— вспылил опять Байкич.— Не хочу, и дело с концом! Сыт по горло! Да и я вам больше не подхожу... мои представления о журналистике не совпадают с вашими. Если я смогу остаться в качестве рядового сотрудника, который пишет — а писать я буду независимо от того, пройдет моя рукопись или нет,— ладно, а если нет,— к черту! Пойду в писари, в пильщики! Хочу, чтобы у меня была чистая и спокойная совесть.
— Но... позвольте, дорогой Байкич!..— Бурмаз нашелся.— Как это так: не хочу и дело с концом? Вас нельзя заменить сегодня или завтра. Я вас вполне понимаю и ценю ваши поэтические чувства, но... нужно время. Дайте мне хоть пятнадцать дней, сколько нужно, чтобы найти человека на это ответственное место.
— У вас есть Андрей.
— Позвольте уж мне самому выбирать сотрудников и помощников.
— Я говорю о нем как о заместителе, потому что не останусь ни минуты дольше.
— Вы получаете жалованье и будете работать до первого! — вскричал Бурмаз. Но в ту же минуту у него мелькнула мысль о дружбе Байкича с Александрой Майсторович, и, сразу сбавив тон, он заговорил с оттенком дружеского и пророческого упрека: — Вы стали на плохой путь, Байкич. У вас нездоровые мысли.— Он встал из-за стола, положил руку на плечо Байкича (тот слегка отстранился, чтобы избежать этого прикосновения) и добавил: — Впрочем, вы останетесь на вашем месте до первого только так... для проформы. Андрей вам поможет. Я...
Байкич не стал ждать окончания фразы.
— Спасибо,— отрезал он сухо и, усмехнувшись уголком рта, вышел из кабинета редактора.
Оставшись один, Бурмаз, весь красный, зарылся в бумаги.
— Эх, погоди, еще придет время поговорить о моральной чистоте и о совести!
По его лицу скользнула злая улыбка; передернувшись, он подумал, что в тот же день должна ре
шиться и его судьба. Эта мысль настолько его взволновала, что он бросил перо и стал большими шагами ходить по комнате.
КРУПНАЯ ИГРА
Кабинет Деспотовича, куда его впустили после очень короткого ожидания, не был освещен, хотя сумерки сгущались и наступала ночь. Открытые окна выходили в тихий и пустой садик, окруженный оградами соседних садов; через эти окна с тяжелыми занавесями в комнату проникал слабый свет. На всем вокруг лежали мягкие тени теплых тонов. И Вурмазу потребовалось время, чтобы среди этих теней различить еще одну — Деспотовича. Надо было произнести хоть слово приветствия, а он стоял в дверях как вкопанный, в мучительном ожидании. В кабинете пахло крепкими духами и чрезвычайно ароматным табаком; эти запахи напоминали ему кабинет бывшего директора «Штампы», отчего он чувствовал себя еще более связанным.
— Садитесь.
Деспотович говорил отрывисто, голос был глухой, словно слышался через густую вуаль. Этот голос был настолько монотонный и безразличный, что казался даже нечеловеческим — словно шепот теней доносился из мрака.
Бурмаз опустился на стул и сразу пожалел об этом: настольная лампа, которую зажег Деспотович, ярко осветила его, в то время как хозяин, сидевший, опершись о край своего большого стола и повернувшись спиной к окнам и лампе, продолжал оставаться в тени. Деспотович нервно курил, и пламя сигареты то и дело освещало нижнюю часть его лица: седые усы, впалые щеки и морщинки у тонких, судорожно сжатых губ.
Молчание продолжалось несколько минут. Бурмаз чувствовал, как Деспотович из темноты хладнокровно и внимательно рассматривает его, изучает каждую черточку лица. Необходимо сохранить спокойствие, двигаться как можно меньше! Чтобы на лице не дрогнул ни один мускул! Ладони у него вспотели. Сколько же это еще будет продолжаться? Так... улыбнуться слегка! Еще, дышать свободнее! Эта неизвестность не может длиться долго, должна же она так или иначе разрешиться. И Бурмазу, сидевшему как на иголках, вдруг стало
безразлично, каким образом это разрешится. Лишь бы разрешилось!
— Курите!
Отрывистым жестом Деспотович протянул портсигар. И колдовство, которое парализовало Бурмаза, мгновенно исчезло, он свободно вздохнул полной грудью, по-настоящему и совсем естественно улыбнулся, но неприятное ощущение чего-то давящего продолжало висеть в воздухе.
— Сколько вам лет, Бурмаз? — неожиданно спросил Деспотович.
Бурмаз покраснел. Чуть было не встал со стула.
— Тридцать два,— пробормотал он.
— Для своих лет вы чересчур ловки. Берегитесь, как бы в один прекрасный день эта ловкость не обернулась против вас. Это слишком опасная ловкость.
Бурмаз пытался что-то проговорить. Он чувствовал себя как ученик, который не знает урока.
— Можете не беспокоиться! — Рука с сигаретой поднялась к губам и опустилась, и огонек еще раз очертил в воздухе огненную линию.— Я вас позвал не для того, чтобы читать вам нравоучения.— Деспотович потушил сигарету и, последив немного, как дым из пепельницы стелется под абажуром, повернулся к Бурмазу.— Господин Майсторович вам объяснил в чем дело?
— Да-
— Тем лучше. И вы полагаете, что это можно сделать незаметно?
— Думаю. Я... — Бурмаз поднялся. Он был взволнован. Или казался таким.— За ваше великодушие мне бы хотелось отблагодарить полной искренностью. Я бы хотел снова заслужить ваше доверие.
Деспотович сделал жест, словно хотел защититься, но Бурмаз разошелся, и ничего уже не могло его остановить. Жест Деспотовича только возбудил и подхлестнул его.
— Мне необходимо развиваться, стать полезным членом общества, совершенствоваться. Мне тридцать два года, у меня семья... два брата, которых надо вывести в люди,— нельзя мне ставить в вину, что я забочусь о своем будущем. У каждого своя забота — у вас своя, у Майсторовича своя, почему же и мне не иметь своей, раз все мы живем для себя? Каждый за себя и все против всех? Я это говорю, чтобы вы не слишком строго
судили чужие поступки. У меня ровно столько же права жить под этим солнцем, сколько и у вас. Только я не зачерствел и у меня есть идеи. До сих пор я принадлежал к числу тех, кто подсказывал их другим, а теперь я больше не желаю.
Бурмаз вдруг остановился и пробормотал (глаза его при этом насмешливо блеснули):
— Простите...
Деспотович пришел в себя и, словно не слыша Бурмаза, сказал тоном приказа:
— Вы начнете совсем издалека... — Потом, подумав немного, добавил: — В вашем распоряжении... месяц или полтора.
Деспотович с минуту стоял молча.
— Согласны?
— Да, господин министр.
— Тогда до свиданья. Да. Не приходите ко мне сами. Пошлите сотрудника. Лучше такого, который не занимался подобными делами.
И, не протянув Бурмазу руки, Деспотович вернулся к своему столу.
Теперь, когда все было кончено — и как блестяще кончено! — на Бурмаза напал настоящий озноб: от мысли, что он родился под такой счастливой звездой, кружилась голова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Но... позвольте, дорогой Байкич!..— Бурмаз нашелся.— Как это так: не хочу и дело с концом? Вас нельзя заменить сегодня или завтра. Я вас вполне понимаю и ценю ваши поэтические чувства, но... нужно время. Дайте мне хоть пятнадцать дней, сколько нужно, чтобы найти человека на это ответственное место.
— У вас есть Андрей.
— Позвольте уж мне самому выбирать сотрудников и помощников.
— Я говорю о нем как о заместителе, потому что не останусь ни минуты дольше.
— Вы получаете жалованье и будете работать до первого! — вскричал Бурмаз. Но в ту же минуту у него мелькнула мысль о дружбе Байкича с Александрой Майсторович, и, сразу сбавив тон, он заговорил с оттенком дружеского и пророческого упрека: — Вы стали на плохой путь, Байкич. У вас нездоровые мысли.— Он встал из-за стола, положил руку на плечо Байкича (тот слегка отстранился, чтобы избежать этого прикосновения) и добавил: — Впрочем, вы останетесь на вашем месте до первого только так... для проформы. Андрей вам поможет. Я...
Байкич не стал ждать окончания фразы.
— Спасибо,— отрезал он сухо и, усмехнувшись уголком рта, вышел из кабинета редактора.
Оставшись один, Бурмаз, весь красный, зарылся в бумаги.
— Эх, погоди, еще придет время поговорить о моральной чистоте и о совести!
По его лицу скользнула злая улыбка; передернувшись, он подумал, что в тот же день должна ре
шиться и его судьба. Эта мысль настолько его взволновала, что он бросил перо и стал большими шагами ходить по комнате.
КРУПНАЯ ИГРА
Кабинет Деспотовича, куда его впустили после очень короткого ожидания, не был освещен, хотя сумерки сгущались и наступала ночь. Открытые окна выходили в тихий и пустой садик, окруженный оградами соседних садов; через эти окна с тяжелыми занавесями в комнату проникал слабый свет. На всем вокруг лежали мягкие тени теплых тонов. И Вурмазу потребовалось время, чтобы среди этих теней различить еще одну — Деспотовича. Надо было произнести хоть слово приветствия, а он стоял в дверях как вкопанный, в мучительном ожидании. В кабинете пахло крепкими духами и чрезвычайно ароматным табаком; эти запахи напоминали ему кабинет бывшего директора «Штампы», отчего он чувствовал себя еще более связанным.
— Садитесь.
Деспотович говорил отрывисто, голос был глухой, словно слышался через густую вуаль. Этот голос был настолько монотонный и безразличный, что казался даже нечеловеческим — словно шепот теней доносился из мрака.
Бурмаз опустился на стул и сразу пожалел об этом: настольная лампа, которую зажег Деспотович, ярко осветила его, в то время как хозяин, сидевший, опершись о край своего большого стола и повернувшись спиной к окнам и лампе, продолжал оставаться в тени. Деспотович нервно курил, и пламя сигареты то и дело освещало нижнюю часть его лица: седые усы, впалые щеки и морщинки у тонких, судорожно сжатых губ.
Молчание продолжалось несколько минут. Бурмаз чувствовал, как Деспотович из темноты хладнокровно и внимательно рассматривает его, изучает каждую черточку лица. Необходимо сохранить спокойствие, двигаться как можно меньше! Чтобы на лице не дрогнул ни один мускул! Ладони у него вспотели. Сколько же это еще будет продолжаться? Так... улыбнуться слегка! Еще, дышать свободнее! Эта неизвестность не может длиться долго, должна же она так или иначе разрешиться. И Бурмазу, сидевшему как на иголках, вдруг стало
безразлично, каким образом это разрешится. Лишь бы разрешилось!
— Курите!
Отрывистым жестом Деспотович протянул портсигар. И колдовство, которое парализовало Бурмаза, мгновенно исчезло, он свободно вздохнул полной грудью, по-настоящему и совсем естественно улыбнулся, но неприятное ощущение чего-то давящего продолжало висеть в воздухе.
— Сколько вам лет, Бурмаз? — неожиданно спросил Деспотович.
Бурмаз покраснел. Чуть было не встал со стула.
— Тридцать два,— пробормотал он.
— Для своих лет вы чересчур ловки. Берегитесь, как бы в один прекрасный день эта ловкость не обернулась против вас. Это слишком опасная ловкость.
Бурмаз пытался что-то проговорить. Он чувствовал себя как ученик, который не знает урока.
— Можете не беспокоиться! — Рука с сигаретой поднялась к губам и опустилась, и огонек еще раз очертил в воздухе огненную линию.— Я вас позвал не для того, чтобы читать вам нравоучения.— Деспотович потушил сигарету и, последив немного, как дым из пепельницы стелется под абажуром, повернулся к Бурмазу.— Господин Майсторович вам объяснил в чем дело?
— Да-
— Тем лучше. И вы полагаете, что это можно сделать незаметно?
— Думаю. Я... — Бурмаз поднялся. Он был взволнован. Или казался таким.— За ваше великодушие мне бы хотелось отблагодарить полной искренностью. Я бы хотел снова заслужить ваше доверие.
Деспотович сделал жест, словно хотел защититься, но Бурмаз разошелся, и ничего уже не могло его остановить. Жест Деспотовича только возбудил и подхлестнул его.
— Мне необходимо развиваться, стать полезным членом общества, совершенствоваться. Мне тридцать два года, у меня семья... два брата, которых надо вывести в люди,— нельзя мне ставить в вину, что я забочусь о своем будущем. У каждого своя забота — у вас своя, у Майсторовича своя, почему же и мне не иметь своей, раз все мы живем для себя? Каждый за себя и все против всех? Я это говорю, чтобы вы не слишком строго
судили чужие поступки. У меня ровно столько же права жить под этим солнцем, сколько и у вас. Только я не зачерствел и у меня есть идеи. До сих пор я принадлежал к числу тех, кто подсказывал их другим, а теперь я больше не желаю.
Бурмаз вдруг остановился и пробормотал (глаза его при этом насмешливо блеснули):
— Простите...
Деспотович пришел в себя и, словно не слыша Бурмаза, сказал тоном приказа:
— Вы начнете совсем издалека... — Потом, подумав немного, добавил: — В вашем распоряжении... месяц или полтора.
Деспотович с минуту стоял молча.
— Согласны?
— Да, господин министр.
— Тогда до свиданья. Да. Не приходите ко мне сами. Пошлите сотрудника. Лучше такого, который не занимался подобными делами.
И, не протянув Бурмазу руки, Деспотович вернулся к своему столу.
Теперь, когда все было кончено — и как блестяще кончено! — на Бурмаза напал настоящий озноб: от мысли, что он родился под такой счастливой звездой, кружилась голова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138