
— Мой отец таким же образом проиграл свою будущность, проиграю ее и я. Можете это передать господину Деспотовичу. Но можете также сказать ему, что я не позволю себя убить, как убили моего отца. Пусть на это не надеется, пусть не надеется. Времена-то все-таки стали другими...
— Берегитесь, что вы говорите!
— Вон!
Дверь была открыта настежь. Доктор Распопович медленно вышел из комнаты. Он был уже в передней.
— Не думайте только, что наш разговор на этом кончился.
— Вон!..— повторил Байкич глухо, стиснув кулаки.
Говорил он это уже в пустой комнате, перед закрытой дверью.
Мосты... во все стороны мосты!
Скупщина была наполовину пустой. Люди замкнулись в себе больше чем когда-либо. Чего от них хочет этот журналистик? «Ах, да... Деспотович... Но об этом же всем известно, о репарационных облигациях, об этом уже и воробьи чирикают по крышам! Да, да, очень печально... Но поймите — дисциплина прежде всего! Дисциплина, молодой человек,— это главное! Ну, конечно, об этом будут разговоры, и еще какие! Во всяком случае... Только, видите ли, все это чертовски сложно, и еще неизвестно, чем все это закончится, соберется ли скупщина в теперешнем составе или будет распущена и назначат новые выборы. Деспотович?.. Ну, безусловно, все это так или иначе будет обсуждаться и в клубах, и на пленуме скупщины. Деспотович очень силен, дьявольски силен — финансы заменил внутренними делами, все торговцы его поддерживают, они всегда были сторонниками твердой власти, так будет и теперь — даже скорее, чем раньше,— а это, молодой человек, означает, что страна накануне крупных событий, событий исторического значения!.. Ах, относительно Деспотовича? Но вы потеряли голову... Обратитесь к кому-нибудь другому, но не ко мне! Вы, может быть, желаете, чтобы началось расследование против министра внутренних дел? Понятно, очень печально, что наш народ не умеет соблюдать своих интересов и что и на этот раз его обманули спекулянты,— но отсюда до личного обвинения!.. И, наконец, что у вас конкретного для такого тяжелого обвинения?»
— То, что я видел собственными глазами.
— Эх, чего только человек не видит в своем воображении!
Солнце уже склонялось к западу, когда Байкич оказался на террасе скупщины. У перил стоял Марковац и курил, глядя на пустой двор и на слегка пожелтелые верхушки молодых лип.
— Давно вас не видел. Где вы пропадаете? Как поживаете?
— Плохо,— ответил Байкич.
— Вижу. Осунулись и побледнели. С вами случилась эта история, знаю. Слишком вы доверчивы. Да и я не бог весть как поживаю. Меня убивают курение и бессонница. И то, что я ем не вовремя.— Он помолчал.— Как бы хорошо поехать сейчас в Топчидер или подняться на Авалу. Несколько дней тому назад, когда президиум межпарламентского союза ездил туда, чтобы возложить венок на могилу Неизвестного солдата, ездили и мы, но все происходило в спешке и было противно: машина за машиной, пыль, глупые речи, фотографы, завтрак в горном домике, интервью, скука. А теперь там на горе что ни дерево, то целая симфония красок. Все горит красными и золотыми тонами! — Он вынул новую сигарету и стал закуривать ее о свой окурок. Его худые пальцы слегка дрожали.— Когда-нибудь брошу все это и уеду в деревню к отцу. Буду работать руками, работать по-настоящему, копать землю!
— Для кого?
Марковац с улыбкой посмотрел на Байкича.
— Вы зашли уже так далеко?
Тяжелые тучи, самых неожиданных форм и оттенков, проплывали над тонущими в соснах красными куполами Вознесенской церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
существует же разница между этой комнатой и тем пространством за окном; тут четыре стены — там река, поля, острова, горизонт. Такова разница между ограниченным и неограниченным.— Распопович снова обернулся к Байкичу.— Господин Деспотович ведет государство через историю и через времена, цели у него высшего порядка и большого размаха — и более значительные, как вы сами понимаете, чем у большинства людей. И что вообще будет значить это дело о репарационных облигациях, скажем, через пятьдесят лет по сравнению с огромным делом укрепления государства? История переступает через трупы, а тут вдруг не переступит через несколько миллионов динаров!
— Что это, урок истории?
— Нет. Простой разговор.
— Хорош разговор!
— А чем плох? Приходило ли, например, вам в голову, что бывают обстоятельства, которые опасны для жизни, но полезны, и человек подчиняется им, точно так же как соглашается отрезать раздавленную ногу или омертвелый палец, хотя это опасно и болезненно. С другой стороны, есть вещи вполне безопасные — ну, например, жужжание мух,— но они не только не полезны, но и надоедливы, и человек старается от них избавиться во что бы то ни стало. Правда? Итак, Байкич, вы думаете, что затеянное вами полезно, а на самом деле это только скучно, скучно и господину Деспотовичу и мне. Все, чего вы можете достигнуть,— это то, что две-три газеты внесут некоторое разнообразие в свои ежедневные нападки на Деспотовича. Или что этот вопрос — в том случае, если скупщина соберется теперь и в настоящем составе,— появится на повестке дня. А дальше? Немного пожужжат — и все. Говорю это для того, чтобы вы не считали себя чересчур опасным и не думали, что мы хотим... Ни в коем случае! Но вы мне симпатичны, не знаю даже почему, может быть, в память вашего отца... Мы бы хотели помочь вам избавиться от усиленной ежедневной работы, дать возможность спокойно закончить ваше учение.
— Убирайтесь вон! Вон из моего дома! Немедленно!
Распопович встал:
— Дело идет о вашей будущности, Байкич!
— Мой отец таким же образом проиграл свою будущность, проиграю ее и я. Можете это передать господину Деспотовичу. Но можете также сказать ему, что я не позволю себя убить, как убили моего отца. Пусть на это не надеется, пусть не надеется. Времена-то все-таки стали другими...
— Берегитесь, что вы говорите!
— Вон!
Дверь была открыта настежь. Доктор Распопович медленно вышел из комнаты. Он был уже в передней.
— Не думайте только, что наш разговор на этом кончился.
— Вон!..— повторил Байкич глухо, стиснув кулаки.
Говорил он это уже в пустой комнате, перед закрытой дверью.
Мосты... во все стороны мосты!
Скупщина была наполовину пустой. Люди замкнулись в себе больше чем когда-либо. Чего от них хочет этот журналистик? «Ах, да... Деспотович... Но об этом же всем известно, о репарационных облигациях, об этом уже и воробьи чирикают по крышам! Да, да, очень печально... Но поймите — дисциплина прежде всего! Дисциплина, молодой человек,— это главное! Ну, конечно, об этом будут разговоры, и еще какие! Во всяком случае... Только, видите ли, все это чертовски сложно, и еще неизвестно, чем все это закончится, соберется ли скупщина в теперешнем составе или будет распущена и назначат новые выборы. Деспотович?.. Ну, безусловно, все это так или иначе будет обсуждаться и в клубах, и на пленуме скупщины. Деспотович очень силен, дьявольски силен — финансы заменил внутренними делами, все торговцы его поддерживают, они всегда были сторонниками твердой власти, так будет и теперь — даже скорее, чем раньше,— а это, молодой человек, означает, что страна накануне крупных событий, событий исторического значения!.. Ах, относительно Деспотовича? Но вы потеряли голову... Обратитесь к кому-нибудь другому, но не ко мне! Вы, может быть, желаете, чтобы началось расследование против министра внутренних дел? Понятно, очень печально, что наш народ не умеет соблюдать своих интересов и что и на этот раз его обманули спекулянты,— но отсюда до личного обвинения!.. И, наконец, что у вас конкретного для такого тяжелого обвинения?»
— То, что я видел собственными глазами.
— Эх, чего только человек не видит в своем воображении!
Солнце уже склонялось к западу, когда Байкич оказался на террасе скупщины. У перил стоял Марковац и курил, глядя на пустой двор и на слегка пожелтелые верхушки молодых лип.
— Давно вас не видел. Где вы пропадаете? Как поживаете?
— Плохо,— ответил Байкич.
— Вижу. Осунулись и побледнели. С вами случилась эта история, знаю. Слишком вы доверчивы. Да и я не бог весть как поживаю. Меня убивают курение и бессонница. И то, что я ем не вовремя.— Он помолчал.— Как бы хорошо поехать сейчас в Топчидер или подняться на Авалу. Несколько дней тому назад, когда президиум межпарламентского союза ездил туда, чтобы возложить венок на могилу Неизвестного солдата, ездили и мы, но все происходило в спешке и было противно: машина за машиной, пыль, глупые речи, фотографы, завтрак в горном домике, интервью, скука. А теперь там на горе что ни дерево, то целая симфония красок. Все горит красными и золотыми тонами! — Он вынул новую сигарету и стал закуривать ее о свой окурок. Его худые пальцы слегка дрожали.— Когда-нибудь брошу все это и уеду в деревню к отцу. Буду работать руками, работать по-настоящему, копать землю!
— Для кого?
Марковац с улыбкой посмотрел на Байкича.
— Вы зашли уже так далеко?
Тяжелые тучи, самых неожиданных форм и оттенков, проплывали над тонущими в соснах красными куполами Вознесенской церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138