Паршивый мы народ!
Станка не открывала глаз, но ей все время чудился мертвец, лежавший головой к стене. После озноба ее начало жечь как огнем. Она вся как-то размякла, сердце билось толчками, и ей казалось, что диван проваливается под ней в какую-то бездну.
Неда Главичкова — новая кухарка Распоповичей — принесла горячий чай, лимон и бутылочку рома. Ее подняли с кровати, она была сонная и теплая, от нее пахло свежим бельем и теплой постелью. Пока она расставляла все на столе, Веса Н. ее обнял и поцеловал, что Неда приняла благосклонно, но так же сонливо.
Выпили чай. Дали и Станке стаканчик рома. Миле сидел на краю дивана и закрывал ее от остальных. Губы ее были влажные от рома. Миле поцеловал ее. Ей все еще казалось, что она падает, но как будто во что-то мягкое, удивительно приятное. Станка улыбнулась, голова ее откинулась, и она сама подставила ему губы.
Веса Н. ушел.
Хотя Станка была в сильно размягченном состоянии, она отчетливо понимала все, что происходило кругом.
Миле помог ей одеться и сам начал одеваться, чтобы ее проводить. Они потушили свет. Кока попрощалась и пошла вперед ленивой походкой. В ее узких бедрах уже намечались волнистые изгибы тяжелых бедер Марины Распопович.
Миле начал отпирать боковую входную дверь. Он долго не мог вставить ключ в замок. Станка держала его за рукав. Вдруг он повернулся, обнял девушку за талию и, задыхаясь, стал ее целовать. С минуту они стояли так, слившись в горячем поцелуе, прислонившись к холодной стене подвала. В глубине коридора между голых труб центрального отопления под круглым сводом горела маленькая лампочка в проволочной сетке. Была открыта какая-то дверь, около нее стояла плетеная корзина для угля с оторванной ручкой. За корзиной вдруг вспыхнули две фосфорические точки и снова исчезли: пестрая кошка, вымазанная угольной пылью, бросилась вдоль по коридору. Станка не сопротивлялась. Она была мягка и податлива, все ей казалось так понятно, и ясно, и очень просто. Миле повел ее назад в комнату. Он задыхался. Но, когда Станка начала противиться, он успел ей сказать, что не мечтает «ни о какой другой женушке, кроме нее, только она». Его кольцо перешло на ее руку. Ей казалось, что так и должно быть; она уже неделями ожидала этого знака. Она прижала руку с кольцом к своей груди.
— Это правда?
Почему же, конечно! Он поклялся. Станка едва стояла. Ей казалось вполне естественным, что она остается здесь.
— Я скажу маме, что переночевала у Коки.
В голове у нее опять все спуталось. Ее словно окутывал мягкий, бархатистый туман.
— Только... ты обещаешь быть хорошим?
Он поклялся. Ей и это показалось возможным и естественным. Она дрожала и жаждала чего-то необычайного. Они разделили диван. Посередине она устроила целую баррикаду из подушек. Ведь сколько раз они так спали днем на диване, и по нескольку человек.
— Отвернись... Нет, я так, в платье.
Она легла. Он хотел погасить свет.
— Не надо... оставь.
Она ждала. И тут вдруг ощутила леденящий страх и хотела вскочить.
— Нет, нет...
Миле опустился рядом с ней. Руки. Губы. Слезы. Господи боже! Нет... Ты моя маленькая женушка. Ах, довольно! Женушка... Нет, нет, умоляю тебя. Ах! Только тебя! Мамочка... Горе мне!
Тишина. Молчание. Бархатистый мрак. Слезы текут без рыданий. И тепло. И вялость. На губах вкус слез. И губам больно от поцелуев.
Около десяти часов утра Кока пришла, чтобы взять какие-то вещи в «клубе». Дверь не была заперта. Она одним взглядом окинула все: женское платье, диван. Станка еще спала. Кока повернулась и вышла. Миле вылез из-под одеяла и побежал за ней. Нагнал ее в передней.
— Погоди.
Кока обернулась. Оставшись с ней с глазу на глаз, он не знал, что сказать. Да и что бы он мог сказать? Она сама должна понять. То, что было между ними, было и прошло. По-товарищески. Он только хихикал как идиот. Коку это разозлило больше всего. Она стиснула кулак, поднялась на цыпочки и изо всей силы ударила его по щеке, оцарапав ему ногтем кожу. Он не рассердился. Все так же хихикал, хотя и чувствовал себя очень жалким, но не знал, как быть. Кока уже ушла. Он отер с лица кровь и вернулся в комнату. Станка все еще спала.
Репортеры собирались вяло,— только что умывшись, завтракая по дороге. Бурмаз, красный от горячих компрессов после утреннего бритья, напудренный до самых глаз, еще сонный и медлительный, принимал рукописи одну за другой, пробегал их одним глазом, проверял заголовок и отправлял дальше; этажом ниже линотипы стучали неровно и не спеша, стенограф в ожидании вызова из Загреба и Скопле беседовал с телефонисткой о вечерней прогулке; в подвале на полированном столе, подложив под голову стопку газет, спал помощник механика. Все было пусто и безжизненно: полы чистые, чернильницы, перья и пепельницы расставлены в порядке, стулья придвинуты к столам, корзины для бумаг пустые, и всюду разостлана белая бумага. Служитель пронес первую чашку горячего черного кофе. Входящие вносили с улицы на своих пальто и шляпах холод зимнего утра, а иногда и мокрую снежинку, которая тут же таяла.
«В то время как элегантные пары танцующих носились по залу под бешеные звуки джаза и бал «черное- белое» по своей фантазии и остроумию, по количеству изысканной публики обещал быть одним из очаровательнейших балов этого сезона, на площадке второго этажа разыгралась страшная и кровавая драма».
Бурмаз широко открыл и второй глаз — перо уже писало первые слова подзаголовка: «В то время как играл джаз...»
«...Мы никак не можем назвать это ужасное происшествие только игрой случайности и смерти, несчастным случаем. Происшествие приоткрывает завесу над тем, что мы называем душой. По забавам этих молодых людей можно судить, будут ли они вредными или полезными членами общества, чувствующими и понимающими красоту, умеющими веселиться в меру и в рамках приличия. А что выйдет из таких людей, как этот Миле Майсторович, который ложится в гроб, или Веса Н. и их партнерши, девушки из лучшего общества, чьи имена мы на сей раз не назовем...
...Бедную, несчастную жертву необузданных молодых людей сразу увезли, было произведено вскрытие и установлена причина смерти. Наш сотрудник обратился в надлежащее место, где ему сказали следующее:
«Смерть произошла от сильного нервного шока. Версия, что несчастный человек умер от того, что при падении разбился головой о ступеньки, совершенно необоснованна. По нашему убеждению, она выдвигается только для того, чтобы найти смягчающие вину обстоятельства для этого небывалого случая. Впрочем, наука сказала свое слово, теперь слово за полицией»,— закончил наш собеседник с тонкой улыбкой, подтверждая тем самым наше твердое мнение, что это дело необходимо вывести начистоту, и если виновников этой трагедии не удастся привлечь к суду, надо потребовать, чтобы общественность заклеймила позором представителей той молодежи, которая, к стыду нашему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Станка не открывала глаз, но ей все время чудился мертвец, лежавший головой к стене. После озноба ее начало жечь как огнем. Она вся как-то размякла, сердце билось толчками, и ей казалось, что диван проваливается под ней в какую-то бездну.
Неда Главичкова — новая кухарка Распоповичей — принесла горячий чай, лимон и бутылочку рома. Ее подняли с кровати, она была сонная и теплая, от нее пахло свежим бельем и теплой постелью. Пока она расставляла все на столе, Веса Н. ее обнял и поцеловал, что Неда приняла благосклонно, но так же сонливо.
Выпили чай. Дали и Станке стаканчик рома. Миле сидел на краю дивана и закрывал ее от остальных. Губы ее были влажные от рома. Миле поцеловал ее. Ей все еще казалось, что она падает, но как будто во что-то мягкое, удивительно приятное. Станка улыбнулась, голова ее откинулась, и она сама подставила ему губы.
Веса Н. ушел.
Хотя Станка была в сильно размягченном состоянии, она отчетливо понимала все, что происходило кругом.
Миле помог ей одеться и сам начал одеваться, чтобы ее проводить. Они потушили свет. Кока попрощалась и пошла вперед ленивой походкой. В ее узких бедрах уже намечались волнистые изгибы тяжелых бедер Марины Распопович.
Миле начал отпирать боковую входную дверь. Он долго не мог вставить ключ в замок. Станка держала его за рукав. Вдруг он повернулся, обнял девушку за талию и, задыхаясь, стал ее целовать. С минуту они стояли так, слившись в горячем поцелуе, прислонившись к холодной стене подвала. В глубине коридора между голых труб центрального отопления под круглым сводом горела маленькая лампочка в проволочной сетке. Была открыта какая-то дверь, около нее стояла плетеная корзина для угля с оторванной ручкой. За корзиной вдруг вспыхнули две фосфорические точки и снова исчезли: пестрая кошка, вымазанная угольной пылью, бросилась вдоль по коридору. Станка не сопротивлялась. Она была мягка и податлива, все ей казалось так понятно, и ясно, и очень просто. Миле повел ее назад в комнату. Он задыхался. Но, когда Станка начала противиться, он успел ей сказать, что не мечтает «ни о какой другой женушке, кроме нее, только она». Его кольцо перешло на ее руку. Ей казалось, что так и должно быть; она уже неделями ожидала этого знака. Она прижала руку с кольцом к своей груди.
— Это правда?
Почему же, конечно! Он поклялся. Станка едва стояла. Ей казалось вполне естественным, что она остается здесь.
— Я скажу маме, что переночевала у Коки.
В голове у нее опять все спуталось. Ее словно окутывал мягкий, бархатистый туман.
— Только... ты обещаешь быть хорошим?
Он поклялся. Ей и это показалось возможным и естественным. Она дрожала и жаждала чего-то необычайного. Они разделили диван. Посередине она устроила целую баррикаду из подушек. Ведь сколько раз они так спали днем на диване, и по нескольку человек.
— Отвернись... Нет, я так, в платье.
Она легла. Он хотел погасить свет.
— Не надо... оставь.
Она ждала. И тут вдруг ощутила леденящий страх и хотела вскочить.
— Нет, нет...
Миле опустился рядом с ней. Руки. Губы. Слезы. Господи боже! Нет... Ты моя маленькая женушка. Ах, довольно! Женушка... Нет, нет, умоляю тебя. Ах! Только тебя! Мамочка... Горе мне!
Тишина. Молчание. Бархатистый мрак. Слезы текут без рыданий. И тепло. И вялость. На губах вкус слез. И губам больно от поцелуев.
Около десяти часов утра Кока пришла, чтобы взять какие-то вещи в «клубе». Дверь не была заперта. Она одним взглядом окинула все: женское платье, диван. Станка еще спала. Кока повернулась и вышла. Миле вылез из-под одеяла и побежал за ней. Нагнал ее в передней.
— Погоди.
Кока обернулась. Оставшись с ней с глазу на глаз, он не знал, что сказать. Да и что бы он мог сказать? Она сама должна понять. То, что было между ними, было и прошло. По-товарищески. Он только хихикал как идиот. Коку это разозлило больше всего. Она стиснула кулак, поднялась на цыпочки и изо всей силы ударила его по щеке, оцарапав ему ногтем кожу. Он не рассердился. Все так же хихикал, хотя и чувствовал себя очень жалким, но не знал, как быть. Кока уже ушла. Он отер с лица кровь и вернулся в комнату. Станка все еще спала.
Репортеры собирались вяло,— только что умывшись, завтракая по дороге. Бурмаз, красный от горячих компрессов после утреннего бритья, напудренный до самых глаз, еще сонный и медлительный, принимал рукописи одну за другой, пробегал их одним глазом, проверял заголовок и отправлял дальше; этажом ниже линотипы стучали неровно и не спеша, стенограф в ожидании вызова из Загреба и Скопле беседовал с телефонисткой о вечерней прогулке; в подвале на полированном столе, подложив под голову стопку газет, спал помощник механика. Все было пусто и безжизненно: полы чистые, чернильницы, перья и пепельницы расставлены в порядке, стулья придвинуты к столам, корзины для бумаг пустые, и всюду разостлана белая бумага. Служитель пронес первую чашку горячего черного кофе. Входящие вносили с улицы на своих пальто и шляпах холод зимнего утра, а иногда и мокрую снежинку, которая тут же таяла.
«В то время как элегантные пары танцующих носились по залу под бешеные звуки джаза и бал «черное- белое» по своей фантазии и остроумию, по количеству изысканной публики обещал быть одним из очаровательнейших балов этого сезона, на площадке второго этажа разыгралась страшная и кровавая драма».
Бурмаз широко открыл и второй глаз — перо уже писало первые слова подзаголовка: «В то время как играл джаз...»
«...Мы никак не можем назвать это ужасное происшествие только игрой случайности и смерти, несчастным случаем. Происшествие приоткрывает завесу над тем, что мы называем душой. По забавам этих молодых людей можно судить, будут ли они вредными или полезными членами общества, чувствующими и понимающими красоту, умеющими веселиться в меру и в рамках приличия. А что выйдет из таких людей, как этот Миле Майсторович, который ложится в гроб, или Веса Н. и их партнерши, девушки из лучшего общества, чьи имена мы на сей раз не назовем...
...Бедную, несчастную жертву необузданных молодых людей сразу увезли, было произведено вскрытие и установлена причина смерти. Наш сотрудник обратился в надлежащее место, где ему сказали следующее:
«Смерть произошла от сильного нервного шока. Версия, что несчастный человек умер от того, что при падении разбился головой о ступеньки, совершенно необоснованна. По нашему убеждению, она выдвигается только для того, чтобы найти смягчающие вину обстоятельства для этого небывалого случая. Впрочем, наука сказала свое слово, теперь слово за полицией»,— закончил наш собеседник с тонкой улыбкой, подтверждая тем самым наше твердое мнение, что это дело необходимо вывести начистоту, и если виновников этой трагедии не удастся привлечь к суду, надо потребовать, чтобы общественность заклеймила позором представителей той молодежи, которая, к стыду нашему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138