слали ему товары, которые производили крестьяне иных стран. Отделенные десятками тысяч верст, морями и реками, горами и лесами, эти заграничные коммерсанты властно распоряжались заработком дехкан, даже и не слыхавших об этих людях с диковинными именами.
Высокий, мрачного вида мужчина с грубыми чертами лииа, винными стаканчиками тянувший крепчайший французский коньяк, резко ругал заграничных жуликов. Поверив английским газетам, которые писали о плохих видах на урожай хлопка в Америке и в Индии, он купил Ливерпульский контракт на три тысячи кип волокна. Но вопреки предсказаниям газет, хлопок в том году уродился, и цены на него упали. Это грозило ему крупными убытками.
Толстый коммерсант в белом, не первой свежести пиджаке (мой папаша — шепнул Григорию Андрей), успокаивал мрачного господина.
— Никогда не связывайтесь с заграницей, бог с ней, Владимир Иванович. Вон возьмите наши отечественные акции Эмба — Каспийское нефтепромышленное товарищество. Нефть-то когда еще будет, а курс уже поднялся на двадцать пять процентов выше номинала.
Волков насмешливо улыбнулся.
— Это Эмбинские-то отечественные?—иронически спросил он Мешкова.— Попал пальцем в небо, Егор Петрович. В этом товариществе только название русское, а кто настоящий хозяин — это надо в Лондоне спросить.
Клингель попытался овладеть разговором, сделать его общим. Он заговорил о необходимости помочь великому визирю провести реформу ханства. Он считал, что проведение реформы облегчит проникновение русского капитала в хивинское хозяйство.— Реформа,— говорил Клингель,— нанесет удар, прежде всего, по ростовщику, на которого опирается хивинская торговля, а это даст возможность русскому коммерсанту успешнее конкурировать с туземными изворотливыми торговцами.—Словами статьи Волкова он взывал к коммерсантам, пытался пробудить в них корпоративный интерес к расширению русского товарооборота в ханстве.
Клингель говорил долго и, как ему казалось, убедительно. Но как только он умолк — стихший было беспорядочный разговор возобновился, точно никто, кроме Волкова и охмелевшего Кислякова, не слушал его.
Озадаченный равнодушием коммерсантов к такому важному для них вопросу, Клингель обратился к Мешкову, усиленно поившему водкой Прасковью Васильевну.
— Господин Мешков, неужели коммерсантов не интересуют вопросы реформы управления ханства? Это ведь и вам полезно. Я по работе банка чувствую, как трудно расширить работу, когда мешают, с одной стороны, хан с чиновниками, а с другой — ростовщик.
Толстый коммерсант неохотно оторвался от своей раскрасневшейся соседки.
— Ханские порядки нас не касаются,— недовольно сказал он.— Как он правит — его дело, на то он хан. Он с нас по мирному договору не имеет права брать налоги и подати, а что нам от него еще нужно? Со своими конкурентами мы сами справимся, на то мы и коммерсанты. Будет время — и вы приноровитесь к ихним порядком без всяких этих реформ, а ростовщик нам не помеха, и дехкане без него обходиться никак не могут...
Клингель с удивлением слушал Мешкова. Значит, Волков не выражал в своих статьях общего мнения коммерсантов? Он вспомнил полученный им недавно ответ правления банка на его доклад о неустройствах ханства. В этом докладе он указывал на необходимость скорейшего проведения реформ для успешной работы отделения. Председатель правления ответил ему вежливо и ядовито. Он писал, что из цифр ввоза и вывоза не видно, чтобы государственное устройство могло препятствовать работе банка. В соседней Бухаре блестяще работают десятки банков. Система управления обоих ханств одинакова. Банк— предприятие коммерческое, аппарат байка достаточно гибок. Надо уметь приспособляться к местным условиям. Председатель правления опасался, что взгляды господина Клингелл и местных коммерсантов на реформу могут разойтись...
И он был прав, этот хитрый далекий председатель банка!
Волков, внимательно слушавший Мешкова, возразил ему:
— Как хочешь, Егор Петрович, а только не миновать нам вмешаться в ханские дела. Хлопка да люцерны дехкане продают много, а зарабатываете вы на том деле меньше туземных дельцов. Весь заработок съедают ханский чиновник и ростовщик, всю прибыль они вместе с хивинскими купцами к рукам прибирают. Да еще дехкан против русских коммерсантов натравливают. Они говорят: русских не было — легче жилось. А если того же дехканина освободить от поборов ханского чиновника, ростовщику приказать, чтобы брал одиннадцать процентов не в месяц, а в год, так дехканин на нас богу будет молиться. Здесь хозяйство-то хуторское, мужик за землю зубами держится.
Мешков плохо слушал Волкова. Придвинув к себе деревянную чашку, он черпал ложкой икру и, громко чавкая, запивал ее белым вином. С трудом оторвавшись от чашки, он сказал, отдуваясь и икая:
— Ты ведь у нас газетчик, писатель, дядя Арсюша, тебе и книги в руки. Тебе нужно — ты и хлопочи, а мы и со своими заводами еле справляемся.
Невысокий рыжеватый господин в золотых очках саркастически улыбался, слушая разговор Клингеля с Мешковым и Волковым.
— Все эти разговоры о реформах в ханстве — пустая болтовня, господин директор,— сказал он.— Ни хан, ни его сановники не позволят их провести. Вот послушайте, что пишет военный «Разведчик» в № 823. Я нарочно вырезал одну статейку...
Рыжеватый господин пошарил в бумажнике, вытащил отуда газетную вырезку и громко прочел:
«Нельзя же верить, чтобы на пути реформ в Бухаре встретились бы препятствия в виде щедрых подарков, раздаваемых эмиром нашим сановникам». А наша газета «Средне-Азиатская Жизнь» пишет в ответ: «...Из бухарского города Куляба большими, средними и мелкими русскими начальниками вывезено: 184 лошади, 298 ковров, 103 парчовых и 4213 шелковых халатов, 3844 куска шелка, 1973 афганских одеяла... Главная причина неподвижности бухарских реформ заключается именно в этом. Чем крупнее начальство, чем оно «пе-тербуржистей», тем больше оно берет»...
— Конечно,— продолжал рыжеватый господин,— пока наши коммерсанты хорошо зарабатывают — им начихать на реформы. И Волков тоже, сегодня ему выгодно — он и распинается за реформы, а завтра — кто его знает, что он скажет. А вот, когда вконец разорят дехканина, взять с него будет нечего, тогда все начнут кричать о реформах. А сегодня над ними не каплет.
Волков несколько раз пытался оборвать рыжеватого господина, но тог не обращал на него внимания.
— Кто он?— спросил Клингель, удивляясь поведению гостя, так бесцеремонно аттестовавшего хозяина стола.
— Это мой родственник из Гурляна,— с досадой сказал Волков.— Трезвый — он хороший парень, а сейчас он уже успел накачаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Высокий, мрачного вида мужчина с грубыми чертами лииа, винными стаканчиками тянувший крепчайший французский коньяк, резко ругал заграничных жуликов. Поверив английским газетам, которые писали о плохих видах на урожай хлопка в Америке и в Индии, он купил Ливерпульский контракт на три тысячи кип волокна. Но вопреки предсказаниям газет, хлопок в том году уродился, и цены на него упали. Это грозило ему крупными убытками.
Толстый коммерсант в белом, не первой свежести пиджаке (мой папаша — шепнул Григорию Андрей), успокаивал мрачного господина.
— Никогда не связывайтесь с заграницей, бог с ней, Владимир Иванович. Вон возьмите наши отечественные акции Эмба — Каспийское нефтепромышленное товарищество. Нефть-то когда еще будет, а курс уже поднялся на двадцать пять процентов выше номинала.
Волков насмешливо улыбнулся.
— Это Эмбинские-то отечественные?—иронически спросил он Мешкова.— Попал пальцем в небо, Егор Петрович. В этом товариществе только название русское, а кто настоящий хозяин — это надо в Лондоне спросить.
Клингель попытался овладеть разговором, сделать его общим. Он заговорил о необходимости помочь великому визирю провести реформу ханства. Он считал, что проведение реформы облегчит проникновение русского капитала в хивинское хозяйство.— Реформа,— говорил Клингель,— нанесет удар, прежде всего, по ростовщику, на которого опирается хивинская торговля, а это даст возможность русскому коммерсанту успешнее конкурировать с туземными изворотливыми торговцами.—Словами статьи Волкова он взывал к коммерсантам, пытался пробудить в них корпоративный интерес к расширению русского товарооборота в ханстве.
Клингель говорил долго и, как ему казалось, убедительно. Но как только он умолк — стихший было беспорядочный разговор возобновился, точно никто, кроме Волкова и охмелевшего Кислякова, не слушал его.
Озадаченный равнодушием коммерсантов к такому важному для них вопросу, Клингель обратился к Мешкову, усиленно поившему водкой Прасковью Васильевну.
— Господин Мешков, неужели коммерсантов не интересуют вопросы реформы управления ханства? Это ведь и вам полезно. Я по работе банка чувствую, как трудно расширить работу, когда мешают, с одной стороны, хан с чиновниками, а с другой — ростовщик.
Толстый коммерсант неохотно оторвался от своей раскрасневшейся соседки.
— Ханские порядки нас не касаются,— недовольно сказал он.— Как он правит — его дело, на то он хан. Он с нас по мирному договору не имеет права брать налоги и подати, а что нам от него еще нужно? Со своими конкурентами мы сами справимся, на то мы и коммерсанты. Будет время — и вы приноровитесь к ихним порядком без всяких этих реформ, а ростовщик нам не помеха, и дехкане без него обходиться никак не могут...
Клингель с удивлением слушал Мешкова. Значит, Волков не выражал в своих статьях общего мнения коммерсантов? Он вспомнил полученный им недавно ответ правления банка на его доклад о неустройствах ханства. В этом докладе он указывал на необходимость скорейшего проведения реформ для успешной работы отделения. Председатель правления ответил ему вежливо и ядовито. Он писал, что из цифр ввоза и вывоза не видно, чтобы государственное устройство могло препятствовать работе банка. В соседней Бухаре блестяще работают десятки банков. Система управления обоих ханств одинакова. Банк— предприятие коммерческое, аппарат байка достаточно гибок. Надо уметь приспособляться к местным условиям. Председатель правления опасался, что взгляды господина Клингелл и местных коммерсантов на реформу могут разойтись...
И он был прав, этот хитрый далекий председатель банка!
Волков, внимательно слушавший Мешкова, возразил ему:
— Как хочешь, Егор Петрович, а только не миновать нам вмешаться в ханские дела. Хлопка да люцерны дехкане продают много, а зарабатываете вы на том деле меньше туземных дельцов. Весь заработок съедают ханский чиновник и ростовщик, всю прибыль они вместе с хивинскими купцами к рукам прибирают. Да еще дехкан против русских коммерсантов натравливают. Они говорят: русских не было — легче жилось. А если того же дехканина освободить от поборов ханского чиновника, ростовщику приказать, чтобы брал одиннадцать процентов не в месяц, а в год, так дехканин на нас богу будет молиться. Здесь хозяйство-то хуторское, мужик за землю зубами держится.
Мешков плохо слушал Волкова. Придвинув к себе деревянную чашку, он черпал ложкой икру и, громко чавкая, запивал ее белым вином. С трудом оторвавшись от чашки, он сказал, отдуваясь и икая:
— Ты ведь у нас газетчик, писатель, дядя Арсюша, тебе и книги в руки. Тебе нужно — ты и хлопочи, а мы и со своими заводами еле справляемся.
Невысокий рыжеватый господин в золотых очках саркастически улыбался, слушая разговор Клингеля с Мешковым и Волковым.
— Все эти разговоры о реформах в ханстве — пустая болтовня, господин директор,— сказал он.— Ни хан, ни его сановники не позволят их провести. Вот послушайте, что пишет военный «Разведчик» в № 823. Я нарочно вырезал одну статейку...
Рыжеватый господин пошарил в бумажнике, вытащил отуда газетную вырезку и громко прочел:
«Нельзя же верить, чтобы на пути реформ в Бухаре встретились бы препятствия в виде щедрых подарков, раздаваемых эмиром нашим сановникам». А наша газета «Средне-Азиатская Жизнь» пишет в ответ: «...Из бухарского города Куляба большими, средними и мелкими русскими начальниками вывезено: 184 лошади, 298 ковров, 103 парчовых и 4213 шелковых халатов, 3844 куска шелка, 1973 афганских одеяла... Главная причина неподвижности бухарских реформ заключается именно в этом. Чем крупнее начальство, чем оно «пе-тербуржистей», тем больше оно берет»...
— Конечно,— продолжал рыжеватый господин,— пока наши коммерсанты хорошо зарабатывают — им начихать на реформы. И Волков тоже, сегодня ему выгодно — он и распинается за реформы, а завтра — кто его знает, что он скажет. А вот, когда вконец разорят дехканина, взять с него будет нечего, тогда все начнут кричать о реформах. А сегодня над ними не каплет.
Волков несколько раз пытался оборвать рыжеватого господина, но тог не обращал на него внимания.
— Кто он?— спросил Клингель, удивляясь поведению гостя, так бесцеремонно аттестовавшего хозяина стола.
— Это мой родственник из Гурляна,— с досадой сказал Волков.— Трезвый — он хороший парень, а сейчас он уже успел накачаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82