Теперь он увлекается гувернанткой Клингеля. Она прехорошенькая, но слишком суха, настоящий синий чулок...
Андрей вошел в комнату при последних словах сестры.
— Это Лена — синий чулок?— спросил он.— Ты ошибаешься, Ната. У каждого синего чулка есть живое сердце, надо только суметь добраться до него. А там чулок спадет сам собой.
Андрей громко захохотал, довольный своей двусмысленной шуткой.
Григорий с удивлением глядел на товарища:
— Ты стал циником, Андрей. Я за тобой таких талантов не знал... Ты помнишь, как, оставив пальто, фуражку и галоши, ты убегал от поцелуя, которым во время игры в фанты тебя должна была наградить моя кузина.
— Во-первых, мне тогда было всего шестнадцать лет,— ответил Андрей.— Ведь и ты был не лучше, не храбрее меня. Но Новый Ургенч тебя переделает. Ты здесь за книги не спрячешься, тебя разыщут, влюбят в себя — разум потеряешь... Вот я про тебя насплетничаю...
Он подмигнул сестре.
— Ната, имей в виду, Гриша в гимназии считался лучшим танцором, но танцевал только из-под палки, когда грозили сбавить балл за поведение. Ангажируй его на все танцы.
Ната радостно захлопала в ладоши, ее припухшие темные веки широко раскрылись:
— Вот хорошо! А я то думала: «он такой ученый, начитанный, умный — не подступись». Танцор! Вот хорошо!
Она подхватила Григория под руку:
— Теперь пойдемте пить чай...
Ната, идя по коридору, наклонилась к уху Григория.
— У... бесстыдник, забыл про меня и разделся... Я вас видела, как Ева Адама до грехопаденья..,
Григорий покраснел, отвел глаза в сторону. Ната сжала его локоть.
— Совсем барышня шестнадцати лет! За это вы будете на вечерах со мной без конца танцевать.
Григорий возвращался домой, улыбаясь. Ему все
больше нравились и Андрей, и его сестра. Он умилился, вспоминая об их сердечном отношении к нему. Там, в больших городах, богатые люди не принимают в своих домах таких, как он, ничтожных конторщиков. Там свысока относятся ко всем, кто недостаточно хорошо одет. Правда, здесь, в колонии, каждый приезжий на счету, к тому же он товарищ Андрея. Широкая улыбка осветила лицо Григория, когда он подумал о Нате. Он, кажется, ей не совсем противен. Славная девушка, но чуть легкомысленна.
Грохот железа и громкая песня арбакеша не нару-шали приятных мыслей Григория.
Он легко и бодро шагал позади арбы, груженной шинным железом...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
За последние дни Волков развил большую энергию, торопясь обеспечить арбами свою гужевую контору. Вдвоем с Григорием они ежедневно до света садились в тарантас и отправлялись в окрестности в поисках арбасозов. За короткое время они объехали всех кустарей округа.
Волков подолгу беседовал с мастерами, живо интересовался их делами, учил их пользоваться новыми материалами. Почти каждому арбасозу он заказывал по одной-две арбы.
— Это образец,— пояснил он.— Хорошо сделаешь, я тебе сотню арб закажу, мне их надо до тысячи.
От арбасозов Волков требовал, чтобы они непременно обтягивали ободья колес шинами, а не обивали их гвоздями с широкими шляпками. Стоимость арб он уплачивал полностью вперед.
В поисках арбасозов Волков и Григорий проехали в главный город ханства — Хиву.
Эта поездка произвела на Григория неизгладимое впечатление. Хива, со своими огромными пустырями, полуразрушенными постройками, старыми кладбищами, имела вид заброшенного города. Большие, украшенные голубыми изразцами мечети, медресе, минареты и дворцы ханов только подчеркивали убогость города.
Здесь все говорило о том, что властитель страны чувствует себя калифом на час, что он жадно торопится и хватает все, что можно. Из тех огромных средств, которые с помощью своры сановников и чиновников беспощадно выколачиваются с народа, хан ничего не дает на благоустройство города и страны.
Волков водил Григория смотреть мрачные зинданы — тюрьмы столицы, полные зловония, грязи, паразитов. Сотни несчастных узников с ногами в тяжелых деревянных колодках, прикованные за шею цепями к стенам, томились в темницах. Это все были важные государственные преступники, крестьяне, бунтовщики, восставшие против ханской власти. Ханский чиновник, ведавший тюрьмами, с опасением говорил, что число бунтовщиков все увеличивается, он рассказал, что время от времени хан приказывает уничтожать наиболее непокорных и выставлять их головы у городских ворот для устрашения.
Волков жалел заключенных, оделял их медными деньгами, лепешками. Он, не стесняясь чиновника, ругал хана за зверское отношение к арестантам.
— Они, конечно, его внутренние враги,— говорил он Григорию,— а он — хан, и поставлен у власти нашим государем. Но держать арестантов в таких темницах никак нельзя. Вот вернемся в Новый Ургенч, я ему подсыплю в статейке.
Григорий со стесненным сердцем смотрел на заключенных. В их блестящих глазах, в их худых истощенных лицах он не видел ни покорности, ни смирения, которых добивался хан.
Волков торопился. За один день они побывали у всех арбасозов и поздно ночью вернулись в Новый Ургенч.
Не вылезая из тарантаса, Волков подозвал конюха и тут же распорядился к рассвету оседлать лошадь для Григория.
— Поедешь к мастеру, которому мы заказали пятнадцать арб, Гриша. Посмотри, как идет работа, поторопи. Скажи ему, чтобы весь заказ был готов к сроку.
Неукротимая энергия Волкова поражала Григория, Он высказал ему свое удивление. Они сидели вдвоем в столовой и ужинали при колеблющемся свете свечи. Огромная тень Волкова, уродливо отраженная на стене, колыхалась от его порывистых движений.
Волков самодовольно улыбнулся, налил Григорию вина и чокнулся с ним.
— Эх, Гриша. Это Мешкову хорошо спокойно работать, у него завод, дело налаженное, только с умом его веди. А у меня пока все на ходу. Гужевое дело я не день, не два, а, может, два года обдумываю, и вот теперь пришло время его кончать. В жизни так всегда бывает, подошел случай кончать дело — не проворонь. А день потерял — все потерял. Это, брат, как на войне, все учти — и силу врага, и его слабые струнки. Знай хорошо его командиров — ученые ли они, как думают, как дома с женой разговаривают, характеры у них какие... В жизни, Гриша, надо быть, как кошка, умным, да вертким... А я дехкан лучше Шарифбая знаю... Я их знаю лучше, чем они сами себя... Мешает кто-то мне, все думается — не Саур это, и не Шарифбай, а кто — не пойму... Ну, все равно, если я этого дела не одолею, так мне только в станицу ехать, да собакам хвосты вязать.
Конюх на рассвете постучал в окно кабинета. Григорий быстро оделся и вышел. Холодноватый предутренний ветерок ранней осени приятно освежил его сонное лицо; оседланный конь, пофыркивая, стоял у крыльца. Григорий вскочил в седло и, выехав шагом за ворота, крупной рысью поскакал по дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Андрей вошел в комнату при последних словах сестры.
— Это Лена — синий чулок?— спросил он.— Ты ошибаешься, Ната. У каждого синего чулка есть живое сердце, надо только суметь добраться до него. А там чулок спадет сам собой.
Андрей громко захохотал, довольный своей двусмысленной шуткой.
Григорий с удивлением глядел на товарища:
— Ты стал циником, Андрей. Я за тобой таких талантов не знал... Ты помнишь, как, оставив пальто, фуражку и галоши, ты убегал от поцелуя, которым во время игры в фанты тебя должна была наградить моя кузина.
— Во-первых, мне тогда было всего шестнадцать лет,— ответил Андрей.— Ведь и ты был не лучше, не храбрее меня. Но Новый Ургенч тебя переделает. Ты здесь за книги не спрячешься, тебя разыщут, влюбят в себя — разум потеряешь... Вот я про тебя насплетничаю...
Он подмигнул сестре.
— Ната, имей в виду, Гриша в гимназии считался лучшим танцором, но танцевал только из-под палки, когда грозили сбавить балл за поведение. Ангажируй его на все танцы.
Ната радостно захлопала в ладоши, ее припухшие темные веки широко раскрылись:
— Вот хорошо! А я то думала: «он такой ученый, начитанный, умный — не подступись». Танцор! Вот хорошо!
Она подхватила Григория под руку:
— Теперь пойдемте пить чай...
Ната, идя по коридору, наклонилась к уху Григория.
— У... бесстыдник, забыл про меня и разделся... Я вас видела, как Ева Адама до грехопаденья..,
Григорий покраснел, отвел глаза в сторону. Ната сжала его локоть.
— Совсем барышня шестнадцати лет! За это вы будете на вечерах со мной без конца танцевать.
Григорий возвращался домой, улыбаясь. Ему все
больше нравились и Андрей, и его сестра. Он умилился, вспоминая об их сердечном отношении к нему. Там, в больших городах, богатые люди не принимают в своих домах таких, как он, ничтожных конторщиков. Там свысока относятся ко всем, кто недостаточно хорошо одет. Правда, здесь, в колонии, каждый приезжий на счету, к тому же он товарищ Андрея. Широкая улыбка осветила лицо Григория, когда он подумал о Нате. Он, кажется, ей не совсем противен. Славная девушка, но чуть легкомысленна.
Грохот железа и громкая песня арбакеша не нару-шали приятных мыслей Григория.
Он легко и бодро шагал позади арбы, груженной шинным железом...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
За последние дни Волков развил большую энергию, торопясь обеспечить арбами свою гужевую контору. Вдвоем с Григорием они ежедневно до света садились в тарантас и отправлялись в окрестности в поисках арбасозов. За короткое время они объехали всех кустарей округа.
Волков подолгу беседовал с мастерами, живо интересовался их делами, учил их пользоваться новыми материалами. Почти каждому арбасозу он заказывал по одной-две арбы.
— Это образец,— пояснил он.— Хорошо сделаешь, я тебе сотню арб закажу, мне их надо до тысячи.
От арбасозов Волков требовал, чтобы они непременно обтягивали ободья колес шинами, а не обивали их гвоздями с широкими шляпками. Стоимость арб он уплачивал полностью вперед.
В поисках арбасозов Волков и Григорий проехали в главный город ханства — Хиву.
Эта поездка произвела на Григория неизгладимое впечатление. Хива, со своими огромными пустырями, полуразрушенными постройками, старыми кладбищами, имела вид заброшенного города. Большие, украшенные голубыми изразцами мечети, медресе, минареты и дворцы ханов только подчеркивали убогость города.
Здесь все говорило о том, что властитель страны чувствует себя калифом на час, что он жадно торопится и хватает все, что можно. Из тех огромных средств, которые с помощью своры сановников и чиновников беспощадно выколачиваются с народа, хан ничего не дает на благоустройство города и страны.
Волков водил Григория смотреть мрачные зинданы — тюрьмы столицы, полные зловония, грязи, паразитов. Сотни несчастных узников с ногами в тяжелых деревянных колодках, прикованные за шею цепями к стенам, томились в темницах. Это все были важные государственные преступники, крестьяне, бунтовщики, восставшие против ханской власти. Ханский чиновник, ведавший тюрьмами, с опасением говорил, что число бунтовщиков все увеличивается, он рассказал, что время от времени хан приказывает уничтожать наиболее непокорных и выставлять их головы у городских ворот для устрашения.
Волков жалел заключенных, оделял их медными деньгами, лепешками. Он, не стесняясь чиновника, ругал хана за зверское отношение к арестантам.
— Они, конечно, его внутренние враги,— говорил он Григорию,— а он — хан, и поставлен у власти нашим государем. Но держать арестантов в таких темницах никак нельзя. Вот вернемся в Новый Ургенч, я ему подсыплю в статейке.
Григорий со стесненным сердцем смотрел на заключенных. В их блестящих глазах, в их худых истощенных лицах он не видел ни покорности, ни смирения, которых добивался хан.
Волков торопился. За один день они побывали у всех арбасозов и поздно ночью вернулись в Новый Ургенч.
Не вылезая из тарантаса, Волков подозвал конюха и тут же распорядился к рассвету оседлать лошадь для Григория.
— Поедешь к мастеру, которому мы заказали пятнадцать арб, Гриша. Посмотри, как идет работа, поторопи. Скажи ему, чтобы весь заказ был готов к сроку.
Неукротимая энергия Волкова поражала Григория, Он высказал ему свое удивление. Они сидели вдвоем в столовой и ужинали при колеблющемся свете свечи. Огромная тень Волкова, уродливо отраженная на стене, колыхалась от его порывистых движений.
Волков самодовольно улыбнулся, налил Григорию вина и чокнулся с ним.
— Эх, Гриша. Это Мешкову хорошо спокойно работать, у него завод, дело налаженное, только с умом его веди. А у меня пока все на ходу. Гужевое дело я не день, не два, а, может, два года обдумываю, и вот теперь пришло время его кончать. В жизни так всегда бывает, подошел случай кончать дело — не проворонь. А день потерял — все потерял. Это, брат, как на войне, все учти — и силу врага, и его слабые струнки. Знай хорошо его командиров — ученые ли они, как думают, как дома с женой разговаривают, характеры у них какие... В жизни, Гриша, надо быть, как кошка, умным, да вертким... А я дехкан лучше Шарифбая знаю... Я их знаю лучше, чем они сами себя... Мешает кто-то мне, все думается — не Саур это, и не Шарифбай, а кто — не пойму... Ну, все равно, если я этого дела не одолею, так мне только в станицу ехать, да собакам хвосты вязать.
Конюх на рассвете постучал в окно кабинета. Григорий быстро оделся и вышел. Холодноватый предутренний ветерок ранней осени приятно освежил его сонное лицо; оседланный конь, пофыркивая, стоял у крыльца. Григорий вскочил в седло и, выехав шагом за ворота, крупной рысью поскакал по дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82