А я нерешительный, — дрогнувшим голосом сказал Юзек. — Я слабак…
— Я точно такой. Ничем не отличаюсь от тебя, — неожиданно заявил Федя.
— Утешаешь меня?
— Истинная правда! Хочешь знать… Иногда я даже плачу.
— Плачешь? — еще с большим недоверием спросил Юзек.
— Не от боли. А если меня обидят… И еще от тоски, ночью, когда никто не видит.
Все равно Федя сильнее меня, подумал Юзек, если готов признаться даже в этом. Сам он ни за что не открылся бы.
После таких откровений двум маленьким, но гордым мужчинам стало легче. И они протянули друг другу руки.
…Некоторое время они молчали. Потом Кузовков снова начал первым:
— Интересно тебе знать, о чем я думаю?
— Давно хотел услышать.
— Так вот… Не надо убегать из дому.
— А сам ты…
— У меня пропал отец. А ты своего видишь каждый день.
— Мне скучно. Одно и то же. Школа и книжки… Книжки и школа… Я уже догнал маму ростом. А она меня держит за руку, когда мы переходим улицу. Чуть ли не кормит с ложечки. Когда вы уедете, все начнется сначала.
— Все завидуют, какой у тебя папа. Таких полицейских я видел только в кино. А еще у вас автомобиль. Езжай куда хочешь… Правда, Кузовок? — Федя потрепал собаку, которая принюхивалась к сумке. — Остался еще у нас пирог?
— Остался, остался…
— Не давай Кузовку весь…
— Пусть доедает. Не нести же назад.
— Оставь белкам немного. Посмотри, сколько их собралось. Неужели, кроме орехов, им еще что-нибудь нравится?
— То, что готовит моя мама, нравится всем, — не без гордости заявил Юзек.
Что Юзек прав, можно было убедиться вечером, когда сели ужинать. Стол был уставлен таким количеством яств и напитков, что первые четверть часа все были увлечены только едой.
Но вот поднялся хозяин, огромный и добродушный Казимеж, и сказал слова, которых Кузовков ждал долгих два года.
— Федя, — сказал он. — Я тебе обещал новость. Мы ее получили еще ночью. Звонили из Европы. Слышимость была скверная. Из-за грозы, наверно. Наш дежурный офицер не все расслышал. И вот почему утром, когда мы ехали из Водсворта, я тебе не рассказал. Боялся ошибиться.
Кузовков сжал пальцы в кулак так сильно, что по телу побежали мурашки.
— Говори скорей, папа! Не тяни! — Юзек тоже встал из-за стола.
— Следующий звонок поступил днем, когда вы были в лесу. А после он был подтвержден и радиограммой. Ее только что привез нам сержант Клей. Твой отец нашелся. Нашелся! Он жив!
— Где он? — хриплым голосом спросил Федя.
— Его судно стоит под погрузкой в Касабланке, в Марокко. А потом снимется на Марсель.
— Марсель находится во Франции! — воскликнул Юзек. — А туда должен зайти и «Йоми Мару»…
О том же подумал и Федя. Но это для него было не столь уж важно. Главное, отец жив!
Кузовков стоял на корме и смотрел на кильватерный след. Каждый оборот винта приближает «Йоми Мару» теперь к еще более желанному берегу Европы.
Синий океан… Цвет надежды…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
СЛАДКАЯ БОЛЬ
1 3 сентября 1920 г. Понедельник.
Атлантический океан.
Погода спокойная. Легкий ветер, большая зыбь. По мере приближения к Гольфстриму становится теплее. В течение дня прошли короткие ливни. А после ужина — гроза с сильным дождем. И это облегчило задачу воспитателям. Им удалось отправить детей спать, как и положено, в 9 часов.
Из судового журнала «Йоми Мару » .
…Свой ежедневный обход судна Райли Аллен начинает с амбулатории и лазарета. Мог ли он думать, что однажды это будет означать и встречу с Марией.
Прежде чем войти в палату, он решил поговорить с врачом. К нему вышел не только Девисон, но и Коултер. Оба в один голос заявили — их единственной пациентке полегчало. Операция в Нью-Йорке прошла успешно. Но четыре дня — слишком короткое время, чтобы прийти в себя и встать на ноги. Море и судно не лучшее место для человека, только что перенесшего сложную операцию. Но пусть мистер Аллен не беспокоится. Они и медсестры не оставят мисс Марию без внимания и заботы.
— Она одна в палате?
— Там Флоренс Фармер и Александра, ее сестра. Проводить вас?
— Нет, я сам.
Он тихо постучался, но его услышали.
— Доброе утро, мисс Флоренс.
— Рада видеть вас, мистер Аллен.
— Как дела, Александра?
— Отлично.
— Мария недавно проснулась, — сказала Флоренс.
— Завтракала?
— Пока нет.
— Я принес апельсиновый сок.
— Это ей можно.
Из прихожей они вошли в палату.
— Райли… — Мария потянулась к нему. Но, встретившись глазами с Флоренс, сдержала себя.
— Ты надолго?
— Мне некуда спешить. Но сначала ты должна поесть.
— Нет. Сначала я займусь другим.
Она достала из-под подушки ручное зеркальце и стала смотреться в него.
— Шурочка, — попросила она сестру, — помоги мне причесаться.
Райли достаточно хорошо знал Марию, чтобы видеть, как нелегко ей даются эти притворные бодрость и живость.
— Я не хочу есть. Только пить. Где мои трубочки?
Пить через трубочку — одна из новинок, которую дети везли с собой в Петроград. Теперь они пили так даже чай и кофе.
Глядя на Марию, он уже не в первый раз подумал, как мало она отличается своей непосредственностью от остальных колонистов. Вот и сейчас, приложившись к соку, она жмурилась то ли от удовольствия, то ли от солнца, которое, врываясь в иллюминатор, прибавляло еще больше золота ее волосам.
— Поможешь мне навести порядок в амбулатории? — попросила Флоренс Александру. И увела ее с собой.
— Как прошла ночь, как тебе спалось?
— Ты же знаешь, «Йоми Мару» — это огромная люлька. Одно плохо, медсестра не поет мне колыбельную.
— Ты еще в силах шутить?
— А что остается? Жаловаться, ныть, плакать? Ты сам учил — быть сильной, быть терпеливой.
— Учить других легче.
— Но, как видишь, твои уроки пригодились.
— Я знаю, тебе одиноко. Ты одна на весь лазарет.
— Там, в госпитале, в Нью-Йорке, стояла тишина. Только голоса за стеной. А здесь крики, топот, смех… Я слышу, как дети бегут по трапу. Вверх и вниз… Хочется к ним. Но Девисон не пускает.
— Значит, еще рано. Не будем спешить. Девисон и Коултер знают свое дело.
— Это не палата, а камера. Освободи меня.
— Всему свое время, Мария.
— Ты говорил с врачами?
— Да.
— Что они говорят? Будь со мной откровенным.
— Ты идешь на поправку.
— Так оно и есть. Я и сама чувствую. Мне гораздо лучше.
— Вот и хорошо.
— Главное, мы вместе, дорогой. Даже страшно подумать, если бы ты меня оставил в Нью-Йорке.
Она замолчала, и Райли увидел, как на ее щеке вспыхнула и задрожала слезинка.
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
— Ты меня любишь?
— Да. Очень.
— Даже такую, какая я сейчас?
— Еще больше.
— От меня пахнет не духами, а лекарствами.
— Ты самая лучшая на свете!..
— Тогда поцелуй меня еще раз. Я никогда не чувствовала себя такой слабой. И знаешь почему? Не потому что больна. Потому что ты рядом. Извини меня за слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202
— Я точно такой. Ничем не отличаюсь от тебя, — неожиданно заявил Федя.
— Утешаешь меня?
— Истинная правда! Хочешь знать… Иногда я даже плачу.
— Плачешь? — еще с большим недоверием спросил Юзек.
— Не от боли. А если меня обидят… И еще от тоски, ночью, когда никто не видит.
Все равно Федя сильнее меня, подумал Юзек, если готов признаться даже в этом. Сам он ни за что не открылся бы.
После таких откровений двум маленьким, но гордым мужчинам стало легче. И они протянули друг другу руки.
…Некоторое время они молчали. Потом Кузовков снова начал первым:
— Интересно тебе знать, о чем я думаю?
— Давно хотел услышать.
— Так вот… Не надо убегать из дому.
— А сам ты…
— У меня пропал отец. А ты своего видишь каждый день.
— Мне скучно. Одно и то же. Школа и книжки… Книжки и школа… Я уже догнал маму ростом. А она меня держит за руку, когда мы переходим улицу. Чуть ли не кормит с ложечки. Когда вы уедете, все начнется сначала.
— Все завидуют, какой у тебя папа. Таких полицейских я видел только в кино. А еще у вас автомобиль. Езжай куда хочешь… Правда, Кузовок? — Федя потрепал собаку, которая принюхивалась к сумке. — Остался еще у нас пирог?
— Остался, остался…
— Не давай Кузовку весь…
— Пусть доедает. Не нести же назад.
— Оставь белкам немного. Посмотри, сколько их собралось. Неужели, кроме орехов, им еще что-нибудь нравится?
— То, что готовит моя мама, нравится всем, — не без гордости заявил Юзек.
Что Юзек прав, можно было убедиться вечером, когда сели ужинать. Стол был уставлен таким количеством яств и напитков, что первые четверть часа все были увлечены только едой.
Но вот поднялся хозяин, огромный и добродушный Казимеж, и сказал слова, которых Кузовков ждал долгих два года.
— Федя, — сказал он. — Я тебе обещал новость. Мы ее получили еще ночью. Звонили из Европы. Слышимость была скверная. Из-за грозы, наверно. Наш дежурный офицер не все расслышал. И вот почему утром, когда мы ехали из Водсворта, я тебе не рассказал. Боялся ошибиться.
Кузовков сжал пальцы в кулак так сильно, что по телу побежали мурашки.
— Говори скорей, папа! Не тяни! — Юзек тоже встал из-за стола.
— Следующий звонок поступил днем, когда вы были в лесу. А после он был подтвержден и радиограммой. Ее только что привез нам сержант Клей. Твой отец нашелся. Нашелся! Он жив!
— Где он? — хриплым голосом спросил Федя.
— Его судно стоит под погрузкой в Касабланке, в Марокко. А потом снимется на Марсель.
— Марсель находится во Франции! — воскликнул Юзек. — А туда должен зайти и «Йоми Мару»…
О том же подумал и Федя. Но это для него было не столь уж важно. Главное, отец жив!
Кузовков стоял на корме и смотрел на кильватерный след. Каждый оборот винта приближает «Йоми Мару» теперь к еще более желанному берегу Европы.
Синий океан… Цвет надежды…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
СЛАДКАЯ БОЛЬ
1 3 сентября 1920 г. Понедельник.
Атлантический океан.
Погода спокойная. Легкий ветер, большая зыбь. По мере приближения к Гольфстриму становится теплее. В течение дня прошли короткие ливни. А после ужина — гроза с сильным дождем. И это облегчило задачу воспитателям. Им удалось отправить детей спать, как и положено, в 9 часов.
Из судового журнала «Йоми Мару » .
…Свой ежедневный обход судна Райли Аллен начинает с амбулатории и лазарета. Мог ли он думать, что однажды это будет означать и встречу с Марией.
Прежде чем войти в палату, он решил поговорить с врачом. К нему вышел не только Девисон, но и Коултер. Оба в один голос заявили — их единственной пациентке полегчало. Операция в Нью-Йорке прошла успешно. Но четыре дня — слишком короткое время, чтобы прийти в себя и встать на ноги. Море и судно не лучшее место для человека, только что перенесшего сложную операцию. Но пусть мистер Аллен не беспокоится. Они и медсестры не оставят мисс Марию без внимания и заботы.
— Она одна в палате?
— Там Флоренс Фармер и Александра, ее сестра. Проводить вас?
— Нет, я сам.
Он тихо постучался, но его услышали.
— Доброе утро, мисс Флоренс.
— Рада видеть вас, мистер Аллен.
— Как дела, Александра?
— Отлично.
— Мария недавно проснулась, — сказала Флоренс.
— Завтракала?
— Пока нет.
— Я принес апельсиновый сок.
— Это ей можно.
Из прихожей они вошли в палату.
— Райли… — Мария потянулась к нему. Но, встретившись глазами с Флоренс, сдержала себя.
— Ты надолго?
— Мне некуда спешить. Но сначала ты должна поесть.
— Нет. Сначала я займусь другим.
Она достала из-под подушки ручное зеркальце и стала смотреться в него.
— Шурочка, — попросила она сестру, — помоги мне причесаться.
Райли достаточно хорошо знал Марию, чтобы видеть, как нелегко ей даются эти притворные бодрость и живость.
— Я не хочу есть. Только пить. Где мои трубочки?
Пить через трубочку — одна из новинок, которую дети везли с собой в Петроград. Теперь они пили так даже чай и кофе.
Глядя на Марию, он уже не в первый раз подумал, как мало она отличается своей непосредственностью от остальных колонистов. Вот и сейчас, приложившись к соку, она жмурилась то ли от удовольствия, то ли от солнца, которое, врываясь в иллюминатор, прибавляло еще больше золота ее волосам.
— Поможешь мне навести порядок в амбулатории? — попросила Флоренс Александру. И увела ее с собой.
— Как прошла ночь, как тебе спалось?
— Ты же знаешь, «Йоми Мару» — это огромная люлька. Одно плохо, медсестра не поет мне колыбельную.
— Ты еще в силах шутить?
— А что остается? Жаловаться, ныть, плакать? Ты сам учил — быть сильной, быть терпеливой.
— Учить других легче.
— Но, как видишь, твои уроки пригодились.
— Я знаю, тебе одиноко. Ты одна на весь лазарет.
— Там, в госпитале, в Нью-Йорке, стояла тишина. Только голоса за стеной. А здесь крики, топот, смех… Я слышу, как дети бегут по трапу. Вверх и вниз… Хочется к ним. Но Девисон не пускает.
— Значит, еще рано. Не будем спешить. Девисон и Коултер знают свое дело.
— Это не палата, а камера. Освободи меня.
— Всему свое время, Мария.
— Ты говорил с врачами?
— Да.
— Что они говорят? Будь со мной откровенным.
— Ты идешь на поправку.
— Так оно и есть. Я и сама чувствую. Мне гораздо лучше.
— Вот и хорошо.
— Главное, мы вместе, дорогой. Даже страшно подумать, если бы ты меня оставил в Нью-Йорке.
Она замолчала, и Райли увидел, как на ее щеке вспыхнула и задрожала слезинка.
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
— Ты меня любишь?
— Да. Очень.
— Даже такую, какая я сейчас?
— Еще больше.
— От меня пахнет не духами, а лекарствами.
— Ты самая лучшая на свете!..
— Тогда поцелуй меня еще раз. Я никогда не чувствовала себя такой слабой. И знаешь почему? Не потому что больна. Потому что ты рядом. Извини меня за слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202