ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


-- До тех пор, пока не будет изловлен вор, похитивший
доспехи сэра Баярда Брайтблэда, рыцаря Соламнии, и не будут
прояснены все обстоятельства данной кражи, я заключаю своего
старшего сына Алфрика Пасвардена в тюрьму. -- Потом он сказал
менее торжественно: -- Я очень надеюсь, что ты, Алфрик,
осознаешь свою вину и раскаешься в своем поступке, который
запятнал и нашу фамилию, и честь всех соламнийских рыцарей.
Я был просто восхищен отцом! Я никогда-никогда не видел
его таким!
Бригельм стоял рядом с отцом, пожимая плечами и устремив
свой взор ввысь.
А Алфрик... Алфрик вдруг рассмеялся! И снова пнул бульдога
ногой -- тот заскулил и побежал, ища у него защиты, к
Бригельму. Но вскоре, наконец-то поняв, что отец не шутит,
Алфрик перестал смеяться. Заикаясь, он начал что-то мямлить в
свое оправдание.
Отец пристально смотрел на своего первенца, своего
наследника.
-- Если бы ты, Алфрик, только знал, как тяжело мне сейчас,
то уже это одно было бы для тебя суровым наказанием. Но...
-- М-м-м-н-е-е-е... -- как-то гнусаво проблеял брат.
Бульдог с недоумением взглянул на него.
-- Но у тебя, мой сын, понятия о чести и достоинстве не
больше, чем... чем... -- он запнулся, подыскивая сравнение, и
наконец, указывая на бульдога, который в испуге прижался к
ногам Бригельма, произнес: -- чем у собаки.
-- М-м-м-н-е-е-е... -- вновь только и смог повторить
Алфрик.
А мне стало смешно. И я хихикнул.
Отец тотчас гневно обернулся ко мне. О, в тот миг я,
кажется, мог понять, что чувствовали люди Нерака, глядя на него
во время сражения на перевале Чактамир!
-- Я вижу, -- ледяным голосом сказал отец, -- что моему
младшему сыну чрезвычайно весело. -- Он снова повернулся к
Алфрику: -- И чтобы тебе не было очень уж скучно сидеть одному,
вместе с тобой посидит и наш весельчак Гален. А там мы еще
поглядим, на ком из вас двоих лежит большая вина.
-- Но отец!.. -- взмолился я с неподдельным испугом.
Мы останемся в темнице один на один -- Алфрик и я! Я же не
выйду оттуда живым!
-- Отец! Отец!
Но ответом мне было молчание.
* * *
В темнице пахло плесенью, от дубовых бочек, стоявших в
углу, несло прокисшим вином.
Я прижался к стене -- как можно дальше от алфрика. Я хотел
жить. Я хотел выжить! О, и дернула же меня нелегкая захихикать!
Отец вместе с Бригельмом и Гилеандосом все еще стоял у
двери. Бригельм держал лампу -- тусклый свет едва-едва освещал
подземелье.
-- Дважды в день вас будут кормить, -- сказал отец. --
Каждое утро вам будет разрешена прогулка на заднем дворе замка.
Надеюсь, заточение послужит вам хорошим уроком и научит вас
уму-разуму. Если этого не сумел сделать я. Или ваш учитель
Гилеандос.
Он замолчал и отступил в тень. Теперь я мог видеть только
Бригельма -- он смотрел на меня печально и сочувственно.
Казалось: если бы он мог, он поменялся бы со мной...
Тут из темноты послышался голос отца:
-- Я разочаровался в вас обоих, дети мои. Но надеюсь и
верю, что вы в конце концов осознаете свою вину.
Затем дверь закрылась. Мы с Алфриком остались одни, в
кромешной тьме.
И в этом жутком мраке я услышал: Алфрик медленно идет ко
мне...
Глава 3
Не стану скрывать: к поэзии у меня отношение двойственное.
Алфрик, например, дразнил меня иной раз поэтом -- я умел
рифмовать. И иногда мне жуть как хотелось действительно стать
бардом! Трубадуром!
В наш замок трубадуры приезжали не раз.
Сначала вас сытно кормят. Потом вы рассказываете-поете
историю, в которой подчас нет ни слова правды, но которую никто
не называет лживой. Да еще и снова накормят. Да еще и заплатят
за ваше вранье!
Ну, чем не благодать?!
...Восемь лет назад к нам в замок пожаловал Квивален Сез,
самый знаменитый из бардов Соламнии. Помню, в тот вечер я
решил: вырасту -- стану поэтом! Но в ту же ночь мои поэтические
грезы рассеялись без следа.
Отец велел нам с Алфриком навести порядок в большом зале
-- в нем ночью должно было состояться выступление Квивалена
Сеза. Гилеандоса обязали наблюдать за нашей работой. В камине
было полным-полно золы. Я забрался туда с метлой в руках. И
вдруг -- услышал жуткий крик нашего конюха. Я обернулся: конюх,
перегнувшись пополам от боли, лежал под столом; ухмыляясь, его
пинал ногами Алфрик.
-- Ну, вы все-таки немного полегче, Алфрик, -- попросил
даже Гилеандос, который старался не делать ему замечаний.
-- Вот еще! -- прорычал брат. Он схватил старого конюха за
волосы, вытащил из-под стола и поволок вон из зала.
Выталкивая его за дверь, Алфрик зло процедил сквозь зубы:
-- Погоди, я тебе еще задам, любитель поэзии!
Мой брат никогда не отличался кротким нравом. Он был из
тех, про кого говорят: хлебом не корми -- дай поиздеваться над
кем-нибудь. И он готов был слушать даже ненавистную ему
виолончель, если это сулило ему лишнюю возможность поколотить
слуг.
* * *
Ростом Квивален Сез был невелик. Одет в зеленое платье.
Длинные волосы уже тронуты сединой. Красноречив. А самое
главное, он был автором знаменитой "Песни о рыцаре Хуме",
которую знали все рыцари Соламнии.
За трапезой отец и Квивален Сез обменялись тостами -- оба
старались превзойти в славословиях один другого.
Почуяв оленину, в зал вбежали собаки. Алфрик, сидевший
напротив меня, корчил мне рожи. Я показал ему фигу. Брат
рассвирепел, мотнул головой и ткнулся носом в чашу с вином. В
тот вечер мы с ним впервые были допущены на званый ужин.
Алфрику уже исполнилось тринадцать, и ему было позволено выпить
вместе со взрослыми.
Бард встал и возгласил:
-- Для сегодняшнего празднества я выбрал "Мантию Розы".
Поэтическое чутье подсказало ему, что эта "рыцарская
поэма" -- вероятно, любимое произведение нашего отца. Тот
благодарно улыбнулся и приветственно поднял свой бокал.
В поэме говорилось о воле, о свободе, о розах в небесах.
Она была длинная и скучная.
Алфрик лезвием кинжала слегка касался спины уснувшей возле
него собаки -- та блаженно подергивала лапами.
Бригельм в красной рясе сидел неподвижно -- он был похож
на огородное пугало. Сидел он с отсутствующим видом; возможно,
молился про себя.
Но отец с большим вниманием слушал даже самые нелепые
строфы этой дурацкой поэмы. А когда Квивален Сез кончил читать,
отсыпал ему добрую дюжину серебряных монет.
Трубадур кратко и с достоинством поблагодарил отца,
повесил лиру на плечо и ушел.
Позже я не раз думал: если Квивален Сез такой знаменитый и
прославленный, то почему он оказался у нас, в самом что ни на
есть захолустье Соламнии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80