Он порылся в сдаче, которую ему
дали, когда он покупал билет на поезд, и, кое-как разобравшись в
достоинстве бумажек, и монет, набрал одну единицу и сорок.
- Все правильно, господин, спасибо, желаю приятно провести день!
За деньги можно купить и любезность, а не только открытки и карту?
Насколько любезен был бы этот лавочник, если бы он пришел сюда, как
анаррести приходят в распределитель товаров: взял, что нужно, кивнул
администратору и вышел?
Бесполезно, бесполезно так думать. Живешь в Стране Собственности -
думай, как собственник, ешь, как собственник, одевайся, как собственник,
веди себя, как собственник, будь собственником.
В центре Нио не было парков, земля была слишком дорога, чтобы тратить
ее на всякое баловство. Он все дальше углублялся в те самые огромные,
сверкающие улицы, по которым его много раз водили. Он вышел на улицу
Саэмтэневиа и поспешно свернул с нее, не желая повторения этого древнего
кошмара. Теперь он попал в деловой район. Банки; здания учреждений;
правительственные здания. Неужели весь Нио-Эс сейя - такой? Громадные
сверкающие коробки из камня и стекла, гигантские, слишком декоративные,
огромные упаковки, пустые, пустые.
Проходя мимо окна первого этажа с вывеской "Картинная галерея", он
завернул туда, надеясь избавиться от нравственной клаустрофобии улиц и
вновь найти красоту Урраса в музее. Но в этом музее на раме каждой картины
была наклеена этикетка с ценой. Он изумленно уставился на искусно
написанную нагую женщину. На этикетке стояло: "4000 МДЕ (Международная
денежная единица)".
- Это - работа Фейте,- сказал смуглый мужчина, неслышно рядом с
Шевеком неделю назад у нас их было пять. Скоро - главное место на рынке
картин. Вложить деньги в Фейте - самое верное дело, сударь.
- Четыре тысячи единиц... этих денег в этом городе хватило бы на год
двум семьям,- сказал Шевек.
Смуглый внимательно оглядел его и протянул:
- Да... Ну... видите ли, сударь, это ведь произведение искусства.
- Человек создает произведения искусства, потому что не может не
создавать их. А почему сделано это?
- Вы, сударь, как я понимаю, художник,- сказал смуглый уже с
нескрываемой издевкой.
- Нет, я - человек, которой узнает дерьмо, когда его видит!
Торговец испуганно попятился; отойдя от Шевека на безопасное
расстояние, он начал что-то говорить о полиции. Шевек поморщился и вышел из
лавки. Пройдя полквартала, он остановился. Он больше так не мог.
Но куда же ему идти?
К кому-нибудь... К кому-нибудь, к другому человеку. К кому-нибудь, кто
даст ему помощь, а не продаст ее. К кому? Куда?
Он подумал о детях Оииэ, мальчиках, которые любят его, и некоторое
время не мог думать больше ни о ком. Вдруг в памяти у него всплыл образ,
далекий, маленький и отчетливый: сестра Оииэ. Как ее звали? "Обещайте, что
придете",- сказала она тогда; и с тех пор она два раза писала ему,
приглашая на званный обеды, четким детским почерком, на плотной надушенной
бумаге. Тогда он не обратил внимания на них, они затерялись среди всех
приглашений от незнакомых людей. Теперь он вспомнил о них.
В ту же минуту он вспомнил и другое письмо - то, что, непонятно как,
оказалось в кармане его куртки: "Присоединяйся к нам твоим братьям". Но он
не сумел найти братьев на Уррасе.
Шевек зашел в первый попавшийся магазин. Это оказалось кондитерская,
вся в розовой лепнине и золоченых завитках; в ней рядами стояли стеклянные
шкафчики, полные коробок и жестянок и корзин с конфетами и сладостями,
розовыми, коричневыми, кремовыми, з олотыми. Он спросил женщину за
шкафчиками, не поможет ли она ему найти номер телефона. Теперь, после той
вспышки раздражения у торговца картинами, он был подавлен и выглядел таким
смиренно-растерянным и нездешним, что женщина растаяла; она не только
помогла ему найти нужную фамилию в громоздком телефонном справочнике, но и
сама вызвала нужный номер по телефону, стоявшему в магазине.
- Алло?
Он сказал: "Шевек",- и замолчал. Он привык, что телефоном пользуются
в экстренных случаях: чтобы сообщить о смерти, о рождении, о землетрясении.
Он не представлял себе, что говорить.
- Кто? Шевек? Неужели правда? Как мило, что вы позвонили! Раз это вы,
мне даже не жалко, что я проснулась.
- Вы спали?
- Крепко спала; и я еще в постели. В ней тепло и уютно. А вы где?
- По-моему, на улице Каэ Секаэ.
- Зачем вас на нее занесло? Уходите оттуда. Который час? Боже, почти
полдень! А, знаю. Встретимся на полпути. У лодочного пруда в садах Старого
Дворца. Сумеете найти? Послушайте, вы должны остаться. У меня сегодня
вечером соберется совершенно божественная компания.- Она еще некоторое
время болтала; он соглашался со всем, что она говорила. Когда он проходил
мимо прилавка к выходу, продавщица улыбнулась ему:
- Пожалуй, вам бы стоило купить ей коробку конфет, а, господин?
Он остановился.
- Вы так думаете?
- Да уж не мешало бы, господин.
В ее голосе было что-то нахально-добродушное. Воздух в магазине был
душистый и теплый, словно в нем скопилось все ароматы весны. Шевек стоял
среди шкафчиков с красивыми излишествами, высокий, отяжелевший, сонный, как
отяжелевшие животные в своих загонах, бараны и быки, отупевшие от
томительного тепла весны.
- Сейчас я вам подберу как раз то, что надо,- сказала женщина и
наполнила изящную, металлическую с эмалью, коробочку миниатюрными сахарными
розочками и шоколадными листиками. Она завернула коробочку в папиросную
бумагу, вложила сверток в коробку из посеребренного картона, завернув ее в
плотную розовую бумагу и перевязала зеленой бархатной лентой. Во
всех ее ловких движениях сквозило веселое и сочувственное соучастие, и
когда она вручила Шевеку сверток, и он взял его, пробормотав слова
благодарности, и направился к выходу, она напомнила ему:
- С вас десять шестьдесят, господин,- но в ее голосе не было
резкости. Быть может, она бы отпустила его так, пожалев его, как жалеют
женщины сильных; но он послушно вернулся и отсчитал деньги.
Поездом поземки он добрался до садов Старого Дворца и разыскал в них
лодочный пруд, где детишки в очаровательных костюмчиках пускали игрушечные
парусники, изумительные кораблики с шелковым такелажем и медными частями,
сверкавшими как драгоценности. По другую сторону широкого, сверкающего
круга воды он увидел Вэйю и подошел к ней, обогнув пруд, остро ощущая
солнечный свет, и весенний ветер, и темные деревья парка на которых из
почек пробивались ранняя, бледно-зеленая листва.
Они поели в парке - в ресторане, на террасе, под высоким стеклянным
куполом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
дали, когда он покупал билет на поезд, и, кое-как разобравшись в
достоинстве бумажек, и монет, набрал одну единицу и сорок.
- Все правильно, господин, спасибо, желаю приятно провести день!
За деньги можно купить и любезность, а не только открытки и карту?
Насколько любезен был бы этот лавочник, если бы он пришел сюда, как
анаррести приходят в распределитель товаров: взял, что нужно, кивнул
администратору и вышел?
Бесполезно, бесполезно так думать. Живешь в Стране Собственности -
думай, как собственник, ешь, как собственник, одевайся, как собственник,
веди себя, как собственник, будь собственником.
В центре Нио не было парков, земля была слишком дорога, чтобы тратить
ее на всякое баловство. Он все дальше углублялся в те самые огромные,
сверкающие улицы, по которым его много раз водили. Он вышел на улицу
Саэмтэневиа и поспешно свернул с нее, не желая повторения этого древнего
кошмара. Теперь он попал в деловой район. Банки; здания учреждений;
правительственные здания. Неужели весь Нио-Эс сейя - такой? Громадные
сверкающие коробки из камня и стекла, гигантские, слишком декоративные,
огромные упаковки, пустые, пустые.
Проходя мимо окна первого этажа с вывеской "Картинная галерея", он
завернул туда, надеясь избавиться от нравственной клаустрофобии улиц и
вновь найти красоту Урраса в музее. Но в этом музее на раме каждой картины
была наклеена этикетка с ценой. Он изумленно уставился на искусно
написанную нагую женщину. На этикетке стояло: "4000 МДЕ (Международная
денежная единица)".
- Это - работа Фейте,- сказал смуглый мужчина, неслышно рядом с
Шевеком неделю назад у нас их было пять. Скоро - главное место на рынке
картин. Вложить деньги в Фейте - самое верное дело, сударь.
- Четыре тысячи единиц... этих денег в этом городе хватило бы на год
двум семьям,- сказал Шевек.
Смуглый внимательно оглядел его и протянул:
- Да... Ну... видите ли, сударь, это ведь произведение искусства.
- Человек создает произведения искусства, потому что не может не
создавать их. А почему сделано это?
- Вы, сударь, как я понимаю, художник,- сказал смуглый уже с
нескрываемой издевкой.
- Нет, я - человек, которой узнает дерьмо, когда его видит!
Торговец испуганно попятился; отойдя от Шевека на безопасное
расстояние, он начал что-то говорить о полиции. Шевек поморщился и вышел из
лавки. Пройдя полквартала, он остановился. Он больше так не мог.
Но куда же ему идти?
К кому-нибудь... К кому-нибудь, к другому человеку. К кому-нибудь, кто
даст ему помощь, а не продаст ее. К кому? Куда?
Он подумал о детях Оииэ, мальчиках, которые любят его, и некоторое
время не мог думать больше ни о ком. Вдруг в памяти у него всплыл образ,
далекий, маленький и отчетливый: сестра Оииэ. Как ее звали? "Обещайте, что
придете",- сказала она тогда; и с тех пор она два раза писала ему,
приглашая на званный обеды, четким детским почерком, на плотной надушенной
бумаге. Тогда он не обратил внимания на них, они затерялись среди всех
приглашений от незнакомых людей. Теперь он вспомнил о них.
В ту же минуту он вспомнил и другое письмо - то, что, непонятно как,
оказалось в кармане его куртки: "Присоединяйся к нам твоим братьям". Но он
не сумел найти братьев на Уррасе.
Шевек зашел в первый попавшийся магазин. Это оказалось кондитерская,
вся в розовой лепнине и золоченых завитках; в ней рядами стояли стеклянные
шкафчики, полные коробок и жестянок и корзин с конфетами и сладостями,
розовыми, коричневыми, кремовыми, з олотыми. Он спросил женщину за
шкафчиками, не поможет ли она ему найти номер телефона. Теперь, после той
вспышки раздражения у торговца картинами, он был подавлен и выглядел таким
смиренно-растерянным и нездешним, что женщина растаяла; она не только
помогла ему найти нужную фамилию в громоздком телефонном справочнике, но и
сама вызвала нужный номер по телефону, стоявшему в магазине.
- Алло?
Он сказал: "Шевек",- и замолчал. Он привык, что телефоном пользуются
в экстренных случаях: чтобы сообщить о смерти, о рождении, о землетрясении.
Он не представлял себе, что говорить.
- Кто? Шевек? Неужели правда? Как мило, что вы позвонили! Раз это вы,
мне даже не жалко, что я проснулась.
- Вы спали?
- Крепко спала; и я еще в постели. В ней тепло и уютно. А вы где?
- По-моему, на улице Каэ Секаэ.
- Зачем вас на нее занесло? Уходите оттуда. Который час? Боже, почти
полдень! А, знаю. Встретимся на полпути. У лодочного пруда в садах Старого
Дворца. Сумеете найти? Послушайте, вы должны остаться. У меня сегодня
вечером соберется совершенно божественная компания.- Она еще некоторое
время болтала; он соглашался со всем, что она говорила. Когда он проходил
мимо прилавка к выходу, продавщица улыбнулась ему:
- Пожалуй, вам бы стоило купить ей коробку конфет, а, господин?
Он остановился.
- Вы так думаете?
- Да уж не мешало бы, господин.
В ее голосе было что-то нахально-добродушное. Воздух в магазине был
душистый и теплый, словно в нем скопилось все ароматы весны. Шевек стоял
среди шкафчиков с красивыми излишествами, высокий, отяжелевший, сонный, как
отяжелевшие животные в своих загонах, бараны и быки, отупевшие от
томительного тепла весны.
- Сейчас я вам подберу как раз то, что надо,- сказала женщина и
наполнила изящную, металлическую с эмалью, коробочку миниатюрными сахарными
розочками и шоколадными листиками. Она завернула коробочку в папиросную
бумагу, вложила сверток в коробку из посеребренного картона, завернув ее в
плотную розовую бумагу и перевязала зеленой бархатной лентой. Во
всех ее ловких движениях сквозило веселое и сочувственное соучастие, и
когда она вручила Шевеку сверток, и он взял его, пробормотав слова
благодарности, и направился к выходу, она напомнила ему:
- С вас десять шестьдесят, господин,- но в ее голосе не было
резкости. Быть может, она бы отпустила его так, пожалев его, как жалеют
женщины сильных; но он послушно вернулся и отсчитал деньги.
Поездом поземки он добрался до садов Старого Дворца и разыскал в них
лодочный пруд, где детишки в очаровательных костюмчиках пускали игрушечные
парусники, изумительные кораблики с шелковым такелажем и медными частями,
сверкавшими как драгоценности. По другую сторону широкого, сверкающего
круга воды он увидел Вэйю и подошел к ней, обогнув пруд, остро ощущая
солнечный свет, и весенний ветер, и темные деревья парка на которых из
почек пробивались ранняя, бледно-зеленая листва.
Они поели в парке - в ресторане, на террасе, под высоким стеклянным
куполом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80