- Порядок не есть "приказ". Мы не покидаем Анаррес,
потому что мы и есть Анаррес. Ты - Тирин и поэтому не можешь вылезти из
кожи Тирина. Тебе, может, и хотелось бы попробовать побыть кем-нибудь
другим, чтобы узнать, на что это похоже, но ты этого не можешь. Но разве
тебе силой не дают этого сделать? Разве нас здесь удерживают силой? Что это
за сила - какие законы, правительства, полиция? Ничего этого у нас нет.
Просто наше собственное бытие, наша сущность как одониан. Твоя сущность -
в том, чтобы быть Тирином, моя - в том, чтобы быть Шевеком, а наша общая
сущность в том, чтобы быть одонианами, ответственными друг перед другом. И
эта ответственность и есть наша свобода. Избежать ее означало бы потерять
нашу свободу. Ты что, действительно хотел бы жить в обществе, где у тебя не
было бы ни ответственности, ни свободы, ни выбора, а только право мнимого
выбора между повиновением закону и неповиновением, за которым следует
наказание? Ты бы действительно хотел пойти жить в тюрьму?
- Да нет, черт возьми. Что уж, и поговорить нельзя? С тобой, Шевек,
беда в том, что ты ничего не говоришь, пока не накопишь целый вагон адски
тяжелых кирпичей-аргументов, а потом как вывалишь их все сразу и даже не
взглянешь на окровавленное тело, раздавленное этой горой кирпичей...
Шевек уселся с видом человека, доказавшего свою правоту.
Но, Бедап, коренастый, крепкий парень с квадратным лицом, грызя ноготь
на большом пальце, сказал:
- Все равно, от сути того, что сказал Тирин, мы не ушли. Хорошо было
бы знать, что мы знаем об Уррасе всю правду.
- Кто же, по-твоему, нам врет? - спросил Шевек.
Бедап невозмутимо встретил его внимательный взгляд.
- Кто, брат? Кто же, как не мы сами?
Планета-сестра лила на них свой свет, безмятежная и ослепительная,
прекрасный пример невероятности реального.
Насаждение лесов на Западно-Темаэнской Литторали было одним из великих
предприятий пятнадцатого десятилетия Заселения Анарреса; в нем были заняты
в течение двух лет почти восемнадцать тысяч человек.
Хотя длинные пляжи Юго-Востока были плодородны и обеспечивали многие
рыбацкие и земледельческие общины, пахотная земля лишь узкой полосой
тянулась вдоль моря. Дальше от моря и к западу широкие равнины Юго-Запада
на всем протяжении были почти необитаемы, если не считать нескольких
лежащих далеко друг от друга рудничных городков. Этот район назывался Пыль.
В предыдущую геологическую эру Пыль была необъятным лесом холума -
вездесущего, преобладающего на Анарресе вида растений. Климат тогда был
жарче и суше. Длившаяся тысячелетиями засуха убила деревья и иссушила
почву, превратив ее в мелкую серую пыль, которая теперь при каждом
дуновении ветра поднималась, образуя холмы столь же чистых очертаний и
столь же бесплотные, как всякая песчаная дюна. Анаррес надеялся
восстановить плодородие этой не знающей покоя земли, вновь насадив погибший
лес. Это, по мнению Шевека, согласовалось с принципом Причинной
Обратимости, который отвергала Секвенциальная школа физики, почитаемая в
данный момент на Анарресе, но который все же оставался сокровенным,
молчаливо подразумеваемым элементом одонианской мысли. Шевек хотел бы
написать статью, в которой была бы показана связь идей Одо с идеями
темпоральной физики, особенно - влияние Причинной Обратимости на то, как
Одо трактует проблему цели и средств. Но в восемнадцать лет ему не хватало
знаний, чтобы написать такую статью, а если он не сумеет в скором времени
вернуться из этой чертовой Пыли к физике, у него этих знаний вообще никогда
не будет.
По ночам в лагерях Проекта "Лес" все кашляли. Днем они кашляли меньше;
они были слишком заняты, чтобы кашлять. Эта пыль была их врагом, мелкая,
сухая гадость, забившая горло и легкие; их врагом и их подопечной, их
надеждой. Когда-то эта пыль лежала в тени деревьев, густая и темная. Быть
может, после их долгого труда опять станет так.
Лист зеленый из камня выводит она,
Ключ прозрачный - из сердца скалы...
Гимар все время напевала про себя эту мелодию, и теперь, возвращаясь
жарким вечером по равнине в лагерь, она пропела эти слова вслух.
- Кто? Какая "она"? - спросил Шевек.
Гимар улыбнулась. Ее широкое шелковистое лицо было измазано пылью,
местами спекшейся, все волосы были в пыли, от нее сильно и приятно пахло
потом.
- Я выросла на Южном Взгорье,- ответила она.- Там, где живут
рудокопы. Это песня рудокопов.
- Каких рудокопов?
- Разве ты не знаешь? Людей, которые уже были здесь, когда прибыли
Поселенцы. Некоторые из них остались и присоединились к общине. Рабочие с
золотых рудников, с оловянных рудников. У них еще есть свои праздники и
свои песни. Тадде ("папа". Маленький ребенок может называть "тадде" и
"мамме" любого взрослого. "Тадде" Гимар мог быть ей отцом, дядей или просто
взрослым - не родственником ей, относившимся к ней с отцовской или
дедовской привязанностью. Она могла называть "тадде" или "мамме" нескольких
человек, но это слово употребляется в более специфических случаях, чем
"аммар" (брат/сестра), которым можно называть любого) был рудокопом, он мне
это пел, когда я была маленькая.
- Ну, так кто же "она"?
- Не знаю, просто в песне так говорится. Разве мы здесь делаем не то
же самое? Выводим зеленые листья из камней!
- Звучит, как религия.
- Да ну тебя с твоим заумными книжными словами. Просто песня такая.
Ой, хоть бы вернуться в тот лагерь, там хоть поплавать можно было бы. От
меня воняет!
- И от меня воняет.
- От нас всех воняет.
- Из солидарности...
Но теперешний лагерь был в пятнадцати километрах от Темаэ и плавать
можно было только в пыли.
В лагере был мужчина, имя которого звучало похоже на имя Шевека:
Шевет. Когда звали одного, откликался другой. Из-за этой случайной схожести
Шевек чувствовал к этому человеку что-то вроде сродства, особую связь с
ним, иную, чем братская. Пару раз он ловил на себе взгляд Шевета. Пока они
еще не разговаривали друг с другом.
Первые декады в проекте "Лес" Шевек провел в молчаливом негодовании.
Людей, избравших для себя работу в центрально-функциональных областях,
таких, как физика, не следует перебрасывать на все эти проекты и
специальные трудовые повинности. Разве не без нравственно заниматься делом,
которое тебе не нравится? Эту работу надо делать, но ведь очень многим
совершенно все равно, куда их направляют, и они все время меняют занятия;
вот пусть бы они и вызвались сюда. Эту работу каждый дурак сумеет делать.
Собственно говоря, очень многие умеют ее делать лучше, чем он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
потому что мы и есть Анаррес. Ты - Тирин и поэтому не можешь вылезти из
кожи Тирина. Тебе, может, и хотелось бы попробовать побыть кем-нибудь
другим, чтобы узнать, на что это похоже, но ты этого не можешь. Но разве
тебе силой не дают этого сделать? Разве нас здесь удерживают силой? Что это
за сила - какие законы, правительства, полиция? Ничего этого у нас нет.
Просто наше собственное бытие, наша сущность как одониан. Твоя сущность -
в том, чтобы быть Тирином, моя - в том, чтобы быть Шевеком, а наша общая
сущность в том, чтобы быть одонианами, ответственными друг перед другом. И
эта ответственность и есть наша свобода. Избежать ее означало бы потерять
нашу свободу. Ты что, действительно хотел бы жить в обществе, где у тебя не
было бы ни ответственности, ни свободы, ни выбора, а только право мнимого
выбора между повиновением закону и неповиновением, за которым следует
наказание? Ты бы действительно хотел пойти жить в тюрьму?
- Да нет, черт возьми. Что уж, и поговорить нельзя? С тобой, Шевек,
беда в том, что ты ничего не говоришь, пока не накопишь целый вагон адски
тяжелых кирпичей-аргументов, а потом как вывалишь их все сразу и даже не
взглянешь на окровавленное тело, раздавленное этой горой кирпичей...
Шевек уселся с видом человека, доказавшего свою правоту.
Но, Бедап, коренастый, крепкий парень с квадратным лицом, грызя ноготь
на большом пальце, сказал:
- Все равно, от сути того, что сказал Тирин, мы не ушли. Хорошо было
бы знать, что мы знаем об Уррасе всю правду.
- Кто же, по-твоему, нам врет? - спросил Шевек.
Бедап невозмутимо встретил его внимательный взгляд.
- Кто, брат? Кто же, как не мы сами?
Планета-сестра лила на них свой свет, безмятежная и ослепительная,
прекрасный пример невероятности реального.
Насаждение лесов на Западно-Темаэнской Литторали было одним из великих
предприятий пятнадцатого десятилетия Заселения Анарреса; в нем были заняты
в течение двух лет почти восемнадцать тысяч человек.
Хотя длинные пляжи Юго-Востока были плодородны и обеспечивали многие
рыбацкие и земледельческие общины, пахотная земля лишь узкой полосой
тянулась вдоль моря. Дальше от моря и к западу широкие равнины Юго-Запада
на всем протяжении были почти необитаемы, если не считать нескольких
лежащих далеко друг от друга рудничных городков. Этот район назывался Пыль.
В предыдущую геологическую эру Пыль была необъятным лесом холума -
вездесущего, преобладающего на Анарресе вида растений. Климат тогда был
жарче и суше. Длившаяся тысячелетиями засуха убила деревья и иссушила
почву, превратив ее в мелкую серую пыль, которая теперь при каждом
дуновении ветра поднималась, образуя холмы столь же чистых очертаний и
столь же бесплотные, как всякая песчаная дюна. Анаррес надеялся
восстановить плодородие этой не знающей покоя земли, вновь насадив погибший
лес. Это, по мнению Шевека, согласовалось с принципом Причинной
Обратимости, который отвергала Секвенциальная школа физики, почитаемая в
данный момент на Анарресе, но который все же оставался сокровенным,
молчаливо подразумеваемым элементом одонианской мысли. Шевек хотел бы
написать статью, в которой была бы показана связь идей Одо с идеями
темпоральной физики, особенно - влияние Причинной Обратимости на то, как
Одо трактует проблему цели и средств. Но в восемнадцать лет ему не хватало
знаний, чтобы написать такую статью, а если он не сумеет в скором времени
вернуться из этой чертовой Пыли к физике, у него этих знаний вообще никогда
не будет.
По ночам в лагерях Проекта "Лес" все кашляли. Днем они кашляли меньше;
они были слишком заняты, чтобы кашлять. Эта пыль была их врагом, мелкая,
сухая гадость, забившая горло и легкие; их врагом и их подопечной, их
надеждой. Когда-то эта пыль лежала в тени деревьев, густая и темная. Быть
может, после их долгого труда опять станет так.
Лист зеленый из камня выводит она,
Ключ прозрачный - из сердца скалы...
Гимар все время напевала про себя эту мелодию, и теперь, возвращаясь
жарким вечером по равнине в лагерь, она пропела эти слова вслух.
- Кто? Какая "она"? - спросил Шевек.
Гимар улыбнулась. Ее широкое шелковистое лицо было измазано пылью,
местами спекшейся, все волосы были в пыли, от нее сильно и приятно пахло
потом.
- Я выросла на Южном Взгорье,- ответила она.- Там, где живут
рудокопы. Это песня рудокопов.
- Каких рудокопов?
- Разве ты не знаешь? Людей, которые уже были здесь, когда прибыли
Поселенцы. Некоторые из них остались и присоединились к общине. Рабочие с
золотых рудников, с оловянных рудников. У них еще есть свои праздники и
свои песни. Тадде ("папа". Маленький ребенок может называть "тадде" и
"мамме" любого взрослого. "Тадде" Гимар мог быть ей отцом, дядей или просто
взрослым - не родственником ей, относившимся к ней с отцовской или
дедовской привязанностью. Она могла называть "тадде" или "мамме" нескольких
человек, но это слово употребляется в более специфических случаях, чем
"аммар" (брат/сестра), которым можно называть любого) был рудокопом, он мне
это пел, когда я была маленькая.
- Ну, так кто же "она"?
- Не знаю, просто в песне так говорится. Разве мы здесь делаем не то
же самое? Выводим зеленые листья из камней!
- Звучит, как религия.
- Да ну тебя с твоим заумными книжными словами. Просто песня такая.
Ой, хоть бы вернуться в тот лагерь, там хоть поплавать можно было бы. От
меня воняет!
- И от меня воняет.
- От нас всех воняет.
- Из солидарности...
Но теперешний лагерь был в пятнадцати километрах от Темаэ и плавать
можно было только в пыли.
В лагере был мужчина, имя которого звучало похоже на имя Шевека:
Шевет. Когда звали одного, откликался другой. Из-за этой случайной схожести
Шевек чувствовал к этому человеку что-то вроде сродства, особую связь с
ним, иную, чем братская. Пару раз он ловил на себе взгляд Шевета. Пока они
еще не разговаривали друг с другом.
Первые декады в проекте "Лес" Шевек провел в молчаливом негодовании.
Людей, избравших для себя работу в центрально-функциональных областях,
таких, как физика, не следует перебрасывать на все эти проекты и
специальные трудовые повинности. Разве не без нравственно заниматься делом,
которое тебе не нравится? Эту работу надо делать, но ведь очень многим
совершенно все равно, куда их направляют, и они все время меняют занятия;
вот пусть бы они и вызвались сюда. Эту работу каждый дурак сумеет делать.
Собственно говоря, очень многие умеют ее делать лучше, чем он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80