мальчики
подражали ему во всем. Так они добрались до устья ручья, скрытого камышом, и пошли вдоль него по мягкой земле. Ненаду казалось, что он ступает по густому, пушистому ковру. Поп приказал мальчикам подождать тут, а сам пошел вперед.
После долгого ожидания послышалось шуршание камыша и плеск воды. Невдалеке в раздвинутом камыше возникли темные очертания лодки. Незнакомый Ненаду голос тихо окликнул их. Ненад двигался с опаской, боясь оступиться в черноту реки.
— Поспешай, не бойся.
Человек высокого роста перенес его в лодку. На дне лежал поп и тихо стонал. Человек крепко навалился на багор; лодка заскользила по воде.
— Кто это?
— Дедушка.— Стоян тоже стал отпихивать лодку.
Скоро они выбрались на Мораву, их быстро понесло
сильное течение. Вода бурлила вокруг лодки. На воде было настолько светло, что Ненад мог хорошо разглядеть деда Стояна. С берега раздался выстрел, за ним другой, третий.
— Ложись... — прошептал поп.
Дед был уже на дне лодки. Ее пронесло по середине русла метров десять. Потом дед осторожно поднялся и несколькими ударами весел повернул лодку; проплыв между затонувшими ивами, она с треском ткнулась в густой кустарник. Выбравшись на берег, они спрятались за корявыми стволами. С того берега продолжали стрелять.
Попа била лихорадка. Они оставили его у первого солдатского костра, попавшегося им в горах. Солдаты, мрачно настроенные, были неразговорчивы. Попа они напоили ракией и перевязали. Один из них нахлобучил на голову Ненада шайкачу и заставил его отпить из фляжки.
— Мне ужасно хочется есть, — признался Ненад. Ракия жестоко обожгла ему глотку и желудок.
Солдат дал ему кусок кукурузного хлеба.
Пообсохнув немного, дед и мальчики двинулись дальше, добравшись до главных частей наших войск, и переночевали в конюшне. Утром в поселок доставили орудия полевой артиллерии. У открытой повозки сидел молодой офицер и завтракал. Ненад робко подошел к нему. Офицер протянул ему кусочек мяса, но Ненад отказался.
— Простите, господин офицер, я хотел бы спросить вас...
Офицер поднял брови.
— Слушаю. Ты нездешний?
Этот вопрос удивил Ненада. Он не мог себя видеть и потому не знал, что по одежде уже нельзя было определить его происхождение. Он рассказал все по порядку: с момента, как он в Грделице пошел за водой, до бегства и переправы через Мораву.
— Как мне вернуться и как найти маму?
Офицер велел ему подождать и отправился в деревню. Потом вернулся за Ненадом и привел его к домику, возле которого мулы на привязи жевали осоку.
— Вот мальчик, — сказал офицер.
— Не беспокойся, мы за ним присмотрим. — Усатый солдат подвинулся, освободив Ненаду место рядом с собой.
Офицер попрощался с ним, дал ему немного галет, кусочек шоколада и ушел. Как только мулы наелись, солдаты тронулись в путь. Дед со Стояном уже ушли в другую сторону. Взгромоздившись на вьючное седло между двумя мешками сена, Ненад начал дремать. Его бросало то в холод, то в жар; все время ему казалось, что он летит куда-то вниз сквозь фиолетовые, красные и черные круги, от которых его непрестанно тошнило. Узкая горная дорожка шла то в гору, то под гору, мулы ударяли своими жесткими копытами о камни, солнце мелькало между стволами дубов, какие-то люди копали на поляне могилу. У родника солдаты остановились напоить мулов и сами решили подкрепиться. Дали и Ненаду поесть, но его тут же вырвало. Все это, хотя и доходило до сознания мальчика, но из-за темных, непрерывно вертящихся кругов, с которыми он не переставал бороться, запечатлелось как кошмар: мулы, бородатые лица, журчащая вода, Велика, прижимающая его к себе, окровавленный поп... Ненад стал задыхаться...
А когда пришел в себя, то лежал уже не на муле, а на какой-то скамье. Около него на коленях стояла Ясна. За ней в вечерних сумерках Ненад увидел вереницу вагонов. В разных местах перед вагонами горели костры.
— А где же паровоз? — спросил Ненад слабым голосом.
— Ушел, сынок.
Ненад улыбнулся и снова закрыл глаза. Темные круги вновь завладели им. И он потонул в них.
Глава вторая
ГОЛОД
Весна застала семью Байкичей в чужой квартире; их собственная была разрушена, ограблена и загажена: шкафы опустошены, пол усеян выпотрошенными из подушек перьями, обрывками книг, битым стеклом, стены измазаны навозом, окна забиты досками. Всей мебели, которую можно было вытащить из этой навозной кучи с массой блох, едва хватило бы на одну комнату.
Ненад проболел всю зиму, — не успевал поправиться от одной болезни, как заболевал снова. Лежа в кровати в большой комнате, под самой крышей серого и холодного низкого дома, Ненад глядел в окно. И вот уже зарумянились плоды на черешне, цветущая верхушка которой целыми днями колыхалась под окном. К мальчику постепенно возвращались краски, он становился живее, появился аппетит. Целыми часами он сидел у окна и не ощущал слабости ни в ногах, ни в голове.
Закутанная в шали, так как по утрам было еще свежо, Ясна уходила до зари на распределительный пункт за мукой; или, что случалось реже, в лавку, где продавались мясные отходы. В полдень она, усталая, приносила немного провизии, но чаще всего возвращалась с пустыми руками. Жили они на последние серебряные деньги и на оставшиеся сербские бумажки, уже с австрийской печатью. Было еще несколько банок английского сгущенного молока, которые они открывали с болью в сердце. В эти дни они получили первую открытку из другого мира: писал кум из Женевы. О Миче он не упоминал. Одна фраза была зачеркнута цензурой. Может быть, как раз она и касалась Мичи. В течение трех дней Ясна, бабушка и Ненад тщетно старались разобрать под черной тушью запрещенные слова. Наконец согласились, что можно разобрать букву М. Ясна даже уверяла, что различает и букву ч. Если бы что... — цензуре незачем было бы вычеркивать. Значит, жив.
Ненад становился все нетерпеливее. Наконец, в один погожий теплый день, когда в воздухе стояло жужжание пчел, Ясна вывела его на улицу. Посреди квадратного мощеного двора был садик с низкой проволочной оградой. Ненад глазами искал черешню; она была недосягаема — по ту сторону высокой серой стены. Двор ему сразу показался неприветливым и пустым. Да он и был таким,
несмотря на цветущую белую сирень. С трех сторон были квартиры, с четвертой глухая стена, на которой когда-то акварелью были нарисованы лес и ручей (или что-то в этом роде, разобрать было трудно — краски выцвели, штукатурка местами отвалилась).
Свежий воздух быстро утомил Ненада. Он посмотрел вдоль безлюдной улицы Проты Матея; на мгновение его взгляд остановился на пустом скотном рынке, по ту сторону Александровой улицы, и снова вернулся к неприветливым и холодным домам с заколоченными кое-где окнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
подражали ему во всем. Так они добрались до устья ручья, скрытого камышом, и пошли вдоль него по мягкой земле. Ненаду казалось, что он ступает по густому, пушистому ковру. Поп приказал мальчикам подождать тут, а сам пошел вперед.
После долгого ожидания послышалось шуршание камыша и плеск воды. Невдалеке в раздвинутом камыше возникли темные очертания лодки. Незнакомый Ненаду голос тихо окликнул их. Ненад двигался с опаской, боясь оступиться в черноту реки.
— Поспешай, не бойся.
Человек высокого роста перенес его в лодку. На дне лежал поп и тихо стонал. Человек крепко навалился на багор; лодка заскользила по воде.
— Кто это?
— Дедушка.— Стоян тоже стал отпихивать лодку.
Скоро они выбрались на Мораву, их быстро понесло
сильное течение. Вода бурлила вокруг лодки. На воде было настолько светло, что Ненад мог хорошо разглядеть деда Стояна. С берега раздался выстрел, за ним другой, третий.
— Ложись... — прошептал поп.
Дед был уже на дне лодки. Ее пронесло по середине русла метров десять. Потом дед осторожно поднялся и несколькими ударами весел повернул лодку; проплыв между затонувшими ивами, она с треском ткнулась в густой кустарник. Выбравшись на берег, они спрятались за корявыми стволами. С того берега продолжали стрелять.
Попа била лихорадка. Они оставили его у первого солдатского костра, попавшегося им в горах. Солдаты, мрачно настроенные, были неразговорчивы. Попа они напоили ракией и перевязали. Один из них нахлобучил на голову Ненада шайкачу и заставил его отпить из фляжки.
— Мне ужасно хочется есть, — признался Ненад. Ракия жестоко обожгла ему глотку и желудок.
Солдат дал ему кусок кукурузного хлеба.
Пообсохнув немного, дед и мальчики двинулись дальше, добравшись до главных частей наших войск, и переночевали в конюшне. Утром в поселок доставили орудия полевой артиллерии. У открытой повозки сидел молодой офицер и завтракал. Ненад робко подошел к нему. Офицер протянул ему кусочек мяса, но Ненад отказался.
— Простите, господин офицер, я хотел бы спросить вас...
Офицер поднял брови.
— Слушаю. Ты нездешний?
Этот вопрос удивил Ненада. Он не мог себя видеть и потому не знал, что по одежде уже нельзя было определить его происхождение. Он рассказал все по порядку: с момента, как он в Грделице пошел за водой, до бегства и переправы через Мораву.
— Как мне вернуться и как найти маму?
Офицер велел ему подождать и отправился в деревню. Потом вернулся за Ненадом и привел его к домику, возле которого мулы на привязи жевали осоку.
— Вот мальчик, — сказал офицер.
— Не беспокойся, мы за ним присмотрим. — Усатый солдат подвинулся, освободив Ненаду место рядом с собой.
Офицер попрощался с ним, дал ему немного галет, кусочек шоколада и ушел. Как только мулы наелись, солдаты тронулись в путь. Дед со Стояном уже ушли в другую сторону. Взгромоздившись на вьючное седло между двумя мешками сена, Ненад начал дремать. Его бросало то в холод, то в жар; все время ему казалось, что он летит куда-то вниз сквозь фиолетовые, красные и черные круги, от которых его непрестанно тошнило. Узкая горная дорожка шла то в гору, то под гору, мулы ударяли своими жесткими копытами о камни, солнце мелькало между стволами дубов, какие-то люди копали на поляне могилу. У родника солдаты остановились напоить мулов и сами решили подкрепиться. Дали и Ненаду поесть, но его тут же вырвало. Все это, хотя и доходило до сознания мальчика, но из-за темных, непрерывно вертящихся кругов, с которыми он не переставал бороться, запечатлелось как кошмар: мулы, бородатые лица, журчащая вода, Велика, прижимающая его к себе, окровавленный поп... Ненад стал задыхаться...
А когда пришел в себя, то лежал уже не на муле, а на какой-то скамье. Около него на коленях стояла Ясна. За ней в вечерних сумерках Ненад увидел вереницу вагонов. В разных местах перед вагонами горели костры.
— А где же паровоз? — спросил Ненад слабым голосом.
— Ушел, сынок.
Ненад улыбнулся и снова закрыл глаза. Темные круги вновь завладели им. И он потонул в них.
Глава вторая
ГОЛОД
Весна застала семью Байкичей в чужой квартире; их собственная была разрушена, ограблена и загажена: шкафы опустошены, пол усеян выпотрошенными из подушек перьями, обрывками книг, битым стеклом, стены измазаны навозом, окна забиты досками. Всей мебели, которую можно было вытащить из этой навозной кучи с массой блох, едва хватило бы на одну комнату.
Ненад проболел всю зиму, — не успевал поправиться от одной болезни, как заболевал снова. Лежа в кровати в большой комнате, под самой крышей серого и холодного низкого дома, Ненад глядел в окно. И вот уже зарумянились плоды на черешне, цветущая верхушка которой целыми днями колыхалась под окном. К мальчику постепенно возвращались краски, он становился живее, появился аппетит. Целыми часами он сидел у окна и не ощущал слабости ни в ногах, ни в голове.
Закутанная в шали, так как по утрам было еще свежо, Ясна уходила до зари на распределительный пункт за мукой; или, что случалось реже, в лавку, где продавались мясные отходы. В полдень она, усталая, приносила немного провизии, но чаще всего возвращалась с пустыми руками. Жили они на последние серебряные деньги и на оставшиеся сербские бумажки, уже с австрийской печатью. Было еще несколько банок английского сгущенного молока, которые они открывали с болью в сердце. В эти дни они получили первую открытку из другого мира: писал кум из Женевы. О Миче он не упоминал. Одна фраза была зачеркнута цензурой. Может быть, как раз она и касалась Мичи. В течение трех дней Ясна, бабушка и Ненад тщетно старались разобрать под черной тушью запрещенные слова. Наконец согласились, что можно разобрать букву М. Ясна даже уверяла, что различает и букву ч. Если бы что... — цензуре незачем было бы вычеркивать. Значит, жив.
Ненад становился все нетерпеливее. Наконец, в один погожий теплый день, когда в воздухе стояло жужжание пчел, Ясна вывела его на улицу. Посреди квадратного мощеного двора был садик с низкой проволочной оградой. Ненад глазами искал черешню; она была недосягаема — по ту сторону высокой серой стены. Двор ему сразу показался неприветливым и пустым. Да он и был таким,
несмотря на цветущую белую сирень. С трех сторон были квартиры, с четвертой глухая стена, на которой когда-то акварелью были нарисованы лес и ручей (или что-то в этом роде, разобрать было трудно — краски выцвели, штукатурка местами отвалилась).
Свежий воздух быстро утомил Ненада. Он посмотрел вдоль безлюдной улицы Проты Матея; на мгновение его взгляд остановился на пустом скотном рынке, по ту сторону Александровой улицы, и снова вернулся к неприветливым и холодным домам с заколоченными кое-где окнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138