Там он долго служил приказчиком на хлопкоочистительных заводах, заведывал мелкими заготовитель-ными пунктами в кишлаках и хорошо изучил узбекский язык.
Хозяева ценили в нем отличного знатока хлопка, люцерны, шерсти, каракуля, но подолгу не держали и спешили заменить более совестливым приказчиком.
Волкова знали на всем побережье Аму-Дарьи, от Керков и до Аральского моря. Его имя было замешано в прогремевшем на весь Туркестанский край дерзком ограблении приказчика иностранной компании. Прибывший из Ташкента следователь по особо важным делам после короткой беседы наедине с Волковым прекратил дело за отсутствием улик. Пропавшие деньги—пятьдесят тысяч рублей — были взысканы хивинским ханом с жителей округа, где произошло ограбление.
Через год после визита следователя Волков, бросив службу, переехал в Новый Ургенч и занялся там маклерством и мелкими подрядами. Его денежных дел никто не знал, но он жил хорошо, хлебосольно, был известным человеком в колонии и в ханстве.
В полумрачной гостиной, обставленной мягкой мебелью в чехлах, с круглым столом перед диваном и большим музыкальным ящиком в углу, сидели две дамы —жена Волкова Татьяна Андреевна и Прасковья Васильевна Кислякова.
Прасковья Васильевна не сразу узнала Григория, Муж напомнил ей о нем.
— Ой, он совсем другой стал! В воротничке и при галстуке —совсем интересный молодой человек!—нараспев по-деревенски произнесла Прасковья Васильевна, бесцеремонно оглядывая Григория.
Жена Волкова, смуглая худая дама, с сожженными лихорадкой сухими губами и черными блестящими глазами, молча подала Григорию горячую руку.
— Вот принял его на работу, Прасковья Васильевна,— сказал Волков.—Надо же дать человеку кусок хлеба заработать!
Татьяна Андреевна взглянула на Григория безразличным взглядом.
— Давайте обедать, Арсений, давно уже все перепрело.
Они пришли в обширную столовую с олеографиями в дорогих багетных рамах на стенах, с огромным ореховым буфетом в углу. У стола, накрытого к обеду, прислуживали — одетый в русскую вышитую рубашку слуга-каракалпак и горничная в белом передничке.
Волков посадил Григория рядом с Прасковьей Васильевной и передал ему бутылку пива.
— Спиртные напитки вам, молодой человек, еще рано потреблять,— сказал он, наполняя рюмки дам желтой от апельсиновой корки водкой.— Вам хорошо бы наливку пить с дамами, да у нас дамы-то с перчиком, крепко крепкое любят, а?—подмигнул он Кисля-
кову.
— С вами не только водку, а голый спирт начнешь пить,— бросила Прасковья Васильевна.— У вас у всех на уме днем дела и деньги, ночью преферанс и водка! А нам куда деваться? Со скуки и мы на все руки.
Кисляков залпом выпил большую стопку водки и подхватил вилкой ломтик золотистой ветчины.
— Кстати, Арсений,— сказал он, намазывая ветчину горчицей и заливая ее уксусом,— за какие это услуги тебя угощал ужином тот плюгавенький лодзинский вояжер?
Волков захохотал.
— За совет, Миша, за умный совет... Его фирма каждый год получала от Егора Мешкова тысяч на пятнадцать заказов на равендук, шпагат, на веревку, а вот в нынешнем году Мешков уперся. Этот лодзинский жучок и в дом к нему влез, за женой ухаживал, за дочкой. Мешков от него даже бегать начал — не дам заказа! Я ему, вояжеру-то, и говорю: «Угостишь хорошим ужином, научу». Ну и научил...
Волков прервал рассказ и занялся французскими сардинами. Прасковья Васильевна даже вскрикнула от
возмущения:
— Дядя Арсюша, вы что это? Наше терпение испытываете?..
Волков довольно рассмеялся, вытер усы салфеткой:
— Надо же вас подразнить, чтобы лучше слушали...
Мешков труслив, как заяц, и блудлив, как кошка. Вы, небось слыхали, он хорошим бабам продажных предпочитает. Каждую пятницу, после докторского осмотра, в одиннадцать утра, нахлобучит по самые глаза шляпу, чтобы не узнали, и идет в публичное заведение. Вояжер парень ловкий. Он в первую же пятницу уговорил жену и дочь Мешкова поехать с утра кататься. В одиннадцать утра экипаж остановился недалеко от заведения. Вояжер извинился, говорит, на минутку по делу. Сунул дамам коробку с заграничным шоколадом, а сам в заведение. За двери стал. Только Мешков на порог, вояжер ему навстречу, говорит: «Уезжаю, как с заказом?» Мешков хоть и перепугался на первых порах, а виду не подал, сказал, что тут дел решать не может, дома подумает, посоветуется с женой. Вояжер говорит: «Зачем дома, ваша жена и дочка — вон они в экипаже сидя!, меня дожидаются. Я их позову сюда. Мешкова чуть кондрашка не хватил. Он говорит: «Не надо, не зови. Заказ готов? Давай подпишу». Он ему тут же в публичном заведении и заказ подписал и вексель в задаток дал...
— Хорош вояжер, хорош Мешков, но и совет хорош...— брезгливо сказала Татьяна Андреевна.
— Ну, вы напрасно Арсения Ефимовича с ними равняете,— возразила Прасковья Васильевна.— Он же только совет дал...
Слуга-каракалпак подал на стол огромную миску дымящихся жирных шей. Татьяна Андреевна с помощью горничной разлила щи по тарелкам.
Волков весело шутил с гостями, не оставлял без внимания и своих слуг. Он предлагал старику-каракалпаку взять горничную второй женой и набивался в сваты. Жена Волкова равнодушно слушала шутки и рассказы мужа и почти не принимала участия в шумной беседе.
Григорий размяк от пива и, глубоко признательный Волкову за хороший прием, с большой предупредительностью отвечал на бросаемые им вскользь деловые вопросы.
В перерыв между вторым и третьим блюдом Волков принес из кабинета исписанный лист бумаги.
— Прочтите, что тут написано?—протянул он Григорию бумагу.
Григорий вслух прочитал и перевел на русский язык узбекский текст документа о найме работника.
— «Нафсимни ижорага куйдим» — вы эти слова переводите «нанялся я»... Разве это правильно?— спросил Волков.
— Я перевел смысл, а не буквально,— пояснил Григорий. Слово «нафс», «нафс» значит «дух, дыхание» и одновременно: «Тело, кровь, плоть». То-есть этот работник сдал в аренду вам, хозяину, свое тело и свою душу. Он отказывается на время своей службы у вас от своей личности, делается как бы вашей вещью, рабом.
Лицо Волкова расплылось в широкую довольную улыбку. Он подмигнул Кислякову:
— Какого молодца-то я нанял, а? Уж Волков, Миша, не ошибется!
Раскрасневшаяся от жары и водки, Прасковья Васильевна наклонилась к Григорию:
— Это счастье ваше, Григорий Васильевич, что к Арсению Ефимовичу попали,— сказала она, обдавая его жарким проспиртованным дыханьем и крепким запахом пота. — Его все знают, у него служить вам будет легко. И в наш клуб будете ходить по его карточке.
— Я могу вступить членом...
Прасковья Васильевна засмеялась, замахала рукой, бурный хмельной смех не давал ей говорить. Жена Волкова пояснила Григорию причину ее смеха:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82