План Маврикиоса отличался как раз тем, чего и ждал Марк -
грандиозностью, но и продуманностью. Кроме того, как и прежде, когда
Скаурус служил в армии Цезаря, у него не было выбора. Дело оставалось за
малым: претворить этот план в жизнь.
Как это было заведено в Империи, приготовления армии к походу
сопровождались пышными церемониями. Народ Видессоса, который еще совсем
недавно делал все, чтобы разорвать эту армию в клочья, теперь с
воодушевлением возглашал благодарственные молитвы за успех операции. В
последний день перед походом в Великом Храме была назначена литургия.
Скаурус как командир римлян получил длинный пергаментный свиток с печатью
- официальное приглашение на литургию. Пропуск давался на два лица.
- Кому отдать второй билет? - спросил он Хелвис. - У тебя есть
друзья?
- Марк, ты шутишь? - удивилась она. - Разумеется, мы отправимся туда
вдвоем. Я, конечно, не разделяю веру видессиан, но нельзя начинать такое
важное дело, не испросив благословения Фоса.
Марк вздохнул. Когда он предложил Хелвис разделить с ним жизнь, он
никак не думал, что она попытается втиснуть его в удобные для него рамки.
Он не возражал против Фоса, но когда его толкали в храм силой, он начинал
инстинктивно сопротивляться. Марк не привык жить с оглядкой на чье-то
мнение. С того момента, как он достиг совершеннолетия, Марк всегда шел
только своим путем и не обращал внимания на советы, которые были ему не по
душе. Но Хелвис заставляла считаться со своим мнением. Скаурус помнил, как
она сердилась, когда он долго сидел в полном молчании после того, как
военный совет принял решение о начале похода. "Что ж, - сказал он самому
себе, вздохнув, - все далеко не так просто, как казалось вначале".
Впрочем, он упорствовал в своем нежелании посетить службу в Великом
Храме лишь до того, как увидел ужас на лице Нэйлоса Зимискеса, которому он
предложил свой пропуск.
- Благодарю тебя за эту честь, - скороговоркой произнес он, - но
будет очень некрасиво, если ты не появишься там. В Храме соберутся все
командиры, даже каморы, хотя они не имеют ни малейшего понятия о Фосе.
- Пожалуй, ты прав, - пробурчал Скаурус.
Но после этого объяснения он увидел предстоящую литургию в другом
свете - для единства Видессоса она имела не меньшее значение, чем месса
Бальзамона. А если так, то стоит посетить Храм, тем более, что это было
даже кстати: подготовка к походу совершенно вымотала его, и в конце дня он
все чаще срывался.
Римская дисциплина была, как всегда, на высоте, и подготовить
легионеров к походу оказалось довольно просто. Они могли выступить маршем
на следующий день после военного совета или даже накануне. Но
видессианские армии привыкли к большей роскоши, чем мог бы допустить
Цезарь. Как и в известных Риму восточных царствах, солдат сопровождали
многочисленные толпы, в которых было немало женщин. И чтобы заставить всю
эту пеструю колонну выступить в более или менее сносном порядке,
приходилось изрядно потрудиться. Теперь Марк понимал, что такое сизифов
труд.
В день литургии трибуну уже очень хотелось попасть в Великий Храм, и
ему было любопытно, чем на этот раз поразит своих слушателей Бальзамон.
Когда он вошел в Великий Храм с Хелвис, которая гордо сжала его руку,
он понял, что и она, и Зимискес были правы - он просто не имел права
пропустить эту литургию. Храм был забит до отказа высшими офицерами и
знатью союзников. Многие пришли с женами. Трудно было решить, кто
великолепней - мужчины в стали, бронзе, волчьих шкурах или женщины в
прекрасных, богато расшитых золотом платьях из тонкого шелка и хлопка.
Когда Патриарх Видессоса прошествовал к своему трону из слоновой
кости, все присутствующие поднялись с мест. И на этот раз, после того как
он со своими жрецами закончил главную молитву, многие намдалени добавили:
"И мы поставим на свои души". Хелвис поступила так же. В ее голосе звучала
непреклонная вера. Она сурово огляделась, как бы вызывая на бой любого,
кто посмеет возражать. Но в этот вечер очень немногие видессиане
чувствовали себя оскорбленными. В эту минуту, окруженные таким количеством
всевозможных еретиков и неверных, они были готовы закрыть глаза на самые
варварские обычаи.
После окончания службы Бальзамон начал свою собственную молитву за
успех предстоящего похода. Он долго говорил о важности этой битвы, о
необходимости сосредоточиться на главной цели. Все его слова были
правильны и необходимы, но Марк все-таки чувствовал себя разочарованным.
Он не видел в этой речи ни силы воли, ни юмора, присущих Бальзамону.
Патриарх выглядел очень усталым. Скаурус терялся в догадках - что же
произошло? Его это очень беспокоило. Но вот Бальзамон немного оживился,
его речь стала горячее и закончилась сильной фразой:
- Единственный проводник человека - его совесть. В правом деле она
защитит его, подобно доспехам, в неправом - ранит, подобно клинку.
Возьмите же щит правды и отразите меч зла, но не склоняйтесь перед
дьявольской волей, и тогда этот меч не сможет причинить вам вреда!
Его слушатели громко зааплодировали, крики: "Хорошо сказано!"
понеслись по храму, и своды его огласились пением хора - триумфальным
гимном Фоса. С голосами сливалась музыка колоколов, которая так
заинтересовала Скауруса прежде. Сейчас он сидел достаточно близко от
звонарей, и его восхищение ими значительно превзошло впечатление от
последней фразы Бальзамона.
За длинным, покрытым бархатом столом стояли два ряда музыкантов.
Перед каждым из них висело полдюжины отполированных колокольчиков
различных размеров и форм. Звонари были одеты в чистые голубые плащи и
перчатки, чтобы не пачкать белый металл колокольчиков. Они играли с
безукоризненной точностью и быстротой, в унисон меняя тональность. Марк
подумал, что их отточенные движения доставляют ему столько же
удовольствия, сколько и сама музыка. Дирижер - колокольный мастер - сам по
себе уже был зрелищем. Низенький, щуплый человечек, он немного театральным
жестом взмахивал своей палочкой, тело его раскачивалось в такт ритму. Лицо
дирижера было отрешенным, закрытые глаза так ни разу не открылись. Прошло
несколько минут, прежде чем Скаурус сообразил, что колокольный мастер
слеп. Похоже, это совсем не мешало ему - чуткий слух ловил гораздо больше,
чем слух обыкновенного человека.
Если на трибуна, не отличавшегося страстной любовью к музыке,
колокольчики произвели неизгладимое впечатление, то для Хелвис это было
настоящим наслаждением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
грандиозностью, но и продуманностью. Кроме того, как и прежде, когда
Скаурус служил в армии Цезаря, у него не было выбора. Дело оставалось за
малым: претворить этот план в жизнь.
Как это было заведено в Империи, приготовления армии к походу
сопровождались пышными церемониями. Народ Видессоса, который еще совсем
недавно делал все, чтобы разорвать эту армию в клочья, теперь с
воодушевлением возглашал благодарственные молитвы за успех операции. В
последний день перед походом в Великом Храме была назначена литургия.
Скаурус как командир римлян получил длинный пергаментный свиток с печатью
- официальное приглашение на литургию. Пропуск давался на два лица.
- Кому отдать второй билет? - спросил он Хелвис. - У тебя есть
друзья?
- Марк, ты шутишь? - удивилась она. - Разумеется, мы отправимся туда
вдвоем. Я, конечно, не разделяю веру видессиан, но нельзя начинать такое
важное дело, не испросив благословения Фоса.
Марк вздохнул. Когда он предложил Хелвис разделить с ним жизнь, он
никак не думал, что она попытается втиснуть его в удобные для него рамки.
Он не возражал против Фоса, но когда его толкали в храм силой, он начинал
инстинктивно сопротивляться. Марк не привык жить с оглядкой на чье-то
мнение. С того момента, как он достиг совершеннолетия, Марк всегда шел
только своим путем и не обращал внимания на советы, которые были ему не по
душе. Но Хелвис заставляла считаться со своим мнением. Скаурус помнил, как
она сердилась, когда он долго сидел в полном молчании после того, как
военный совет принял решение о начале похода. "Что ж, - сказал он самому
себе, вздохнув, - все далеко не так просто, как казалось вначале".
Впрочем, он упорствовал в своем нежелании посетить службу в Великом
Храме лишь до того, как увидел ужас на лице Нэйлоса Зимискеса, которому он
предложил свой пропуск.
- Благодарю тебя за эту честь, - скороговоркой произнес он, - но
будет очень некрасиво, если ты не появишься там. В Храме соберутся все
командиры, даже каморы, хотя они не имеют ни малейшего понятия о Фосе.
- Пожалуй, ты прав, - пробурчал Скаурус.
Но после этого объяснения он увидел предстоящую литургию в другом
свете - для единства Видессоса она имела не меньшее значение, чем месса
Бальзамона. А если так, то стоит посетить Храм, тем более, что это было
даже кстати: подготовка к походу совершенно вымотала его, и в конце дня он
все чаще срывался.
Римская дисциплина была, как всегда, на высоте, и подготовить
легионеров к походу оказалось довольно просто. Они могли выступить маршем
на следующий день после военного совета или даже накануне. Но
видессианские армии привыкли к большей роскоши, чем мог бы допустить
Цезарь. Как и в известных Риму восточных царствах, солдат сопровождали
многочисленные толпы, в которых было немало женщин. И чтобы заставить всю
эту пеструю колонну выступить в более или менее сносном порядке,
приходилось изрядно потрудиться. Теперь Марк понимал, что такое сизифов
труд.
В день литургии трибуну уже очень хотелось попасть в Великий Храм, и
ему было любопытно, чем на этот раз поразит своих слушателей Бальзамон.
Когда он вошел в Великий Храм с Хелвис, которая гордо сжала его руку,
он понял, что и она, и Зимискес были правы - он просто не имел права
пропустить эту литургию. Храм был забит до отказа высшими офицерами и
знатью союзников. Многие пришли с женами. Трудно было решить, кто
великолепней - мужчины в стали, бронзе, волчьих шкурах или женщины в
прекрасных, богато расшитых золотом платьях из тонкого шелка и хлопка.
Когда Патриарх Видессоса прошествовал к своему трону из слоновой
кости, все присутствующие поднялись с мест. И на этот раз, после того как
он со своими жрецами закончил главную молитву, многие намдалени добавили:
"И мы поставим на свои души". Хелвис поступила так же. В ее голосе звучала
непреклонная вера. Она сурово огляделась, как бы вызывая на бой любого,
кто посмеет возражать. Но в этот вечер очень немногие видессиане
чувствовали себя оскорбленными. В эту минуту, окруженные таким количеством
всевозможных еретиков и неверных, они были готовы закрыть глаза на самые
варварские обычаи.
После окончания службы Бальзамон начал свою собственную молитву за
успех предстоящего похода. Он долго говорил о важности этой битвы, о
необходимости сосредоточиться на главной цели. Все его слова были
правильны и необходимы, но Марк все-таки чувствовал себя разочарованным.
Он не видел в этой речи ни силы воли, ни юмора, присущих Бальзамону.
Патриарх выглядел очень усталым. Скаурус терялся в догадках - что же
произошло? Его это очень беспокоило. Но вот Бальзамон немного оживился,
его речь стала горячее и закончилась сильной фразой:
- Единственный проводник человека - его совесть. В правом деле она
защитит его, подобно доспехам, в неправом - ранит, подобно клинку.
Возьмите же щит правды и отразите меч зла, но не склоняйтесь перед
дьявольской волей, и тогда этот меч не сможет причинить вам вреда!
Его слушатели громко зааплодировали, крики: "Хорошо сказано!"
понеслись по храму, и своды его огласились пением хора - триумфальным
гимном Фоса. С голосами сливалась музыка колоколов, которая так
заинтересовала Скауруса прежде. Сейчас он сидел достаточно близко от
звонарей, и его восхищение ими значительно превзошло впечатление от
последней фразы Бальзамона.
За длинным, покрытым бархатом столом стояли два ряда музыкантов.
Перед каждым из них висело полдюжины отполированных колокольчиков
различных размеров и форм. Звонари были одеты в чистые голубые плащи и
перчатки, чтобы не пачкать белый металл колокольчиков. Они играли с
безукоризненной точностью и быстротой, в унисон меняя тональность. Марк
подумал, что их отточенные движения доставляют ему столько же
удовольствия, сколько и сама музыка. Дирижер - колокольный мастер - сам по
себе уже был зрелищем. Низенький, щуплый человечек, он немного театральным
жестом взмахивал своей палочкой, тело его раскачивалось в такт ритму. Лицо
дирижера было отрешенным, закрытые глаза так ни разу не открылись. Прошло
несколько минут, прежде чем Скаурус сообразил, что колокольный мастер
слеп. Похоже, это совсем не мешало ему - чуткий слух ловил гораздо больше,
чем слух обыкновенного человека.
Если на трибуна, не отличавшегося страстной любовью к музыке,
колокольчики произвели неизгладимое впечатление, то для Хелвис это было
настоящим наслаждением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108