— Мы успели проголодаться. Американцы каждому дали в дорогу небольшой запас провизии. Среди прочего там были и замечательно вкусные сушеные яблоки. Мы их ели с булочкой и запивали кипятком. У паровоза сбоку был кран. Вот мы и бегали к этому крану за горячей водой.
В полночь объявили, чтобы мы заняли свои места в вагонах. Поезд с лязгом дернулся и тут же остановился.
Паровоз поднатужился и… скис. Машинист довел до нашего сведения, что мы выпили почти всю воду. А оставшейся хватит только, чтобы доехать до водокачки.
Локомотив отцепили, а мы стали ждать в темноте его возвращения. Очень хотелось спать. Но уснуть не давал холод.
Кто-то принес свечку. И сразу стало веселее…
Виталий:
— В Петроград мы прибыли с рассветом.
Сестру вместе с вещами я оставил в общежитии, куда нас привезли. А сам отправился домой. Мне казалось, трамвай движется слишком медленно, таким было нетерпение.
Сначала я едва не бежал по лестнице. А потом стал подниматься все тише и тише. Прежде чем позвонить, стоял у двери, пытаясь успокоить сердцебиение.
Мне открыла мама. Какой же она стала маленькой… Я смотрел на нее сверху вниз. Седая голова. Платок, наброшенный на плечи. Стала меньше и наша квартира. Совсем низкие потолки.
Мама посмотрела на меня и сказала:
— Нет, это не Витя!.. Не Витя!..
Ничего удивительного. Я не только вырос. На мне американское полупальто. Сине-зеленое и в клетку, с поясом и большими накладными карманами… На голове кепка. Но постепенно мама стала узнавать во мне своего сына.
— Ой, нет! Кажется, Витя… Ты Витя, Витя, Витенька!.. — И сразу слезы…
Слава Богу, все были живы — папа, мама, сестра Галя и маленький Коля, которому, когда мы уезжали, было только шесть месяцев.
— А где Ирина? — спросил папа.
— Мы за ней пойдем… Прямо сейчас, — сказала мама и еще раз прижалась ко мне, не отпуская.
Папа взял у соседей двухколесную тележку, и мы отправились за сестрой. Через весь город.
Ирина:
Брат долго не возвращался. И я решила: значит, дома не все хорошо. Но вот за мной пришли, и я увидела маму. Вместо элегантной, красивой женщины, всегда прекрасно одетой, — почти старушка. Помню, я поздоровалась и сразу убежала. Забилась в какой-то угол и страшно плакала там. И шептала: «Ну, где же моя мама? Ну, где же та, красивая? Где она? Почему ее нет? Эта ведь не та…»
А потом мы пошли домой. Виталий с тележкой впереди. Весь груз в ней не поместился. Самые легкие узлы я и папа несли в руках.
Я обратила внимание, что на маме не сапожки, а грубые валенки. Так она себе не позволяла никогда ходить. Потом мама сказала:
— Дай мне свои узлы. Я их перевяжу и перекину через плечо. Будет легче нести.
— Но мама, ведь мы идем по Невскому! Как это можно?!
А мама мне:
— Сейчас у нас все так делают. Сейчас это принято. А эти штуки, что мы перекидываем через плечо, называют «обезьянками».
Я ничего не ответила. Но первые впечатления легли темным пятном на мою душу.
Виталий:
— Постепенно мы стали входить в быт Петрограда. Сохраняли очистки картофеля, промывали, подсушивали в печке, мололи в кофемолке, смешивали пополам с ржаной мукой. Потом пекли лепешки, которые еще много лет заменяли нам хлеб.
Получив на складе бревна, мы отвозили их на тележке домой, распиливали, кололи, таскали на свой пятый этаж.
Мама ездила в Псков менять привезенные мной и Ириной вещи на картошку и муку. Я ее провожал, встречал. Много было трудностей…
Я никогда не был сыт.
Петр Александров:
— Моя фамилия позволяла мне не стоять подолгу в очередях. Вот и на этот раз, когда нас передавали советской стороне, я первым перешел пограничный мостик.
Но прежде чем мы пересекли границу, к нам обратился мистер Бремхолл.
— Дети мои, — сказал он, — может случиться, что не всех из вас встретят родители. Вас ждут трудные испытания. Еще не поздно остаться в Финляндии, а потом переехать в Америку.
Никто из нас не принял этого предложения.
Георгий Иванович Симонов поблагодарил Красный Крест за все сделанное для нас. И мы двинулись гуськом по зыбким мосткам к своему берегу.
Картина Белоострова подействовала угнетающе. Перед нами лежал весь в руинах и сожженный поселок. Железнодорожная водокачка была вся в пробоинах и держалась каким-то чудом, совсем как Пизанская башня.
По дороге к станции мы встретили двух старушек. Их удивило такое множество детей. К тому же одетых в непривычно пеструю одежду.
— Откуда вы такие красавцы?
Отвечали мы нехотя.
— Домой едете? Это хорошо. А вот что кушать будете?
Слова эти не прибавили нам настроения.
Со стороны Ладоги дул сырой ветер. Одеты мы были легко. Драповые френчи и брюки, загнутые под коленом… Летние ботинки и тонкие чулки… Словом, одежда и обувка не для русской зимы.
Укрыться было негде. Рядом с деревянной платформой стоял одноэтажный домик с серыми стенами. Единственное место, где можно переждать. Мы туда набились, как селедки в бочку. И все равно не хватило места. Так что часть детей осталась мерзнуть на платформе.
Тем временем наш воспитатель звонил в Петроград: знает ли кто-нибудь о нашем прибытии? Но Питер молчал.
В ожидании время тянется медленно. Сесть было негде, и стали отекать ноги. А у тех, кто находился снаружи, ноги мерзли. Так что время от времени приходилось меняться местами. Не оставалось ничего другого, как ждать, пока с другого конца телефонной линии не отзовутся нужные люди.
Вечерело. Мы проголодались. Американцы предусмотрительно снабдили нас едой. Мы получили по небольшому мешку. В каждом лежал большой каравай хлеба, мясная тушенка, сыр, печенье и шоколад.
По своей детской беспечности мы отправили нашу провизию вместе с багажом, наивно полагая, что придет время и нас покормят. Ведь это стало для нас нормой. Но в Петрограде, кажется, забыли о детях, застрявших на маленькой заброшенной станции. Вот и получилось, что уже в первые часы возвращения на родину мы встретились с голодом. С тем, от чего уехали.
Так тянулось до часу ночи, пока из Петрограда не прибыли четыре вагона, а с ними какой-то уполномоченный. Он решил сразу же ознакомить нас с адресами родителей. И без всякой подготовки, как говорится, «в лоб», сообщил некоторым детям о смерти родителей. И это — глухой ночью, в незнакомом месте…
Посланец из Питера достал из портфеля список и начал вычитывать заранее помеченные места:
— Журавлев Александр — отец жив, мать умерла.
— Культин Борис и Культина Мария — мать умерла, отец расстрелян.
Раздались рыдания и истерические крики. Одна из девочек потеряла сознание.
— Да что вы делаете! Разве так можно? — не выдержал Георгий Иванович и вырвал списки из рук чиновника.
Мы бросились к осиротевшим товарищам, стараясь успокоить. Они так долго жили надеждой увидеть своих родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202