Трибун увидел Гая Филиппа, который метался
из стороны в сторону, пытаясь найти еще хоть десяток годных к бою солдат,
чтобы привести их на помощь отряду. Центурион выглядел разбитым, усталым и
раздраженным оттого, что ему не удавалось сделать вещи, которые когда-то
он делал играючи.
Вдруг казды в ужасе завопили. Кто-то ударил их с тыла. Смертоносное
давление врагов ослабло. Кочевники раскатились кто куда, как шарик ртути,
по которому стукнули кулаком.
Лаон Пакимер подъехал к Марку, и усталая улыбка пробилась сквозь его
бороду.
- Конный и пеший вместе сделают лучше, чем каждый поодиночке, ты не
находишь? - спросил он.
Скаурус горячо сжал его руку.
- Пакимер, ты можешь назвать меня голубой ящерицей, и я не посмею
возражать тебе. Никогда еще ничье появление не было так кстати, как твое.
- Это настоящая похвала, - сказал катриш, почесав рябую от оспин
щеку. - Не остаться ли нам вместе? - Он снова стал серьезным. - Мои
конники защитят твоих солдат, а ты прикроешь нас, если нашему отряду
придется отступить.
- Согласен, - тут же ответил Скаурус.
Даже в Риме кавалерия всегда была слабым местом легионов, и почти
всегда конные подразделения составлялись из союзников или наемников.
Невероятная ловкость и умение катришей, их снаряжение (включая стремена)
делали такое подкрепление еще более весомым для Скауруса.
Куда более тяжелая драма разворачивалась на правом крыле видессиан.
Из всей армии правый фланг пострадал меньше всего. И теперь Туризин,
ободряюще крича своим солдатам, сражающимся в переднем строю, пытался
повести их за собой на помощь своему брату.
- Мы идем! Идем! - кричали солдаты Севастократора.
Те отряды в центре, которые еще держались, кричали им в ответ и
попытались пробиться к северу, но этому не суждено было случиться. Атака,
которую возглавил Туризин, была обречена еще до того, как началась. Казды
висели у них на каждом фланге, а солдатам предстояло разорвать
ощетинившееся кольцо врагов, чтобы пробиться к своим товарищам. Стрелы
вырывали из их рядов десятки людей. Противники атаковали снова и снова,
жестокие удары сыпались с фланга, который должен был отбиваться любой
ценой, и этой ценой стала атака. Только личное мужество и пример Туризина
продолжали вести солдат вперед. И вдруг его конь споткнулся и упал,
сраженный одной из черных стрел, которые посылал Авшар. Севастократор был
хорошим наездником. Он спрыгнул с мертвого коня и крикнул, чтобы ему
привели новую лошадь. Но раз остановившись, даже на такой короткий момент,
солдаты Туризина уже перестали двигаться вперед. Против воли Туризина один
из его офицеров буквально силой оттащил за узду его коня, и младший Гаврас
вынужден был отступить.
Стон отчаяния вырвался у видессиан, когда они поняли, что атака,
которая несла им спасение, захлебнулась. Казды вокруг них разразились
триумфальными воплями.
Увидев, что все его надежды рухнули, Маврикиос понял, что последняя
служба, которую он может сослужить своей стране, - унести с собой в могилу
того, кто послужил причиной его поражения. Он позвал уцелевших халога из
императорской гвардии. Сквозь шум битвы Марк услышал их четкий ответ:
- Да!
Их топоры сверкнули кровавым отблеском в последнем боевом салюте. Во
главе с Императором они бросились на каздов.
- Авшар! - крикнул Маврикиос. - А теперь бейся лицом к лицу со мной,
грязный вор!
Князь-колдун повернулся на его крик, сопровождаемый толпами
кочевников. Они окружили халога и избивали их. На веем огромном поле битвы
солдаты остановились, тяжело дыша, и смотрели на последнюю схватку.
Императорские гвардейцы, стойко глядевшие в лицо близкой смерти, сражались
с отчаянной отвагой Один за другим они падали мертвыми. Казды тоже не были
трусами, особенно когда сражались на глазах своего повелителя. Когда в
живых осталось лишь два десятка халога, плотной стеной окруживших
Императора, князь-колдун и его слуги-кочевники бросились на них и начали
рубить храбрецов, как мясники. Через минуту на поле боя остались одни
только казды.
Какими бы слабыми ни были надежды у видессианской армии, они исчезли
только после гибели Маврикиоса. Солдаты уже не видели смысла в битве и
искали спасения любой ценой. Они бросали своих товарищей, если это давало
им шанс уцелеть. Отдельные части все еще сохраняли полный порядок.
Туризина Гавраса так смяли, что ему ничего не оставалось, как отступать к
северу. На поле битвы теперь царили ужас - и казды.
Своим спасением в тот день римляне были обязаны в первую очередь Гаю
Филиппу, который не допустил паники. За свою долгую военную жизнь ветеран
не раз видел и победы, и поражения. Он удержал заколебавшихся было людей
от паники и этим спас отряд.
- Ребята! - сказал он. - Покажите же вашу гордость, черт бы вас
побрал! Держите строй сомкнутым и мечи наготове! Пусть на ваших лицах эти
вшивые ублюдки прочтут, что вы еще раз хотите дать им по зубам!
- Все, чего я хочу, - это убраться отсюда живым! - выкрикнул какой-то
молодой солдат. - И мне плевать, как быстро я должен для этого бежать!
- Дурак! - Центурион показал рукой на поле битвы, на груды трупов, на
каздов, густыми толпами преследующих беглецов. - Посмотрите вокруг себя,
эти бедняги тоже думали, что смогут удрать, - где они сейчас? Мы
проиграли, это правда, но мы все еще мужчины. Дайте каздам понять, что мы
готовы биться и что они должны сперва заработать право быть нашими
победителями. Клянусь Юпитером, скорее всего, они отступят. Но если мы
бросим щиты и разбежимся в стороны, как безголовые цыплята, каждый за
себя, - я обещаю вам: _н_и _о_д_и_н _ч_е_л_о_в_е_к_ не увидит больше
своего дома.
- Ты тысячу раз прав, - сказал Горгидас. Лицо грека было изможденным
и серым от усталости и боли. Слишком часто он видел людей, умиравших от
ран, когда у него не хватало опыта и знаний, чтобы спасти их. Он сам
мучился от раны. Его левая рука была перевязана, и пятна крови на рваной
одежде показывали, где скользнула сабля кочевника. И все же, хотя и на
пределе человеческих сил, он как мог поддерживал центуриона.
- Спасибо, - пробормотал Гай Филипп. Он пробежал взглядом по лицам
своих бойцов, пытаясь понять, не нужны ли для укрепления дисциплины более
сильные меры.
Горгидас настойчиво продолжал:
- Это единственный способ выйти из окружения целыми. Нужно показать
врагу, что мы готовы защищать себя. Знаете вы это или нет, но мы следуем
примеру Сократа в битве при Делиуме, когда он пробился к Афинам и вывел с
собой из окружения своих бойцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
из стороны в сторону, пытаясь найти еще хоть десяток годных к бою солдат,
чтобы привести их на помощь отряду. Центурион выглядел разбитым, усталым и
раздраженным оттого, что ему не удавалось сделать вещи, которые когда-то
он делал играючи.
Вдруг казды в ужасе завопили. Кто-то ударил их с тыла. Смертоносное
давление врагов ослабло. Кочевники раскатились кто куда, как шарик ртути,
по которому стукнули кулаком.
Лаон Пакимер подъехал к Марку, и усталая улыбка пробилась сквозь его
бороду.
- Конный и пеший вместе сделают лучше, чем каждый поодиночке, ты не
находишь? - спросил он.
Скаурус горячо сжал его руку.
- Пакимер, ты можешь назвать меня голубой ящерицей, и я не посмею
возражать тебе. Никогда еще ничье появление не было так кстати, как твое.
- Это настоящая похвала, - сказал катриш, почесав рябую от оспин
щеку. - Не остаться ли нам вместе? - Он снова стал серьезным. - Мои
конники защитят твоих солдат, а ты прикроешь нас, если нашему отряду
придется отступить.
- Согласен, - тут же ответил Скаурус.
Даже в Риме кавалерия всегда была слабым местом легионов, и почти
всегда конные подразделения составлялись из союзников или наемников.
Невероятная ловкость и умение катришей, их снаряжение (включая стремена)
делали такое подкрепление еще более весомым для Скауруса.
Куда более тяжелая драма разворачивалась на правом крыле видессиан.
Из всей армии правый фланг пострадал меньше всего. И теперь Туризин,
ободряюще крича своим солдатам, сражающимся в переднем строю, пытался
повести их за собой на помощь своему брату.
- Мы идем! Идем! - кричали солдаты Севастократора.
Те отряды в центре, которые еще держались, кричали им в ответ и
попытались пробиться к северу, но этому не суждено было случиться. Атака,
которую возглавил Туризин, была обречена еще до того, как началась. Казды
висели у них на каждом фланге, а солдатам предстояло разорвать
ощетинившееся кольцо врагов, чтобы пробиться к своим товарищам. Стрелы
вырывали из их рядов десятки людей. Противники атаковали снова и снова,
жестокие удары сыпались с фланга, который должен был отбиваться любой
ценой, и этой ценой стала атака. Только личное мужество и пример Туризина
продолжали вести солдат вперед. И вдруг его конь споткнулся и упал,
сраженный одной из черных стрел, которые посылал Авшар. Севастократор был
хорошим наездником. Он спрыгнул с мертвого коня и крикнул, чтобы ему
привели новую лошадь. Но раз остановившись, даже на такой короткий момент,
солдаты Туризина уже перестали двигаться вперед. Против воли Туризина один
из его офицеров буквально силой оттащил за узду его коня, и младший Гаврас
вынужден был отступить.
Стон отчаяния вырвался у видессиан, когда они поняли, что атака,
которая несла им спасение, захлебнулась. Казды вокруг них разразились
триумфальными воплями.
Увидев, что все его надежды рухнули, Маврикиос понял, что последняя
служба, которую он может сослужить своей стране, - унести с собой в могилу
того, кто послужил причиной его поражения. Он позвал уцелевших халога из
императорской гвардии. Сквозь шум битвы Марк услышал их четкий ответ:
- Да!
Их топоры сверкнули кровавым отблеском в последнем боевом салюте. Во
главе с Императором они бросились на каздов.
- Авшар! - крикнул Маврикиос. - А теперь бейся лицом к лицу со мной,
грязный вор!
Князь-колдун повернулся на его крик, сопровождаемый толпами
кочевников. Они окружили халога и избивали их. На веем огромном поле битвы
солдаты остановились, тяжело дыша, и смотрели на последнюю схватку.
Императорские гвардейцы, стойко глядевшие в лицо близкой смерти, сражались
с отчаянной отвагой Один за другим они падали мертвыми. Казды тоже не были
трусами, особенно когда сражались на глазах своего повелителя. Когда в
живых осталось лишь два десятка халога, плотной стеной окруживших
Императора, князь-колдун и его слуги-кочевники бросились на них и начали
рубить храбрецов, как мясники. Через минуту на поле боя остались одни
только казды.
Какими бы слабыми ни были надежды у видессианской армии, они исчезли
только после гибели Маврикиоса. Солдаты уже не видели смысла в битве и
искали спасения любой ценой. Они бросали своих товарищей, если это давало
им шанс уцелеть. Отдельные части все еще сохраняли полный порядок.
Туризина Гавраса так смяли, что ему ничего не оставалось, как отступать к
северу. На поле битвы теперь царили ужас - и казды.
Своим спасением в тот день римляне были обязаны в первую очередь Гаю
Филиппу, который не допустил паники. За свою долгую военную жизнь ветеран
не раз видел и победы, и поражения. Он удержал заколебавшихся было людей
от паники и этим спас отряд.
- Ребята! - сказал он. - Покажите же вашу гордость, черт бы вас
побрал! Держите строй сомкнутым и мечи наготове! Пусть на ваших лицах эти
вшивые ублюдки прочтут, что вы еще раз хотите дать им по зубам!
- Все, чего я хочу, - это убраться отсюда живым! - выкрикнул какой-то
молодой солдат. - И мне плевать, как быстро я должен для этого бежать!
- Дурак! - Центурион показал рукой на поле битвы, на груды трупов, на
каздов, густыми толпами преследующих беглецов. - Посмотрите вокруг себя,
эти бедняги тоже думали, что смогут удрать, - где они сейчас? Мы
проиграли, это правда, но мы все еще мужчины. Дайте каздам понять, что мы
готовы биться и что они должны сперва заработать право быть нашими
победителями. Клянусь Юпитером, скорее всего, они отступят. Но если мы
бросим щиты и разбежимся в стороны, как безголовые цыплята, каждый за
себя, - я обещаю вам: _н_и _о_д_и_н _ч_е_л_о_в_е_к_ не увидит больше
своего дома.
- Ты тысячу раз прав, - сказал Горгидас. Лицо грека было изможденным
и серым от усталости и боли. Слишком часто он видел людей, умиравших от
ран, когда у него не хватало опыта и знаний, чтобы спасти их. Он сам
мучился от раны. Его левая рука была перевязана, и пятна крови на рваной
одежде показывали, где скользнула сабля кочевника. И все же, хотя и на
пределе человеческих сил, он как мог поддерживал центуриона.
- Спасибо, - пробормотал Гай Филипп. Он пробежал взглядом по лицам
своих бойцов, пытаясь понять, не нужны ли для укрепления дисциплины более
сильные меры.
Горгидас настойчиво продолжал:
- Это единственный способ выйти из окружения целыми. Нужно показать
врагу, что мы готовы защищать себя. Знаете вы это или нет, но мы следуем
примеру Сократа в битве при Делиуме, когда он пробился к Афинам и вывел с
собой из окружения своих бойцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108