— Да, верно. На берегу понимаешь это куда лучше, чем в море. Тысячи людей хотят познакомиться с колонией. От посетителей нет отбоя.
— К сожалению, там не только любопытные. У нас есть сведения, что детей подстрекают к бунту.
— Не преувеличивайте, Хаус. Я рядом с этими детьми почти два года. Они хотят домой.
— Есть люди, которые пытаются сыграть на этом вполне понятном чувстве.
— Эти дети прошли большую школу. Их нелегко завлечь в сети.
— Президент тоже хочет надеяться, что это так.
— Передайте президенту — для беспокойства нет причины.
— Вы ему сами об этом скажете.
— Спасибо, мистер Хаус, что вы организовали эту встречу.
— Не меня благодарите, а госпожу Эдит Вильсон. И доктора Грейсона… Президент нездоров. И только они решают, что больному можно, а чего нельзя.
— А вы сами? Неужто и вам требуется особое разрешение, чтобы видеться с президентом?
— Государственные дела превыше всего. Я советник. Этим все сказано, — не без гордости заявил Хаус.
Он бросил взгляд в угол гостиничной комнаты, где стояли часы:
— Пора.
Изящным движением Хаус водрузил на голову шляпу и стал заметно выше.
Эдит Болинг Вильсон была первой, кто вышел к ним навстречу.
— Рада видеть вас, Эдвард! — протянула она руку Хаусу. — А вы, — сказала она приветливо, — наверно, и есть тот самый Райли Аллен, о котором сейчас так много говорят и пишут.
Райли поклонился.
— Муж ждет вас. Но прошу… Не говорите ничего, что заставило бы его волноваться. Ему это вредно.
«Что я могу сказать особенного, — подумал Райли. — Что значат мои новости по сравнению с теми, которые потрясают страну, подобно землетрясению».
Госпожа Вильсон между тем продолжала говорить, не умолкая ни на минуту. На ее мужа навалились беды, одна хуже другой. Во время выступления в Пуэбло началась резкая головная боль и тошнота. А позже случился удар и отнялась левая сторона.
Это был сбивчивый рассказ обыкновенной женщины, переживающей за мужа.
— Мистер Аллен, что вы думаете об амулетах и талисманах? — неожиданно спросила она.
— Я больше верю в вещие сны.
— Одно другому не мешает. У президента тоже был талисман. Многие годы он не расставался с каштаном. Он ему о чем-то напоминал. Дорогом и важном. Однажды в Белый дом пригласили группу конгрессменов. Пришло тридцать человек. После обеда они расселись по креслам и приготовились слушать президента. Прежде чем начать речь, он вытащил из кармана свой талисман и сжал его в кулаке, видимо, желая придать себе больше уверенности. Вдруг пальцы разжались, каштан выпал и закатился под кресла. Дурной признак… После этого и пошли неудачи. — Голос ее дрогнул. — Хорошо помню день, когда все случилось. Мы о чем-то неторопливо беседовали. Мы это делаем часто, оставаясь вдвоем. Лицо мужа вдруг переменилось. «Мне очень плохо», — только и успел сказать он. Я побежала за доктором. А когда вернулась, увидела мужа лежащим на полу. Кроме меня и Грейсона, никого не было рядом. Общими усилиями мы уложили его на кровать. Это очень старая кровать. На ней спал еще Авраам Линкольн. Приехали два врача и вместе с Грейсоном определили, что в участок мозга, который управляет левой рукой и ногой, попал тромб. С тех пор я не видела мужа здоровым. Он приходит в себя очень медленно.
— Теперь я вас лучше понимаю, госпожа Вильсон, ваше желание оградить мужа от излишних волнений.
Аллену вспомнились вчерашние страхи. Все познается в сравнении. Мария молода и обязательно выздоровеет. А вот президент… Встанет ли на ноги?
В последние месяцы газеты не так часто попадали в руки Аллена. Но он знал, что враждебный президенту республиканский конгресс пытается воспользоваться его болезнью, чтобы досрочно отправить в отставку. Однако два сенатора, встретившись с Вильсоном, признали его способность выполнять обязанности и дальше.
Неподвижным оказалось тело, но никак не разум.
Увидев президента, Аллен пожалел, что не художник.
Вудро Вильсон полулежал в кресле. Ноги и нижнюю часть туловища укрывал клетчатый плед, поверх которого белела рука. Другая, правая, слегка касалась огромного глобуса.
Раньше Аллен видел президента только на многочисленных фотографиях. К тому же тщательно отретушированных. Но даже сравнение с фотографией позволяло понять, насколько и без того аскетичное лицо Вильсона осунулось, как заострились черты.
— Садитесь, мистер Аллен. Я хочу вас получше разглядеть.
— Перед вами, господин президент, обыкновенный человек. Один из тех американцев, которые отдали вам свой голос.
— Но могли ли вы думать четыре года назад, когда голосовали, что президентское кресло окажется вот таким? — Вильсон показал здоровой рукой на свои ноги.
— Для меня, да и для большинства ваших сторонников, куда важнее сила духа…
— Вы говорите так, потому что молоды.
— Иногда мне кажется, что позади две жизни. Одна — на Гавайях, а другая — в Сибири, — неожиданно для себя сказал Аллен.
— Есть люди, что проживают одну жизнь. А кому-то суждено прожить несколько, — заметил президент. — Но не берусь судить, что лучше.
— Подобные мысли приходят в море.
— Что касается моря, здесь вы правы, мистер Аллен. Мне вспоминаются слова английского поэта Джоржа Герберта: «Пусть выходит в море тот, кто научился молиться».
— Я знаю и другие слова Герберта: «Буря заставляет дубы глубже пускать корни».
— Удачное дополнение к моей цитате. Где вы учились?
— В Вашингтонском университете.
— Уверен, вы пишете стихи.
— Вы угадали. Но чем дальше, тем реже. Самое большое достижение — на мои слова написан университетский гимн.
— Значит, нашли нужные слова. А это, поверьте мне, старой университетской крысе, удается не часто.
Губы президента сжались, а подбородок еще больше выдвинулся. Эдит Вильсон подошла к мужу и помогла ему сесть удобнее. Сердце Аллена неожиданно наполнилось жалостью и неизъяснимым чувством вины. Сколько самообладания требуется этому прикованному к креслу человеку, чтобы соответствовать своей высокой должности. Противостоять болезни… Отражать атаки конгрессменов и журналистов.
— Спасибо, Эдит. Теперь мне гораздо лучше.
— Я принесу чай.
— И что-нибудь сладкое нашему гостю.
Этот простой разговор между супругами помог Аллену почувствовать себя куда свободнее, снял напряжение, с которым он ехал в Вашингтон. Атмосфера стала домашней, а Белый дом — просто домом.
Из боковой двери выкатили небольшой столик, уже сервированный. Чаепитие придало беседе еще большую непосредственность.
— Нам описали ваш пароход, — сказала Эдит Вильсон. — Даже показали снимок. И все же с трудом представляю вас в океане. Дети такие проказники! Даже на речном судне, когда плывешь по Гудзону, боишься за малыша — как бы не вывалился за борт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202