..
Волков, слегка сдвинув брови, пристально поглядел в возбужденное лицо Григория.
В открытых глазах молодого человека горело желание быть полезным своему хозяину, помочь ему.
Волков добродушной, сочувственной улыбкой ответил на искренний порыв Григория:
— Люблю таких людей, как ты, Гриша, как Михаил Ильич! Только народ вы несмышленный. Здешние дехкане сообща работать не привыкли. В России и деревня вся в куче, а здесь — от курганчи до курганчи на лошади скачи! Они между собой раз в месяц на базаре встречаются, а ты об артели! Дурака они в старосты не выберут. А дай умному чужую деньгу подержать, так он ее живо в свой карман сунет. А транспортные конторы, — захотят ли они с артелью работать? Они, ведь, и сговориться могут, цены поднять, или забастовку устроить!
— Я бы с арбакешами давно поладил,— продолжал Волков, помолчав,—да Шарифбай мешает. Он и купец, и подрядчик, и хлопком занимается,— везде лезет...
Волков долго жаловался на Шарифбая — знакомого Григорию купца. Он говорил, что Шарифбай пытался сам заключить договоры с транспортными конторами, но они предпочли узбеку русского коммерсанта. Тогда
Шарифбай подбил арбакешей. Они отказались иметь дело с Волковым, и грузы по-прежнему возили сами конторы. Хорошие отношения с агентами контор спасали Волкова от неустойки и разрыва договоров. Но сезон разгорался, и личная приязнь могла уступить место деловым интересам.
Откровенность хозяина льстила Григорию. Он не хотел терять его доверия и потому не сказал ему о своем знакомстве с Шарифбаем.
С большой готовностью принял Григорий предложение хозяина выехать на речную пристань.
— Потолкайся среди арбакешей, с приказчиком поговори. Арбакешам намекни, что хозяин, мол, хочет своих пятьсот арб завести. Дело наладится — и тебе хорошо будет. Я, брат, хозяин такой, не все себе в карман. Это дело что?— маленькое дело. Мне, брат, хлопок. Я бы хлопком занялся, вот кредитов добьюсь, тогда уж, видно...
Дверь открыла горничная:
— Татьяна Андреевна просит к столу.
— Ишь, ты, голопятая!—шутливо замахнулся на нее рукой Волков.
Полная, голубоглазая девушка покраснела, поймав похотливый взгляд хозяина, и выбежала, сильно хлопнув дверью.
— Ты, Григорий, с Нюшей-то осторожней шали,— погрозил пальцем Волков,— чтоб Татьяна Андреевна не увидела, а то она и тебя и меня со света сживет.
Григорий покраснел:
— Я приехал работать, Арсений Ефимович.
— Работа, работой, а монахом жить не будешь же? Ты не бойся, она девушка здоровая...
Волков встал, потянулся всем своим большим телом, сладко зевнул.
— Иди завтракать, а я распоряжусь оседлать коня. Ездить верхом умеешь? Спину коню не собьешь?— Ну и хорошо...
Татьяна Андреевна, одетая в легкий светлый капот, сидела на веранде за мирно кипевшим блестящим никелированным самоваром. У ног ее лежала желтая лохматая дворняжка; она чуть подняла глаза на Гри-гория.
Смуглое, серьезное лицо Татьяны Андреевны светилось от удовлетворения. Она приветливо кивнула головой на поклон Григория и, отложив в сторону новую книжку «Знание», налила ему чаю.
— Вас не потревожили мои пациенты? Григорий поклонном поблагодарил ее за внимание.
— Я уже проснулся, когда вы начали их принимать... Разве здесь нет амбулатории, Татьяна Андреевна?
— Есть фельдшерский пункт, но он содержится на деньги торговых фирм. Фельдшер не имеет права лечить посторонних...
Лицо Татьяны Андреевны чуть омрачилось.
— Я когда-то мечтала быть доктором. Отец мой разбогател и решил, что ему незачем учить меня, раз он может дать за мной приданое; это льстило его гор* дости.
— С удовольствием помог бы вам, если бы знал, как это сделать!— невольно вырвалось у Григория.
Татьяна Андреевна улыбнулась:
— Сочувствуйте, это освежает, придает бодрости.
Она слегка наклонилась к Григорию, худые, желтоватые пальцы ее, с массивным обручальным кольцом легли на рукава его рубашки.
— Начинать жизнь с неверного шага — это самоа ужасное...
Лошадь для Григория уже была оседлана.
Волков делал ежедневно обход конюшни. Астраханский казак, он страстно любил лошадей. На своей конюшне он завел военный порядок и строго взыскивал с конюха — старого узбека, за отступления от установленных им правил ухода за лошадьми.
Тяжелый геморрой, нажитый на военной службе, не позволял Волкову ездить верхом, но все же он держал отличного туркменского скакуна и двух киргизских лошадей.
Волков подвел Григория к туркменскому скакуну:
— Ничего конек, Гриша, а? Ни у одной бабы такой красивой головы не найдешь. А грудь-то, а шея?—как у лебедя!..
Хозяин возбужденно ходил вокруг породистого туркмена—высокой, гнедой, арабской крови лошади, с умными, живыми глазами. Конь ласково хватал мягкими губами хозяина за рукав халата.
Волков с трудом оторвался от лошади:
— По дешевке взял, за тысячу рублей. Ему цена верных пять тысяч...
Он подошел к лошади, оседланной для Григория, и проверил спецовку.
— Коня-то не гони, Гриша, жарко теперь, а он застоялся, загорится,— заботливо предупредил Волков.
Он проводил Григория за ворота и долго смотрел ему вслед. Почтительность нового служащего, солидные познания в языке, его стремление быть полезным хозяину,— нравились Волкову. Эти чувства были ему знакомы. С таким же рвением, торопясь заслужить доверие, начинал работу у тестя и он. На мгновение Волков задумался, вспомнив предложение Григория организовать артель. Если бы это осуществилось, Григорий лишился бы службы. Не хотел ли он сам встать во главе артели и прибрать арбакешей к рукам? Волков вслух рассмеялся и тотчас же отогнал мелькнувшую мысль. Григорий, конечно, был только начитавшимся книг гимназистом.
Волков медленно возвращался к дому. Другие мысли заботили его. Спор с арбакешами принимал затяжной характер. Волков не боялся неудач, в его жизни их было немало. Он легко снес бы даже насмешки относившегося к нему свысока Мешкова. Он сам постоянно вышучивал этого хлопкозаводчика, самоуверенного и чванного. Но неудача теперь подорвала бы его репутацию. Накануне Волков говорил с Клингелем о конторе гужевых перевозок. Клингель одобрительно отозвался о его коммерческой сметке и энергии, но от разговора о кредитах уклонился.
Директор, верятно, ог Шарифбая знал о его затруднениях. Волков сдержался от выражения недовольства и веселой шуткой замял разговор. На Клингеля мог подействовать только удачный исход дела...
Собака, лежавшая у ног Татьяны Андреевны, издали почуяла тяжелое настроение хозяина, поднялась с пола веранды и ушла во двор. Хозяин, когда сердился, жестоко бил ее ногами.
Татьяна Андреевна мельком взглянула в лицо мужа, молча налила ему чаю и взяла книжку.Григория радовало все:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Волков, слегка сдвинув брови, пристально поглядел в возбужденное лицо Григория.
В открытых глазах молодого человека горело желание быть полезным своему хозяину, помочь ему.
Волков добродушной, сочувственной улыбкой ответил на искренний порыв Григория:
— Люблю таких людей, как ты, Гриша, как Михаил Ильич! Только народ вы несмышленный. Здешние дехкане сообща работать не привыкли. В России и деревня вся в куче, а здесь — от курганчи до курганчи на лошади скачи! Они между собой раз в месяц на базаре встречаются, а ты об артели! Дурака они в старосты не выберут. А дай умному чужую деньгу подержать, так он ее живо в свой карман сунет. А транспортные конторы, — захотят ли они с артелью работать? Они, ведь, и сговориться могут, цены поднять, или забастовку устроить!
— Я бы с арбакешами давно поладил,— продолжал Волков, помолчав,—да Шарифбай мешает. Он и купец, и подрядчик, и хлопком занимается,— везде лезет...
Волков долго жаловался на Шарифбая — знакомого Григорию купца. Он говорил, что Шарифбай пытался сам заключить договоры с транспортными конторами, но они предпочли узбеку русского коммерсанта. Тогда
Шарифбай подбил арбакешей. Они отказались иметь дело с Волковым, и грузы по-прежнему возили сами конторы. Хорошие отношения с агентами контор спасали Волкова от неустойки и разрыва договоров. Но сезон разгорался, и личная приязнь могла уступить место деловым интересам.
Откровенность хозяина льстила Григорию. Он не хотел терять его доверия и потому не сказал ему о своем знакомстве с Шарифбаем.
С большой готовностью принял Григорий предложение хозяина выехать на речную пристань.
— Потолкайся среди арбакешей, с приказчиком поговори. Арбакешам намекни, что хозяин, мол, хочет своих пятьсот арб завести. Дело наладится — и тебе хорошо будет. Я, брат, хозяин такой, не все себе в карман. Это дело что?— маленькое дело. Мне, брат, хлопок. Я бы хлопком занялся, вот кредитов добьюсь, тогда уж, видно...
Дверь открыла горничная:
— Татьяна Андреевна просит к столу.
— Ишь, ты, голопятая!—шутливо замахнулся на нее рукой Волков.
Полная, голубоглазая девушка покраснела, поймав похотливый взгляд хозяина, и выбежала, сильно хлопнув дверью.
— Ты, Григорий, с Нюшей-то осторожней шали,— погрозил пальцем Волков,— чтоб Татьяна Андреевна не увидела, а то она и тебя и меня со света сживет.
Григорий покраснел:
— Я приехал работать, Арсений Ефимович.
— Работа, работой, а монахом жить не будешь же? Ты не бойся, она девушка здоровая...
Волков встал, потянулся всем своим большим телом, сладко зевнул.
— Иди завтракать, а я распоряжусь оседлать коня. Ездить верхом умеешь? Спину коню не собьешь?— Ну и хорошо...
Татьяна Андреевна, одетая в легкий светлый капот, сидела на веранде за мирно кипевшим блестящим никелированным самоваром. У ног ее лежала желтая лохматая дворняжка; она чуть подняла глаза на Гри-гория.
Смуглое, серьезное лицо Татьяны Андреевны светилось от удовлетворения. Она приветливо кивнула головой на поклон Григория и, отложив в сторону новую книжку «Знание», налила ему чаю.
— Вас не потревожили мои пациенты? Григорий поклонном поблагодарил ее за внимание.
— Я уже проснулся, когда вы начали их принимать... Разве здесь нет амбулатории, Татьяна Андреевна?
— Есть фельдшерский пункт, но он содержится на деньги торговых фирм. Фельдшер не имеет права лечить посторонних...
Лицо Татьяны Андреевны чуть омрачилось.
— Я когда-то мечтала быть доктором. Отец мой разбогател и решил, что ему незачем учить меня, раз он может дать за мной приданое; это льстило его гор* дости.
— С удовольствием помог бы вам, если бы знал, как это сделать!— невольно вырвалось у Григория.
Татьяна Андреевна улыбнулась:
— Сочувствуйте, это освежает, придает бодрости.
Она слегка наклонилась к Григорию, худые, желтоватые пальцы ее, с массивным обручальным кольцом легли на рукава его рубашки.
— Начинать жизнь с неверного шага — это самоа ужасное...
Лошадь для Григория уже была оседлана.
Волков делал ежедневно обход конюшни. Астраханский казак, он страстно любил лошадей. На своей конюшне он завел военный порядок и строго взыскивал с конюха — старого узбека, за отступления от установленных им правил ухода за лошадьми.
Тяжелый геморрой, нажитый на военной службе, не позволял Волкову ездить верхом, но все же он держал отличного туркменского скакуна и двух киргизских лошадей.
Волков подвел Григория к туркменскому скакуну:
— Ничего конек, Гриша, а? Ни у одной бабы такой красивой головы не найдешь. А грудь-то, а шея?—как у лебедя!..
Хозяин возбужденно ходил вокруг породистого туркмена—высокой, гнедой, арабской крови лошади, с умными, живыми глазами. Конь ласково хватал мягкими губами хозяина за рукав халата.
Волков с трудом оторвался от лошади:
— По дешевке взял, за тысячу рублей. Ему цена верных пять тысяч...
Он подошел к лошади, оседланной для Григория, и проверил спецовку.
— Коня-то не гони, Гриша, жарко теперь, а он застоялся, загорится,— заботливо предупредил Волков.
Он проводил Григория за ворота и долго смотрел ему вслед. Почтительность нового служащего, солидные познания в языке, его стремление быть полезным хозяину,— нравились Волкову. Эти чувства были ему знакомы. С таким же рвением, торопясь заслужить доверие, начинал работу у тестя и он. На мгновение Волков задумался, вспомнив предложение Григория организовать артель. Если бы это осуществилось, Григорий лишился бы службы. Не хотел ли он сам встать во главе артели и прибрать арбакешей к рукам? Волков вслух рассмеялся и тотчас же отогнал мелькнувшую мысль. Григорий, конечно, был только начитавшимся книг гимназистом.
Волков медленно возвращался к дому. Другие мысли заботили его. Спор с арбакешами принимал затяжной характер. Волков не боялся неудач, в его жизни их было немало. Он легко снес бы даже насмешки относившегося к нему свысока Мешкова. Он сам постоянно вышучивал этого хлопкозаводчика, самоуверенного и чванного. Но неудача теперь подорвала бы его репутацию. Накануне Волков говорил с Клингелем о конторе гужевых перевозок. Клингель одобрительно отозвался о его коммерческой сметке и энергии, но от разговора о кредитах уклонился.
Директор, верятно, ог Шарифбая знал о его затруднениях. Волков сдержался от выражения недовольства и веселой шуткой замял разговор. На Клингеля мог подействовать только удачный исход дела...
Собака, лежавшая у ног Татьяны Андреевны, издали почуяла тяжелое настроение хозяина, поднялась с пола веранды и ушла во двор. Хозяин, когда сердился, жестоко бил ее ногами.
Татьяна Андреевна мельком взглянула в лицо мужа, молча налила ему чаю и взяла книжку.Григория радовало все:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82