Па вокзале купили билеты до Омска. Это вскочило нам по 950 копеек на брата. В Омск приехали благополучно. Но вдруг проверка документов. Их не было, и нас отвели в железнодорожную милицию.
Посадили в каталажку. Начался допрос. Думали отделаться враньем, но пришлось сознаться. Меня и Рудика Лукаса отпустили, но приказали вернуться в Тюмень.
4 дня ждали поезда. За это время нас обокрали. Вытащили не только деньги, но и билеты. Пришлось ехать «зайцем».
Недалеко от Кургана в вагон вошел солдат. Снова проверка документов, и опять арест. Отвели к коменданту. Ему было не до нас…
Пешком дошли до станции Чернявская. Здесь снова арестовали. Уже в третий раз. Как бездокументных. Отправили в Челябинск, приняв за красноармейских шпионов. Передали в чехословацкую контрразведку. Отобрали все вещи, устроили допрос, а потом заперли в арестантский вагон.
Первую ночь мы спали плохо. А потом ничего, устроились. Кормили хорошо. На первое — вкусный мясной суп. На второе — кнедлики. А еще масленая пшенная каша с изюмом.
На пятый день меня с Лукасом под конвоем отправили в Тюмень. Приехали поздно вечером. Сразу пошли к Петру Васильевичу Дежоржу. Он нас пожурил и отпустил с миром.
Пока нас не было, колонистам выдали теплые шапки…
Итак, попытка Виктора Преображенского и Рудольфа Лукаса бежать домой оказалась безуспешной. Мальчишки горячо спорили о причинах неудачи. Нужно действовать по-иному. Но как?
Везде, по ту и другую стороны фронта, многочисленные патрули, милиция, контрразведка… В каждом не имеющем документов видят шпиона или мародера. Прочесываются, тщательно досматриваются вокзалы, вагоны, улицы, кинотеатры и магазины, проселочные дороги… Везде расставлена густая сеть, в которую попадается даже такая мелкая добыча, как подростки.
И все же выход есть. Должен быть.
Гражданская война требовала все новых и новых солдат. В начале 1919 года Колчак объявил очередную мобилизацию. В Тюмени формировалась ученическая дружина, и два вербовщика пришли к старшим колонистам. Но юноши наотрез отказались служить.
И только один из них увидел ситуацию в другом свете. Вот он, тот самый шанс. Можно будет дезертировать. И таким образом попасть в Петроград. Ведь Колчак обещал в самом скором времени быть в столице.
Я так и не узнал имени этого колониста, хотя рукописные странички его дневника передо мной. 10 марта 1919 года он пишет прошение военному коменданту Тюмени. Прошение удовлетворили и выдали проходное свидетельство, а также «кормовые» деньги (по три рубля в сутки). Колонист должен был самостоятельно прибыть в расположение воинской части. Мытарства его оказались не меньшими, чем у Преображенского и Лукаса. Достаточно было одного взгляда, чтобы отказать юноше в приеме на службу. Не вышел ни фигурой, ни ростом.
Тогда он обращается уже не в боевую, а в инженерную часть. Но и там отказ.
«…Наконец я нашел штаб. Но меня даже в дверь не пустили. Сел на скамейку и стал ждать. Идет офицер. Я к нему. Он провел меня к адъютанту. И снова неудача. И тут ничего не вышло ».
Читая эти дневниковые записи, невольно приходишь к мысли: разве мальчишка этот может быть солдатом? Нет в нем гнева, праведного или неправедного, столь необходимого для добровольно записавшегося в армию.
Но посмотрим, что же дальше…
«…В расположении Бийской инженерной роты я познакомился с солдатом и все ему рассказал. Он мне посоветовал ехать до Омска.
На следующую ночь я сел в паровоз, едущий в Омск. На паровозе пришлось изрядно поработать, скидывая дрова и уголь с тендера. Благополучно доехал до Петропавловска… Пробыл там четверо суток. Этот Петропавловск я запомню на всю жизнь.
У меня кончились деньги. За эти четыре дня во рту ничего, кроме ледяной воды из водокачки. К тому же сильный мороз до 35 градусов. Самочувствие ужасное. К счастью, надо мной сжалился машинист. Он попросил помощи у проходившего мимо кондуктора. Тот сунул меня в какой-то вагон. В этом вагоне я несколько раз падал в обморок от истощения. Но все же доехал до Омска.
В Омске отъелся у чехов. И чуть у них не остался. Но решил добраться до Екатеринбурга, надеясь там найти знакомых. Оказалось, они уехали.
В Екатеринбурге ночевал на вокзале… Меня и здесь преследовали неудачи. В ночь с 24 на 25 марта была проверка документов. А я их потерял. Меня сцапали.
Ночь провел в вокзальной каталажке. Наутро отправили в уголовный розыск. Там просидел около двух недель. Милиции надоело со мной возиться, и они меня отпустили с сопроводительным письмом.
Я вернулся в Тюмень, в колонию, и зажил по-старому.
Приехал я за четыре дня до Пасхи ».
19 апреля, за день до Пасхи, колонисты отправились в лес — за сосновыми ветками для гирлянд. На реке еще стоял лед. А из земли пробивалась нежная зелень.
Весна несла с собой радость и надежду.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В КАЗАЧЬЕЙ СТАНИЦЕ
Читатель, наверное, уже забыл о Пете Александрове и его сестре Леночке. И ничего удивительного. Ведь мы с ними не встретились ни в одной из последних глав. И тому простое объяснение. Брат и сестра Александровы не попали ни в Петропавловск, ни в Ирбит, ни в Тюмень и ни в один другой город Сибири, где расположилась на зиму детская колония.
Гатчинская группа была единственной, которой определили местом жительства не город, а большое казачье село.
Группа состояла из пятидесяти человек. Почти все мальчики. И самым старшим, в том числе и Пете, всего по двенадцать лет.
Заведующей назначили Надежду Гавриловну Секачеву-Минкер. В колонии эта женщина оказалась случайно. Весной, как и многие жители столицы, выехала из Петрограда, а вернуться не смогла. Узнав о бедственном положении детей, Надежда Гавриловна предложила свои услуги.
Воспитателями оставались уже знакомые нам супруги Симоновы — Георгий Иванович и Елизавета Аристидовна.
Но больше всего дети были привязаны к медицинской сестре Капитолине Алексеевне Зарубинкой.
…В назначенный день мальчиков и девочек вместе с их скарбом посадили на телеги. На каждой из них, устланной тонким слоем соломы, сидели по восемь человек. Сидели, свесив ноги, опершись спинами на сундучки и корзины.
Неудобства переезда действовали угнетающе. Слышавшиеся вначале смех и веселый говор смолкли.
Тряска, жара и дорожная пыль вынуждали ребят то и дело соскакивать с телег и идти рядом, обочиной дороги. Младшие хныкали.
— Потерпите… Ну еще немного потерпите, — приговаривала медсестра, одной рукой гладя малыша по головке, а другой — протягивая кружку с холодным компотом.
Для старших у Симонова были свои уговоры.
— В места мы едем хлебные, — говорил он, широко улыбаясь. — Это самые богатые места на Урале. Мужики здесь зажиточные. Так что есть будем вволю.
— Вашими бы устами да мед пить, — отозвалась Надежда Гавриловна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202
Посадили в каталажку. Начался допрос. Думали отделаться враньем, но пришлось сознаться. Меня и Рудика Лукаса отпустили, но приказали вернуться в Тюмень.
4 дня ждали поезда. За это время нас обокрали. Вытащили не только деньги, но и билеты. Пришлось ехать «зайцем».
Недалеко от Кургана в вагон вошел солдат. Снова проверка документов, и опять арест. Отвели к коменданту. Ему было не до нас…
Пешком дошли до станции Чернявская. Здесь снова арестовали. Уже в третий раз. Как бездокументных. Отправили в Челябинск, приняв за красноармейских шпионов. Передали в чехословацкую контрразведку. Отобрали все вещи, устроили допрос, а потом заперли в арестантский вагон.
Первую ночь мы спали плохо. А потом ничего, устроились. Кормили хорошо. На первое — вкусный мясной суп. На второе — кнедлики. А еще масленая пшенная каша с изюмом.
На пятый день меня с Лукасом под конвоем отправили в Тюмень. Приехали поздно вечером. Сразу пошли к Петру Васильевичу Дежоржу. Он нас пожурил и отпустил с миром.
Пока нас не было, колонистам выдали теплые шапки…
Итак, попытка Виктора Преображенского и Рудольфа Лукаса бежать домой оказалась безуспешной. Мальчишки горячо спорили о причинах неудачи. Нужно действовать по-иному. Но как?
Везде, по ту и другую стороны фронта, многочисленные патрули, милиция, контрразведка… В каждом не имеющем документов видят шпиона или мародера. Прочесываются, тщательно досматриваются вокзалы, вагоны, улицы, кинотеатры и магазины, проселочные дороги… Везде расставлена густая сеть, в которую попадается даже такая мелкая добыча, как подростки.
И все же выход есть. Должен быть.
Гражданская война требовала все новых и новых солдат. В начале 1919 года Колчак объявил очередную мобилизацию. В Тюмени формировалась ученическая дружина, и два вербовщика пришли к старшим колонистам. Но юноши наотрез отказались служить.
И только один из них увидел ситуацию в другом свете. Вот он, тот самый шанс. Можно будет дезертировать. И таким образом попасть в Петроград. Ведь Колчак обещал в самом скором времени быть в столице.
Я так и не узнал имени этого колониста, хотя рукописные странички его дневника передо мной. 10 марта 1919 года он пишет прошение военному коменданту Тюмени. Прошение удовлетворили и выдали проходное свидетельство, а также «кормовые» деньги (по три рубля в сутки). Колонист должен был самостоятельно прибыть в расположение воинской части. Мытарства его оказались не меньшими, чем у Преображенского и Лукаса. Достаточно было одного взгляда, чтобы отказать юноше в приеме на службу. Не вышел ни фигурой, ни ростом.
Тогда он обращается уже не в боевую, а в инженерную часть. Но и там отказ.
«…Наконец я нашел штаб. Но меня даже в дверь не пустили. Сел на скамейку и стал ждать. Идет офицер. Я к нему. Он провел меня к адъютанту. И снова неудача. И тут ничего не вышло ».
Читая эти дневниковые записи, невольно приходишь к мысли: разве мальчишка этот может быть солдатом? Нет в нем гнева, праведного или неправедного, столь необходимого для добровольно записавшегося в армию.
Но посмотрим, что же дальше…
«…В расположении Бийской инженерной роты я познакомился с солдатом и все ему рассказал. Он мне посоветовал ехать до Омска.
На следующую ночь я сел в паровоз, едущий в Омск. На паровозе пришлось изрядно поработать, скидывая дрова и уголь с тендера. Благополучно доехал до Петропавловска… Пробыл там четверо суток. Этот Петропавловск я запомню на всю жизнь.
У меня кончились деньги. За эти четыре дня во рту ничего, кроме ледяной воды из водокачки. К тому же сильный мороз до 35 градусов. Самочувствие ужасное. К счастью, надо мной сжалился машинист. Он попросил помощи у проходившего мимо кондуктора. Тот сунул меня в какой-то вагон. В этом вагоне я несколько раз падал в обморок от истощения. Но все же доехал до Омска.
В Омске отъелся у чехов. И чуть у них не остался. Но решил добраться до Екатеринбурга, надеясь там найти знакомых. Оказалось, они уехали.
В Екатеринбурге ночевал на вокзале… Меня и здесь преследовали неудачи. В ночь с 24 на 25 марта была проверка документов. А я их потерял. Меня сцапали.
Ночь провел в вокзальной каталажке. Наутро отправили в уголовный розыск. Там просидел около двух недель. Милиции надоело со мной возиться, и они меня отпустили с сопроводительным письмом.
Я вернулся в Тюмень, в колонию, и зажил по-старому.
Приехал я за четыре дня до Пасхи ».
19 апреля, за день до Пасхи, колонисты отправились в лес — за сосновыми ветками для гирлянд. На реке еще стоял лед. А из земли пробивалась нежная зелень.
Весна несла с собой радость и надежду.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В КАЗАЧЬЕЙ СТАНИЦЕ
Читатель, наверное, уже забыл о Пете Александрове и его сестре Леночке. И ничего удивительного. Ведь мы с ними не встретились ни в одной из последних глав. И тому простое объяснение. Брат и сестра Александровы не попали ни в Петропавловск, ни в Ирбит, ни в Тюмень и ни в один другой город Сибири, где расположилась на зиму детская колония.
Гатчинская группа была единственной, которой определили местом жительства не город, а большое казачье село.
Группа состояла из пятидесяти человек. Почти все мальчики. И самым старшим, в том числе и Пете, всего по двенадцать лет.
Заведующей назначили Надежду Гавриловну Секачеву-Минкер. В колонии эта женщина оказалась случайно. Весной, как и многие жители столицы, выехала из Петрограда, а вернуться не смогла. Узнав о бедственном положении детей, Надежда Гавриловна предложила свои услуги.
Воспитателями оставались уже знакомые нам супруги Симоновы — Георгий Иванович и Елизавета Аристидовна.
Но больше всего дети были привязаны к медицинской сестре Капитолине Алексеевне Зарубинкой.
…В назначенный день мальчиков и девочек вместе с их скарбом посадили на телеги. На каждой из них, устланной тонким слоем соломы, сидели по восемь человек. Сидели, свесив ноги, опершись спинами на сундучки и корзины.
Неудобства переезда действовали угнетающе. Слышавшиеся вначале смех и веселый говор смолкли.
Тряска, жара и дорожная пыль вынуждали ребят то и дело соскакивать с телег и идти рядом, обочиной дороги. Младшие хныкали.
— Потерпите… Ну еще немного потерпите, — приговаривала медсестра, одной рукой гладя малыша по головке, а другой — протягивая кружку с холодным компотом.
Для старших у Симонова были свои уговоры.
— В места мы едем хлебные, — говорил он, широко улыбаясь. — Это самые богатые места на Урале. Мужики здесь зажиточные. Так что есть будем вволю.
— Вашими бы устами да мед пить, — отозвалась Надежда Гавриловна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202