- Он встал и повел своих ошеломленных гостей к другой
двери, не той, через которую они вошли. - Геннадиос был прав, что, к
сожалению, случается слишком часто. Ко мне пришел еще один гость, который
ахнет, если увидит, с кем я беседую.
Дверные петли заскрипели. Марк мельком взглянул в глазок и увидел
Геннадиоса, кланяющегося Туризину Гаврасу. Бальзамон был прав -
Севастократору было бы очень неприятно увидеть трибуна с двумя намдалени.
- Прав? - воскликнул Сотэрик, когда Марк сказал ему об этом. Он все
еще качал головой в изумлении. - А разве он бывает когда-нибудь неправ?
Работая локтями, трибун пробивался сквозь плотную толпу, окружившую
Великий Храм Фоса. В руке он держал кусочек пергамента, благодаря которому
имел право войти в специальную ложу в Храме, чтобы послушать речь
Бальзамона.
Один из жрецов доставил этот пропуск в римскую казарму два дня назад.
Конверт был запечатан голубым воском и личной печатью Патриарха.
Марк в своей чужеземной одежде и вооружении привлекал неприязненные
взоры видессиан. Большинство из них были городскими бандитами - вроде тех,
которых Скаурус видел в тот день, когда встретил Апокавкоса. Они не
слишком-то жаловали чужеземцев и в лучшие времена, однако вид пропуска с
голубой печатью был для них достаточным знаком того, что Марк пользовался
большим уважением их любимого жреца и что он не собирается устраивать
бунт.
Видессианские солдаты у подножия храма удерживали толпу, которая
рвалась туда и могла занять места, предназначенные для знати и для тех,
кто был специально приглашен на проповедь. Они пришли в полное недоумение,
увидев капитана наемников с пропуском в руке, но молча уступили ему
дорогу. На вершине лестницы жрец забрал у него пропуск и сверил имя с
листом приглашенных.
- Пусть слова нашего Патриарха просветят тебя, - сказал он.
- Они просвещают меня каждый раз, когда я их слышу, - ответил Марк.
Жрец бросил на него острый взгляд, подозревая, что в реплике этого
язычника кроется двойной смысл, но трибун имел в виду именно то, что
говорил. Увидев это, жрец вежливо кивнул и пропустил его в храм.
Снаружи, подумал Марк, храм был довольно уродливым, и зрителей
впечатляли разве что его размеры. Он привык к чистой, воздушной
архитектуре, которую римляне заимствовали у Греции, и нашел, что храм был
весьма крепким, но неуклюжим строением, тесным и напыщенным. Но внутри его
встретили такие чудеса, что трибун остановился, завороженный, подумав, не
попал ли он в рай, о котором говорили последователи религии Фоса. В центре
размещалась круглая площадка для молящихся, над ней невесомо парил купол,
а вокруг, как в амфитеатре, стояли скамьи. По сравнению с этой жемчужиной
архитектуры святыня Имброса казалась работой не слишком одаренного
ученика. Во-первых, и это сразу бросалось в глаза, мастера имперской
столицы обладали куда большими возможностями, чтобы украсить свое
творение. Скамьи Великого Храма делались не из прочного, но скромного
орехового дерева, а из светлого дуба. Навощенные и отполированные до
блеска, они были инкрустированы черным деревом, слоновой костью, сандалом,
самоцветами и жемчугом. Позолота и серебро отражались в полированном
дереве и металле, отблески драгоценностей мелькали в самых дальних уголках
Храма. Перед центральным алтарем стоял трон Патриарха, и один только этот
трон мог говорить обо всем великолепии Великого Храма. Его невысокая
спинка была сделана из искусно вырезанных целых панелей слоновой кости.
Скаурус находился слишком далеко, чтобы разглядеть детали чудесного
рельефа, но он понимал, что здесь могла работать только рука настоящего
мастера.
Он попытался прикинуть, какие суммы были затрачены на всю эту
роскошь, но его разум, потрясенный нагромождением чудес, не смог сделать
этого даже приблизительно, и Марк просто продолжал наслаждаться чудом,
которое предстало его глазам.
Десятки колонн, облицованных полированным малахитом, поддерживали
четыре громадных крыла Храма. Их верхушки с завитыми ободками были самыми
великолепными капителями, которые когда-либо видел Марк. Стены покрывали
натуральный белый мрамор и темный гранит, а с западной и восточной сторон
сверкала инкрустация из бледнорозового кварца и оранжево-красного
сардоникса, повторяющая цвета восходящего на небо Фоса. На полпути к
восточной стене находилась большая ниша - ложа, куда имела доступ только
императорская семья. Чудесный занавес из ткани, похожей на газ и расшитой
тонким бисером, позволял Императору и его окружению видеть все, оставаясь
невидимыми для посторонних.
Несмотря на обилие сокровищ, собранных в храме, главным его чудом
все-таки оставалось умелое архитектурное решение. Колонны, стены, арки,
малые купола - все это вело взгляд к одному - к великому куполу, который
сам по себе казался чем-то волшебным. Казалось, он лежит лишь на ярких
столбах солнечного света, струившегося из больших окон храма. Такой
неуклюжий снаружи, храм был настолько светлым, изящным и пропорциональным
внутри, что выглядел почти невесомым. Он поражал воображение. С трудом
верилось и в то, что великолепный купол имеет невероятный вес; его легче
было бы представлять в виде некоего большого мыльного пузыря, так
деликатно соединенного с храмом, что легкий ветерок мог унести его и
оставить святыню Фоса открытой. Игра света в куполе создавалась мириадами
покрытых золотом стекол. Это был символ Фоса в его полной силе, солнца,
достигшего зенита.
Видессиане имели много имен для своего бога - Добрый Создатель,
Побеждающий Тьму, Мудрая Юность или как, например, здесь, - Суровый и
Всемогущий Судия. Этот Фос смотрел на своих подданных, спокойный и
величественный, и его всевидящие глаза, казалось, наблюдали и за
Скаурусом. Бог Видессоса поднял правую руку для благословения, а в левой
держал раскрытую книгу, где было записано все доброе и все дьявольское.
Справедливость, безусловно, читалась на его лице, - но милосердие?..
Трибун не видел его в этих необыкновенных глазах.
Потрясенный, римлянин сел на скамью. Он не мог не смотреть на
жесткие, всезнающие глаза бога и заметил, что и знать, которая, вероятно,
видела это изображение Фоса сотни раз, тоже не отрывалась от них. Это
воплощенное величие гипнотизировало и притягивало к себе молящихся.
Храм постепенно наполнялся, опоздавшие переговаривались, занимая
места, удаленные от центрального алтаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
двери, не той, через которую они вошли. - Геннадиос был прав, что, к
сожалению, случается слишком часто. Ко мне пришел еще один гость, который
ахнет, если увидит, с кем я беседую.
Дверные петли заскрипели. Марк мельком взглянул в глазок и увидел
Геннадиоса, кланяющегося Туризину Гаврасу. Бальзамон был прав -
Севастократору было бы очень неприятно увидеть трибуна с двумя намдалени.
- Прав? - воскликнул Сотэрик, когда Марк сказал ему об этом. Он все
еще качал головой в изумлении. - А разве он бывает когда-нибудь неправ?
Работая локтями, трибун пробивался сквозь плотную толпу, окружившую
Великий Храм Фоса. В руке он держал кусочек пергамента, благодаря которому
имел право войти в специальную ложу в Храме, чтобы послушать речь
Бальзамона.
Один из жрецов доставил этот пропуск в римскую казарму два дня назад.
Конверт был запечатан голубым воском и личной печатью Патриарха.
Марк в своей чужеземной одежде и вооружении привлекал неприязненные
взоры видессиан. Большинство из них были городскими бандитами - вроде тех,
которых Скаурус видел в тот день, когда встретил Апокавкоса. Они не
слишком-то жаловали чужеземцев и в лучшие времена, однако вид пропуска с
голубой печатью был для них достаточным знаком того, что Марк пользовался
большим уважением их любимого жреца и что он не собирается устраивать
бунт.
Видессианские солдаты у подножия храма удерживали толпу, которая
рвалась туда и могла занять места, предназначенные для знати и для тех,
кто был специально приглашен на проповедь. Они пришли в полное недоумение,
увидев капитана наемников с пропуском в руке, но молча уступили ему
дорогу. На вершине лестницы жрец забрал у него пропуск и сверил имя с
листом приглашенных.
- Пусть слова нашего Патриарха просветят тебя, - сказал он.
- Они просвещают меня каждый раз, когда я их слышу, - ответил Марк.
Жрец бросил на него острый взгляд, подозревая, что в реплике этого
язычника кроется двойной смысл, но трибун имел в виду именно то, что
говорил. Увидев это, жрец вежливо кивнул и пропустил его в храм.
Снаружи, подумал Марк, храм был довольно уродливым, и зрителей
впечатляли разве что его размеры. Он привык к чистой, воздушной
архитектуре, которую римляне заимствовали у Греции, и нашел, что храм был
весьма крепким, но неуклюжим строением, тесным и напыщенным. Но внутри его
встретили такие чудеса, что трибун остановился, завороженный, подумав, не
попал ли он в рай, о котором говорили последователи религии Фоса. В центре
размещалась круглая площадка для молящихся, над ней невесомо парил купол,
а вокруг, как в амфитеатре, стояли скамьи. По сравнению с этой жемчужиной
архитектуры святыня Имброса казалась работой не слишком одаренного
ученика. Во-первых, и это сразу бросалось в глаза, мастера имперской
столицы обладали куда большими возможностями, чтобы украсить свое
творение. Скамьи Великого Храма делались не из прочного, но скромного
орехового дерева, а из светлого дуба. Навощенные и отполированные до
блеска, они были инкрустированы черным деревом, слоновой костью, сандалом,
самоцветами и жемчугом. Позолота и серебро отражались в полированном
дереве и металле, отблески драгоценностей мелькали в самых дальних уголках
Храма. Перед центральным алтарем стоял трон Патриарха, и один только этот
трон мог говорить обо всем великолепии Великого Храма. Его невысокая
спинка была сделана из искусно вырезанных целых панелей слоновой кости.
Скаурус находился слишком далеко, чтобы разглядеть детали чудесного
рельефа, но он понимал, что здесь могла работать только рука настоящего
мастера.
Он попытался прикинуть, какие суммы были затрачены на всю эту
роскошь, но его разум, потрясенный нагромождением чудес, не смог сделать
этого даже приблизительно, и Марк просто продолжал наслаждаться чудом,
которое предстало его глазам.
Десятки колонн, облицованных полированным малахитом, поддерживали
четыре громадных крыла Храма. Их верхушки с завитыми ободками были самыми
великолепными капителями, которые когда-либо видел Марк. Стены покрывали
натуральный белый мрамор и темный гранит, а с западной и восточной сторон
сверкала инкрустация из бледнорозового кварца и оранжево-красного
сардоникса, повторяющая цвета восходящего на небо Фоса. На полпути к
восточной стене находилась большая ниша - ложа, куда имела доступ только
императорская семья. Чудесный занавес из ткани, похожей на газ и расшитой
тонким бисером, позволял Императору и его окружению видеть все, оставаясь
невидимыми для посторонних.
Несмотря на обилие сокровищ, собранных в храме, главным его чудом
все-таки оставалось умелое архитектурное решение. Колонны, стены, арки,
малые купола - все это вело взгляд к одному - к великому куполу, который
сам по себе казался чем-то волшебным. Казалось, он лежит лишь на ярких
столбах солнечного света, струившегося из больших окон храма. Такой
неуклюжий снаружи, храм был настолько светлым, изящным и пропорциональным
внутри, что выглядел почти невесомым. Он поражал воображение. С трудом
верилось и в то, что великолепный купол имеет невероятный вес; его легче
было бы представлять в виде некоего большого мыльного пузыря, так
деликатно соединенного с храмом, что легкий ветерок мог унести его и
оставить святыню Фоса открытой. Игра света в куполе создавалась мириадами
покрытых золотом стекол. Это был символ Фоса в его полной силе, солнца,
достигшего зенита.
Видессиане имели много имен для своего бога - Добрый Создатель,
Побеждающий Тьму, Мудрая Юность или как, например, здесь, - Суровый и
Всемогущий Судия. Этот Фос смотрел на своих подданных, спокойный и
величественный, и его всевидящие глаза, казалось, наблюдали и за
Скаурусом. Бог Видессоса поднял правую руку для благословения, а в левой
держал раскрытую книгу, где было записано все доброе и все дьявольское.
Справедливость, безусловно, читалась на его лице, - но милосердие?..
Трибун не видел его в этих необыкновенных глазах.
Потрясенный, римлянин сел на скамью. Он не мог не смотреть на
жесткие, всезнающие глаза бога и заметил, что и знать, которая, вероятно,
видела это изображение Фоса сотни раз, тоже не отрывалась от них. Это
воплощенное величие гипнотизировало и притягивало к себе молящихся.
Храм постепенно наполнялся, опоздавшие переговаривались, занимая
места, удаленные от центрального алтаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108