Он подошел не то от скуки, не то по природной общительности, но, оказавшись
в солнечном квадрате, заметил, что тут тепло. Он тяжело плюхнулся
рядом с тощим, оттеснив его в тень.
На лице тощего выражение незамутненного восторга сменилось гримасой
ярости. Он толкнул толстого, крича: "Уди!"
Сразу же подбежала воспитательница. Она заступилась за толстого:
- Шев, нельзя толкать других людей.
Тощий малыш поднялся на ноги. На его лице пылали солнце и гнев. С него
начал сваливаться подгузник.
- Мое! - сказал он высоким, звенящим голосом.- Мое солнышко!
- Оно не твое,- сказала одноглазая с той кротостью, которую дает
абсолютная уверенность в своей правоте.- "Твоего" не бывает. Все - чтобы
пользоваться. Чтобы делиться. Если не хочешь делиться, значит, не можешь и
пользоваться.- И она добрыми, не преклонными руками подняла тощего малыша
и пересадила его из солнечного квадрата в сторону. Толстый малыш сидел и
безразлично таращил глаза. Тощий весь, затрясся, завизжал: "Мое солнышко!"
- и залился слезами ярости.
Отец взял его на руки и прижал к себе.
- Ну, полно, Шев, не надо. Ты же знаешь - иметь нельзя. Ну, чего ты?
Голос у него был тихий, ласковый и дрожал, словно он сам вот-вот
заплачет. Худой, длинный, легкий ребенок у него на руках отчаянно рыдал.
- Некоторые просто не умеют легко относиться к жизни,- сказала
одноглазая, сочувственно глядя на них.
- Я его сейчас заберу на побывку в барак. Мать, понимаешь ли, уезжает
сегодня вечером.
- Конечно, забирай. Надеюсь, что скоро вам дадут назначение вместе,-
сказала воспитательница, вскинув толстого ребенка на бедро, как мешок с
зерном; лицо ее было печально, здоровый глаз щурился.
- До свидания, Шев, сердечко. Завтра знаешь что, завтра поиграем в
грузовик с водителем.
Малыш все еще не простил ее. Он рыдал, обхватив отца за шею, и прятал
лицо во тьму.
В то утро Оркестру понадобились для репетиции две скамейки, а в самой
большой комнате учебного центра топала танцевальная группа, поэтому ребята,
которые проходили курс "Учись говорить и слушать", уселись в кружок на
пенокаменном полу мастерской. Встал первый доброволец - длинный, тощий,
тощий восьмилетний мальчишка, большеногий, большерукий. Он держался очень
прямо, как свойственно здоровым детям; его, заросшее легким пушком лицо
сначала побледнело, потом, пока он ждал, чтобы остальные дети начали
слушать, покраснело.
- Давай, Шевек,- сказал руководитель группы.
- Ну, мне пришла в голову одна мысль.
- Громче,- сказал руководитель, грузноватый мужчина двадцати с
небольшим лет.
Мальчик улыбнулся от смущения.
- Ну, понимаете, я думал... вот, скажем, я бросаю во что-нибудь
камень. Скажем, в дерево. Я его бросаю, он летит и попадает в дерево. Но он
не может в него попасть. Потому что... Можно мне доску? Смотрите, вот я
бросаю камень, а вот оно дерево.- Он быстро рисовал на грифельной доске.-
Вот это - такое дерево, а вот камень - на полпути между нами, видите? -
Дети захихикали над тем, как он изобразил холумовое дерево, и он
улыбнулся.- Чтобы долететь от меня до дерева, камень должен оказаться на
середине пути между мной и деревом, так? А потом - на середине пути между
той серединой пути и деревом. А потом - опять на полпути между этой
серединой и деревом. И не важно, далеко ли он залетел, всегда есть такое
место, только по правде это - время, которое лежит на полпути между тем
последним местом и деревом...
- Вы считаете, что это интересно? - перебил руководитель, обращаясь
к остальным ребятам.
- Почему он не мог долететь до дерева? - спросила десятилетняя
девочка.
- Потому что ему каждый раз нужно пролететь половину оставшегося
пути, и всегда остается половина остального пути, понимаешь?
- Может быть, просто будем считать, что ты плохо прицелился, когда
бросил камень? - натянуто улыбаясь, сказал руководитель.
- Не важно, как целиться. Он не может долететь до дерева.
- Кто подсказал тебе эту мысль?
- Никто. Я ее вроде как увидел. По-моему, я вижу, как камень
действительно...
- Хватит.
Некоторые дети разговаривали между собой, но тут вдруг замолчали,
словно онемев. Мальчик с грифельной доской стоял в наступившей тишине с
испуганным видом, хмурясь.
- Говорить - значит делиться, это искусство, требующее
сотрудничества. А ты не делишься, а просто эгоизируешь.
С другого конца зала слышались противно-бодрые звуки оркестра.
- Ты не сам об этом догадался, это было не самостоятельно. Я читал
что-то очень похожее в одной книге.
Шевек удивленно уставился на руководителя.
- В какой книге? Здесь есть такая книга?
Руководитель встал. Он был вдвое выше и втрое грузнее своего
противника, и по его лицу было ясно, что он терпеть не может этого ребенка;
но в эго позе не было угрозы физического насилия, только утверждение своей
власти, немного ослабленное его раздраженным ответом на странный вопрос
ребенка: "Нет! И прекрати эгоизировать!" - Потом он снова заговорил
певуче-наставительным тоном:
- Это, в сущности, прямо противоположно тому, к чему мы стремимся в
группах "Учись говорить и слушать". Речь - это функция, имеющая два
направления. В отличие от большинства из вас, Шевек еще не готов понять
это, и поэтому его присутствие нарушает работу нашей группы. Ты же и сам
это чувствуешь, Шевек, не так ли? Я бы предложил тебе найти группу, которая
работает на твоем уровне.
Больше никто ничего не сказал. Молчание и громкая, неприятная музыка
не прекращались; мальчик отдал доску и вышел из круга. Выйдя в коридор, он
остановился. Группа, из которой он ушел, под руководством преподавателя
начала по очереди сочинять групповой рассказ. Шевек прислушивался к их
приглушенным голосам и к своему все еще колотившемуся сердцу. В его ушах
стоял звон, не от оркестра, а тот, который слышится, когда стараешься не
разреветься; он и раньше несколько раз замечал этот звон. Ему было
неприятно слушать его и не хотелось думать про камень и дерево, поэтому он
стал думать про Квадрат. Квадрат состоял из чисел, а числа - всегда
спокойные и прочные; когда он делал какую-нибудь ошибку, он мог обратиться
к ним, потому что в них не было ни ошибок, ни недостатков. Не так давно он
впервые представил себе этот Квадрат, узор в пространстве, как узоры,
которые музыка рисует во времени: квадрат из первых девяти целых чисел, с 5
в центре. Как ни складывай числа в рядах, всякий раз получается одно и то
же число, всякое неравенство уравновешивается; смотреть на это было
приятно. Если бы только суметь собрать группу, которой было бы интересно
разговаривать о таких вещах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80