- Ему повезло.- Она не вздохнула, но в ее тоне слышался подавленный
вздох.
- Мне тоже.
Она помолчала, потом слабо улыбнулась.
- Да. Я могла бы поддерживать с тобой связь. Ты не обижаешься на меня
за то, что я этого не сделала?
- Обижаться на тебя? Но я тебя даже и не знал.
- Знал. Мы с Палатом оставили тебя у себя, в бараке, даже после того,
как я отняла тебя от груди. Мы оба этого хотели. Именно в эти первые годы
особенно важен индивидуальный контакт: психологи окончательно доказали это.
Полную социализацию можно развить только из этого аффективного начала... Я
была согласна продолжать партнерство. Я пыталась добиться, чтобы Палата
назначили сюда, в Аббенай. Здесь не было мест для специалистов его профиля,
а ехать без назначения он не хотел. Была в нем упрямая жилка... Сперва он
иногда писал мне, как ты, а потом перестал писать.
- Это не важно,- сказал юноша. Его лицо, похудевшее за время
болезни, было покрыто очень мелкими капельками пота, так что его щеки и лоб
казались серебристыми, точно смазанными маслом.
Снова наступило молчание; потом Рулаг сказала своим ровным, приятным
голосом:
- Нет, это и тогда было важно, и сейчас важно. Но именно Палату
следовало оставаться с тобой и поддерживать тебя в период твоего
формирования. Он умел быть опорой, родителем, а я этого не умею. Для меня
на первом месте - работа. И так было всегда. Все же я рада, Шевек, что ты
теперь здесь. Может быть, теперь я смогу быть тебе чем-нибудь полезна. Я
знаю, что Аббенай вначале кажется пугающим. Чувствуешь себя затерявшимся,
оторванным, не хватает простой солидарности, свойственным маленьким
городкам. Я знаю интересных людей, с которыми ты, может быть, захочешь
познакомиться. И людей, которые могли бы быть тебе полезны. Я знаю Сабула;
я могу представить себе, с чем тебе пришлось столкнуться и у него, и во
всем Институте. Они там играют в "Кто кого превзойдет". И чтобы понять, как
их обыграть, нужен известный опыт. И вообще я рада, что ты здесь. Это
доставляет мне удовольствие, которого я раньше не знала... какую-то
радость... Я прочла твою книгу. Ведь это твоя книга, правда? Иначе зачем бы
Сабулу публиковаться в соавторстве с двадцатилетним студентом? Ее предмет
выше моего понимания, я ведь всего лишь инженер. Признаться, я горжусь
тобой. В этом есть что-то странное, правда? Нелогичное. Даже
собственническое. К ак будто ты - вещь, принадлежащая мне! Но когда
человек стареет, у него появляется потребность, не всегда вполне логичная,
в какой-то поддержке. Чтобы вообще были силы жить дальше.
Он видел ее одиночество. Он видел ее боль, и она злила его. Она
угрожала ему. Она угрожала верности его отца, той незамутненной, постоянной
любви, в которой были корни его, Шевека, жизни. Какое она имеет право, она,
бросившая Палата, когда была ему нужна, теперь, когда это нужно ей,
приходить к сыну Палата? Он ничего, ничего не может дать ей, и вообще
никому.
- Пожалуй, было бы лучше,- сказал он,- если бы ты продолжала
относиться ко мне, как к статистическому показателю.
- Ах, вот что...- сказала она; тихий, безнадежный ответ. Она отвела
от него взгляд.
Старики на другом конце палаты любовались ею, толкая друг друга в бок.
- Должно быть,- сказала она,- я пыталась заявить на тебя какие-то
претензии. Но я имела в виду, чтобы ты заявил на меня претензии. Если бы
захотел.
Он ничего не ответил.
- Конечно, мы с тобой мать и сын только в биологическом смысле.- На
ее губах опять появилась слабая улыбка.- Ты меня не помнишь, а младенец,
которого помню я - не нынешний двадцатилетний мужчина. Все это - прошлое,
это уже не важно. Но здесь и сейчас мы - брат и сестра. А именно это и
важно по-настоящему, не так ли?
- Не знаю.
С минуту она сидела молча, потом встала.
- Тебе надо отдохнуть. Когда я пришла в первый раз, тебе было совсем
плохо. А теперь, как мне сказали, все будет в полном порядке. Я думаю, я
больше не приду.
Он молчал. Она сказала:
- Прощай, Шевек,- и, говоря это, отвернулась от него. То ли он
действительно краем глаза увидел, как ее лицо, пока она говорила это,
страшно изменялось, искажалось, то ли этот кошмар ему померещился. Должно
быть, показалось. Она вышла из палаты гра циозной, размеренной походкой
красивой женщины, и он увидел, как в коридоре она остановилась и с улыбкой
что-то сказала медсестре.
Он поддался страху, который пришел вместе с ней, чувству нарушения
обещаний, бессвязности Времени. Он не выдержал. Он заплакал, пытаясь
спрятать лицо, закрыв его руками, потому что у него не было сил повернуться
на другой бок. Один из стариков, больных стариков, подошел, присел на край
его койки и похлопал его по плечу.
- Ничего, брат. Все обойдется, братишка,- бормотал он. Шевек слышал
его и ощущал его прикосновение, но это не утешало его. Даже брат не может
утешить в недобрый час, во тьме у подножия стены.
Глава пятая УРРАС
Конец своей карьеры туриста Шевек воспринял с облегчением. В ИеуЭуне
начинался новый семестр, и теперь он сможет осесть в Раю, чтобы жить и
работать, а не только заглядывать в него снаружи.
Шевек взялся вести два семинара и открытый курс лекций. От него не
требовали преподавательской работы, но он сам спросил, нельзя ли ему
преподавать, и администрация устроила эти семинары. Идея открытых лекций не
принадлежала ни ему, ни администрации. С этой просьбой к нему пришла
делегация студентов. Он сразу же согласился. Так организовывались курсы в
анарресских учебных центрах: по требованию студентов, или по инициативе
преподавателя, или по обоюдному желанию.
Обнаружив, что администраторы встревожены, он рассмеялся.
- Неужели вы хотите, чтобы студенты не были анархистами? - сказал
он.- Кем же еще может быть молодежь? Когда ты - на дне, приходится
организовываться со дна вверх!
Он не собирался позволить администрации помешать ему читать этот курс
- ему уже раньше приходилось вести такие бои; и студенты стояли на своем
твердо, потому что он заразил их своей твердостью. Чтобы избежать
неприятной огласки, Ректоры Университета сдались, и Шевек начал читать свой
курс, в первый день - двухтысячной аудитории. Вскоре посещаемость упала.
Он упорно придерживался только физики, не касаясь ни личностей, ни
политики, и уровень этой физики был изрядно высок. Но несколько сот
студентов продолжали ходить. Некоторые приходили из чистого любопытства -
поглазеть на человека с Луны; других привлекал сам Шевек как личность, его
качества как человека и как сторонника свободы, которые они могли мельком
уловить из его слов, даже когда им не удавалось разобраться в
математической части его рассуждений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80