Она шла с опущенной головой, держась возле самых домов. И шла не по улице Князя Михаила, на которой в это время дня было полно народу, а по мрачной улице Чика Любиной, мимо редких и скучных витрин оптовых торговцев. Собираясь домой, она думала, что ей будет страшно подходить к своей квартире. Между тем она ничего не ощущала, кроме легкой физической боли и подавленности. Она отнюдь не чувствовала себя другой, чем вчера, разве чуть смелее благодаря кольцу на руке. Сквозь эту едва ощутимую боль она видела все тот же мир, те же дома с побелевшими крышами, укутанных мужчин и женщин, куда-то спешивших в метель. А ведь она уже стала женщиной. Значит, все это одни только сказки. Или, может быть, то, важное, придет позднее? Наверное, так. Иначе почему бы столько говорили, столько мечтали о тайне любви, так бы ее жаждали? Она любила, но еще не постигла тайны, а лишь предчувствовала ее значение: эта боль — только начало. И ей показалось удивительным, что все начиналось с боли. И с боли постыдной, нечистой. Она вспомнила о той минуте с отвращением... горела лампочка... она закрыла глаза, и все-таки... Переходя через Театральную площадь, Станка не смела поднять головы, чтобы не прочли этого по ее лицу. А на лице, без сомнения, было написано. Около почты она почувствовала, что возврата быть не может, и ее наполнила острая радость. Перед воротами своего двора ее неприятно кольнуло, что она увидит Миле только вечером. В дверях квартиры ее встретила мать, изнуренная женщина в платке, с кружочками картофеля, налепленными на лбу от головной боли, которой она постоянно страдала, с недовольным и сердитым выражением лица, с красными руками, разъеденными щелоком. Стоя перед корытом, полным пеленок, она вытирала свои натруженные руки о рваный синий ситцевый фартук.
— Где это ты пропадаешь, барышня?
И в голосе, который хотел быть строгим, Станка почувствовала равнодушие и усталость. Она посмотрела на мать внимательнее: над левой бровью виднелся свежий синяк.
— Вот и я.— Голос Станки не был таким твердым, как бы ей хотелось. «Подрались,— подумала она,— и
папы сейчас нет, да если и придет, то пьяный...» Она вздохнула и вдруг почувствовала желание бросить вызов. Раздеваясь, она стала выставлять напоказ руку с кольцом: ей захотелось, чтобы мать его увидела, начала бы расспрашивать, заставила бы все выложить, избила бы до полусмерти, сделала бы с ней что-то неслыханное после всего, что произошло, что-то унизительное, отчего она могла бы выплакаться — вдоволь, горячо, навзрыд. Но у матери, госпожи Росы, были более срочные дела: она прибила, нехотя, словно по обязанности, своего мальчика, который явился домой весь мокрый, волоча за собой санки из елового дерева, сколоченные Андреем из ящика; потом запеленала младшую дочь, которая кричала до синевы на краю тахты, обложенная растрепанными подушками; наконец, со вздохом села у плиты, где шипели мокрые дрова, и начала чистить лук для приправы.
Вызывающее настроение Станки упало. Ей сделалось душно в этой маленькой кухне, полной всевозможных испарений квартиры, где жили вшестером. Она почувствовала себя приниженной. Но в то же время после смертельного страха, что все обнаружится, она ощутила и безумную радость от предвкушения того, что покинет раз и навсегда эти стены, покрытые купоросом,— потому что купорос дешевле самой дешевой зеленой краски,— эти поношенные старые вещи, этот запах вываренных бобов и застоявшегося щелока, что скоро у нее будет своя кровать, своя комната, белье из настоящего шелка, что она станет дамой, у нее будет прислуга, ванная, выложенная изразцами, что она будет путешествовать и, наконец, что она любит и любима. Она прошла в комнату отца, откуда могла следить за всем происходящим на кухне через стеклянную дверь и тонкую занавеску. Так, неподвижно вытянувшись на кровати, слегка взволнованная, Станка пролежала до самого обеда.
Утренние газеты, кроме двух главных, были беспощадны. В одной была помещена фотография Весы Н., названы имена Коки и Миле. Веса был изображен рядом с бобслеем на фоне зимнего пейзажа. Торжествующий, он прилетел к Коке с газетой в руках. Надо, говорил он, послать во все газеты, посвятившие этому делу две-три строки, не упомянув имен или поставив только инициалы, заявление, в котором «во имя правды» подробно изложить обстоятельства дела. Кока кричала, ругалась и с трудом уговорила его не делать этого. Молча, недовольный, он ушел с карманами, полными газет, и с грустью непризнанного героя раздавал их знакомым, которых встречал в то утро.
В университете во время лекции один студент передал Александре статью. Она ее прочла, как во сне: в ушах гудело, кровь прилила к лицу. Испуганная, сгорая от стыда, она сразу по окончании лекции бросилась домой. Еще за дверями она услышала ужасный крик. В столовой она застала страшно бледную мать. Не успела она задать вопрос, как с треском отворилась дверь и Миле, растерзанный и всклокоченный, вбежал в столовую. Посреди комнаты отец его снова схватил за шиворот и продолжал толкать к маленькой комнате у входа Миле ухватился за край буфета, но ничего от этого не выиграл — буфет пошатнулся, и несколько тарелок с фруктами полетело на пол. И у отца и у сына лица побагровели. Они сопели на всю комнату. Наконец, Майсторович втолкнул Миле в комнатку и запер дверь, в которую Миле в последнем припадке ярости два раза ударил ногой.
Наступила минутная тишина. Майсторович перевел дух, пришел немного в себя и посмотрел на жену и дочь. Потом поправил галстук, застегнул пуговицы на жилете и тяжелой поступью направился к выходу. У самых дверей он строго бросил жене:
— Не смей и думать его выпустить! Пусть подохнет, раз он мне мешает.
Около шести часов вечера Станка тихонько вошла в помещение «клуба». Время шло, а Миле не появлялся. Около семи, заплаканная, она отправилась посмотреть, нет ли его у Коки. На освещенной лестнице она подправила губы и лицо. Теперь она делала это так же быстро и ловко, как Кока. Неда сообщила, что барышня вышла полчаса тому назад.
— Одна?
Задавая этот вопрос, Станка вся дрожала.
— Одна.
Станка вздохнула и спустилась на улицу.
Пошла домой по улице Князя Михаила. Но на полпути вдруг забеспокоилась: а что, если Миле приходил и, не найдя никого в комнате, опять ушел? Она возвратилась в «клуб», красная, запыхавшаяся от быстрой ходьбы и мороза. В комнате было пусто. Станка вдруг решила, что будет ждать Миле, покуда он не придет, сколько бы это ни длилось.
Она сняла пальто и шляпу, забилась в угол дивана и ни о чем не думала. Слышала только глухие удары своего сердца.
В девять часов раздались шаги. Принесли какие-то вещи, поставили их в первой комнате и ушли. Вслед за этим послышался звук отпираемой двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Где это ты пропадаешь, барышня?
И в голосе, который хотел быть строгим, Станка почувствовала равнодушие и усталость. Она посмотрела на мать внимательнее: над левой бровью виднелся свежий синяк.
— Вот и я.— Голос Станки не был таким твердым, как бы ей хотелось. «Подрались,— подумала она,— и
папы сейчас нет, да если и придет, то пьяный...» Она вздохнула и вдруг почувствовала желание бросить вызов. Раздеваясь, она стала выставлять напоказ руку с кольцом: ей захотелось, чтобы мать его увидела, начала бы расспрашивать, заставила бы все выложить, избила бы до полусмерти, сделала бы с ней что-то неслыханное после всего, что произошло, что-то унизительное, отчего она могла бы выплакаться — вдоволь, горячо, навзрыд. Но у матери, госпожи Росы, были более срочные дела: она прибила, нехотя, словно по обязанности, своего мальчика, который явился домой весь мокрый, волоча за собой санки из елового дерева, сколоченные Андреем из ящика; потом запеленала младшую дочь, которая кричала до синевы на краю тахты, обложенная растрепанными подушками; наконец, со вздохом села у плиты, где шипели мокрые дрова, и начала чистить лук для приправы.
Вызывающее настроение Станки упало. Ей сделалось душно в этой маленькой кухне, полной всевозможных испарений квартиры, где жили вшестером. Она почувствовала себя приниженной. Но в то же время после смертельного страха, что все обнаружится, она ощутила и безумную радость от предвкушения того, что покинет раз и навсегда эти стены, покрытые купоросом,— потому что купорос дешевле самой дешевой зеленой краски,— эти поношенные старые вещи, этот запах вываренных бобов и застоявшегося щелока, что скоро у нее будет своя кровать, своя комната, белье из настоящего шелка, что она станет дамой, у нее будет прислуга, ванная, выложенная изразцами, что она будет путешествовать и, наконец, что она любит и любима. Она прошла в комнату отца, откуда могла следить за всем происходящим на кухне через стеклянную дверь и тонкую занавеску. Так, неподвижно вытянувшись на кровати, слегка взволнованная, Станка пролежала до самого обеда.
Утренние газеты, кроме двух главных, были беспощадны. В одной была помещена фотография Весы Н., названы имена Коки и Миле. Веса был изображен рядом с бобслеем на фоне зимнего пейзажа. Торжествующий, он прилетел к Коке с газетой в руках. Надо, говорил он, послать во все газеты, посвятившие этому делу две-три строки, не упомянув имен или поставив только инициалы, заявление, в котором «во имя правды» подробно изложить обстоятельства дела. Кока кричала, ругалась и с трудом уговорила его не делать этого. Молча, недовольный, он ушел с карманами, полными газет, и с грустью непризнанного героя раздавал их знакомым, которых встречал в то утро.
В университете во время лекции один студент передал Александре статью. Она ее прочла, как во сне: в ушах гудело, кровь прилила к лицу. Испуганная, сгорая от стыда, она сразу по окончании лекции бросилась домой. Еще за дверями она услышала ужасный крик. В столовой она застала страшно бледную мать. Не успела она задать вопрос, как с треском отворилась дверь и Миле, растерзанный и всклокоченный, вбежал в столовую. Посреди комнаты отец его снова схватил за шиворот и продолжал толкать к маленькой комнате у входа Миле ухватился за край буфета, но ничего от этого не выиграл — буфет пошатнулся, и несколько тарелок с фруктами полетело на пол. И у отца и у сына лица побагровели. Они сопели на всю комнату. Наконец, Майсторович втолкнул Миле в комнатку и запер дверь, в которую Миле в последнем припадке ярости два раза ударил ногой.
Наступила минутная тишина. Майсторович перевел дух, пришел немного в себя и посмотрел на жену и дочь. Потом поправил галстук, застегнул пуговицы на жилете и тяжелой поступью направился к выходу. У самых дверей он строго бросил жене:
— Не смей и думать его выпустить! Пусть подохнет, раз он мне мешает.
Около шести часов вечера Станка тихонько вошла в помещение «клуба». Время шло, а Миле не появлялся. Около семи, заплаканная, она отправилась посмотреть, нет ли его у Коки. На освещенной лестнице она подправила губы и лицо. Теперь она делала это так же быстро и ловко, как Кока. Неда сообщила, что барышня вышла полчаса тому назад.
— Одна?
Задавая этот вопрос, Станка вся дрожала.
— Одна.
Станка вздохнула и спустилась на улицу.
Пошла домой по улице Князя Михаила. Но на полпути вдруг забеспокоилась: а что, если Миле приходил и, не найдя никого в комнате, опять ушел? Она возвратилась в «клуб», красная, запыхавшаяся от быстрой ходьбы и мороза. В комнате было пусто. Станка вдруг решила, что будет ждать Миле, покуда он не придет, сколько бы это ни длилось.
Она сняла пальто и шляпу, забилась в угол дивана и ни о чем не думала. Слышала только глухие удары своего сердца.
В девять часов раздались шаги. Принесли какие-то вещи, поставили их в первой комнате и ушли. Вслед за этим послышался звук отпираемой двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138