- Вы правы,- сказал Шевек.- Никаких развлечений. Никогда. На
Анарресе мы весь день добываем свинец глубоко в недрах шахт, а когда
наступает ночь, мы ужинаем - по три боба холума, сваренных в одной ложке
затхлой воды, на брата; а потом, пока не придет время ложиться спать, мы
декламируем Высказывания Одо с антифона ми. А спать мы ложимся все врозь, и
не снимая сапог.
Он говорил по-иотийски не настолько бегло, чтобы получилась такая
тирада, какую он произнес бы на родном языке,- одна из его внезапных
фантазий, которые лишь Таквер и Садик слышали настолько часто, чтобы
привыкнуть к ним; но, как бы ни косноязычно прозвучали его слова, они очень
удивили Вэйю. Раздался ее грудной смех, громкий и непосредственный.
- Боже мой, да вы еще и забавный! Есть ли что-нибудь, чего в вас нет?
- Есть,- сказал Шевек.- Я не торговец.
Вэйя, улыбаясь, разглядывала его. В ее позе было что-то
профессионально-актерское Люди обычно смотрят друг на друга очень
внимательно и на очень близком расстоянии, если они - не мать и младенец,
не доктор и больной или влюбленные.
Шевек сел прямо.
- Я хочу еще походить,- сказал он.
Вэйя протянула руку, чтобы он помог ей встать. Жест был томный и
зовущий, но она сказала с неуверенной нежностью в голосе:
- Вы и правда, как брат... Возьмите меня за руку. Я вас потом отпущу.
Они бродили по дорожкам огромного сада. Они зашли во дворец, где
теперь был музей эпохи древних королей, потому что Вэйя сказала, что любит
смотреть на выставленные там драгоценности. Портреты надменных дворян и
принцев в упор смотрели на них с затянутых парчой стен и резных каминных
полочек. Комнаты были полны серебра, золота, хрусталя, дерева, редких
пород, гобеленов и драгоценных камней. За толстыми бархатными шнурами
стояли стражники. Черная с алым форма стражников гармонировала с окружающей
роскошью, с затканным золотом драпировками, с покрывалами, сотканными из
перьев, но их лица нарушали гармонию. Это были усталые, скучающие лица,
усталые от того, что целый день приходится смотреть среди посторонних
людей, заниматься бесполезным делом. Шевек и Вэйя подошли к стеклянному
футляру, в котором лежал плащ королевы Тэаэйи, сделанный из выдубленной
кожи, заживо содранной с мятежников; плащ, в котором эта грозная и дерзкая
женщина тысячу четыреста лет назад шла среди своих подданных молить Бога,
чтобы моровая язва кончилась.
- По-моему страшно похоже на козловую кожу,- сказала Вэйя,
разглядывая выцветшие обветшавшие от времени лохмотья в стеклянном ящике.
Он подняла глаза на Шевека.
- Вам не хорошо?
- Пожалуй, я хотел бы выйти отсюда.
Когда они вышли в сад, его лицо стало не таким бледным, но он
оглянулся на стены дворца с ненавистью.
- Почему вы так цепляетесь за свой позор? - спросил он.
- Но это же просто история. Сейчас такого не может быть!
Вэйя провела его в театр на дневной спектакль - комедию о молодых
супругах и их теще и свекрови, полную шуток о совокуплении, в которых слово
"совокупляться" не произносилось ни разу. Шевек пытался смеяться, когда
смеялась Вэйя. Потом они отправились в ресторан в центре города -
невероятно богатое заведение. Обед обошелся в сто единиц. Шевек съел очень
мало, потому что поел в полдень, но, сдавшись на уговоры Вэйи, выпил две
или три рюмки вина, которое оказалось вкуснее, чем он думал, и как будто бы
не оказало пагубного влияния на его мыслительные способности. У него не
хватило денег, чтобы заплатить за обед, но Вэйя не предложила разделить с
ним расходы, а просто посоветовала ему выписать чек, что он и сделал. Потом
они наняли автомобиль и поехали к Вэйе домой; она опять предоставила ему
право расплатиться с водителем. Может быть, думал он, Вэйя и есть это
загадочное существо - проститутка? Но проститутки,
как о них писала Одо, должны быть бедными, а Вэйя уж никак не бедна;
она еще раньше рассказала ему, что "ее" вечеринку готовят "ее" повар, "ее"
горничная и "ее" фирма, обслуживающая званые вечера. К тому же, мужчины в
Университете говорили о проститутках с презрением, как о грязных тварях, а
Вэйя, несмотря на свое непрестанное кокетство, так
болезненно реагировала на открытое упоминание всего, имеющего
отношение к сексу, что Шевек в разговоре с ней следил за своими словами
так, как дома следил бы в разговоре с застенчивым десятилетним ребенком. В
общем, он совершенно не понимал, что же такое Вэйя.
Квартира у Вэйи была просторная и роскошная, из окон открывался вид на
сверкающие огни Нио; стены, мебель и даже ковры - все было белое. Но Шевек
уже начинал привыкать к роскоши, а кроме того, ему страшно хотелось спать.
До приезда гостей оставался еще час; пока Вэйя переодевалась, он заснул в
гостиной, в большом белом кресле. Горничная, загремев чем-то на столе,
разбудила его как раз вовремя, чтобы он увидел, как входит Вэйя, теперь
одетая в принятый у иотийских женщин вечерний туалет: длинную, до земли,
плиссированную юбку, ниспадающую с бедер и оставляющую весь остальной торс
обнаженным. В пупке у нее сверкал маленький драгоценный камень, точно, как
в фильме, который Шевек с Тирином и Бедапом видели четверть века назад в
Региональном Институте Северного Склона, точно так же... Он смотрел на нее,
не сводя глаз, только наполовину проснувшись, но полностью возбудившись.
Вэйя, чуть улыбаясь, задумчиво глядела на него.
Она села на низкий мягкий табурет, близко к нему, чтобы можно было
снизу вверх смотреть ему в лицо, расправила белую юбку и сказала:
- Ну, расскажите же мне, что в действительности происходит между
мужчинами и женщинами на Анарресе.
Шевек не верил своим ушам. В комнате находятся горничная и человек из
обслуживающей фирмы; Вэйя знает, что у него есть партнерша; и между ними ни
разу ни слова не было сказано о совокуплении. Но ее наряд, движения, тон -
что это, как не самое откровенное приглашение к совокуплению?
- Между мужчиной и женщиной происходит то, чего они сами хотят.
Каждый из них, и оба вместе.
- Значит, правда, что у вас действительно нет морали? - спросила
она, словно это ее и шокировало, и обрадовало.
- Я не понимаю, что вы имеете в виду. Причинить человеку боль там -
то же самое, что причинить человеку боль здесь.
- Вы хотите сказать, что у вас там - те же самые старые правила.
Видите ли, я считаю, что мораль - просто предрассудок, как религия. Ее
надо отбросить.
- Но мое общество,- сказал он, совершенно растерявшись,- это
попытка достичь ее. Отбросить морализированные законы, правила, наказания
- да; чтобы люди могли видеть добро и зло и сделать выбор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80