И платье и туфли ей в день
рождения подарил Волков. Все эти изменения Клингель приписывал свободе, которую жена его получила, вырвавшись из-под опеки его строгой матери.
Волков часто посещал их квартиру, оказывал его семье много мелких житейских услуг. Жена Клингеля не скрывала своего удовольствия при виде статного, мужественного коммерсанта.
Клингель много лет в Петербурге мечтал о собственном деле. Ради этого он забился в такую трущобу, как хивинское ханство, ради этого тесно связался с Волковым. Огромная работа, которую Волков с его помощью развернул в ханстве, в ближайшие месяцы должна дать ощутительные результаты. Они совместно закупили огромные партии пшеницы, совместно вели хлопковые операции. Коммерческая сметка Волкова и его, Клингеля, деловые связи обещали им большую прибыль... Теперь все это становилось под удар...
Увлеченный своими мыслями, Клингель не заметил как в кабинет вошел Волков. Он вздрогнул от его звучного баритона и, схватив письмо, неловко попытался спрятать его в ящик стола. Волков увидел расстроенное лицо директора и этот его неловкий жест.
— Ты это что ог меня прячешь, Самуил Федорович?— спросил он, приближаясь к столу.
Клингель резким движением выхватил письмо из ящика и бросил его Волкову. В следующую же секунду он раскаялся в своей поспешности и с беспокойством следил за выражением лица Волкова. Тот удобно уселся в кресло и неторопливо развернул письмо. Несмотря на измененный почерк, Волков сразу узнал мстительную руку Прасковьи Васильевны и внутренне вознегодовал на нее: «Погоди ж ты, проклятая ревнивая баба!» Покачивая головой, он медленно читал письмо, искоса поглядывая на Клингеля. Лицо директора банка было расстроено, озабочено, но озлобление мужа на нем не виднелось.
Волков швырнул письмо на стол и весело рассмеялся.
— А ты знаешь, кто это писал, Самуил Федорович?
Он вынул из бумажника полученное им утром письмо Прасковьи Васильевны, издали показал его Клин-гелю.
— Это же Мешкова жена, чертова баба. Сравника,
почерк-то. Вот буква «р» здесь, а вот в анонимке. Л вот целое слово «вас», «его».. Чертова баба!— повторил Волков.— Ты думаешь, она это из-за ревности? Нет, Самуил Федорович, она не меня ревнует, а наш хлопок, рассорить нас хочет. Подожди, то ли еще будет. Нам с тобой еще револьверами станут грозить, и до этого
дойдет.
Лицо Клингеля светлело с каждым словом Волкова. Он хотел верить ему и холодел от одной мысли, что тот вдруг сознался бы в связи с его женой. Это могло привести к непоправимой катастрофе.
Клингель с большим удовольствием слушал разглагольствования Волкова.
— Мне, Самуил Федорович, дело дороже всего, а уже потом дружба; дружба-то ведь от дела идет. Что мне в Хиве баб не хватает^ Русских мало — хивинок найду. Я к тебе, Самуил Федорович, самую близкую дружбу чувствую. Родного брата, отца так не любил, как тебя и твою семью. Возьми теперь подарки, о которых чертова баба пишет. Дарю я их твоей дочери, жене, а это значит, почет хозяину дома. Так у нас, казаков, водится. А подумал бы ты, что правду пишет баба, так я с тобой навеки рассорился бы... Страсти у меня много, чуть не так — все на карту, гори, пропадай! Я твою жену, как сестру родную, почитаю, ты про нее брось похабно думать, а то я к тебе и ездить перестану. Клингель радостно замахал руками.
— Эх ты, дядя Арсюша,— какой же ты нервный?... Мне просто было как-то неудобно, я и расстроился немного. Пожалуйста, веди себя по-прежнему, приезжай ко мне запросто, когда хочешь. И я, и дочь, и жена будем тебе всегда рады. А толстосумам,— Клингель сжал кулаки,— я им этого поступка не прощу. На такую подлость, на анонимное письмо я им отвечу так, что им придется с коммерцией расстаться.
— Я тебе помогу, Самуил Федорович. Он, Мешков-то, запродал волокна сто вагонов, потом в пшеницу влез, а вот как со сроками опоздает, мы его пут и прижмем. Я тебе по секрету скажу: мне завод Мешкова взять хочется, на хорошем месте он его построил...
Клингель показал Волкову письмо генерала Гнилицкого.
— Молодец генерал, не подвел нас, быстро ответил...
Я уже вызвал к себе Абдурахманбая и Шарифбая и надеюсь дело закончить...
Волков не успел расспросить его о содержании письма, как в кабинет вошли Абдурахманбай и Шарифбай, Они любезно поздоровались с Волковым, Абдурахманбай справился о его здоровье.
— Какое наше здоровье?— недовольно сказал Волков.— Вы, хивинцы, нас в конец разоряете, нам, русским, остается только уезжать отсюда или снова Хиву завоевывать.
Абдурахманбай, словно испугавшись, отпрянул от него.
— Что вы говорите, господин Волков! Не надо так расстраиваться. Наше дело коммерческое, сегодня прибыль, завтра убыток. Вы с хлопком первый год работаете, вам трудно, первый год всегда убытки дает.
Волков внезапно выпрямился, брови его сдвинулись к переносице, лицо приняло злое выражение:
— У меня убытки? У русского убыток, а у хивинца прибыль? Тогда на кой нам черт было Хиву брать, чтобы вы здесь за нашей спиной свои дела обделывали? Это что ж за коммерция такая!
Клингель нетерпеливо прервал Волкова.
— Арсений Ефимович, прошу вас, успокойтесь я разрешите мне поговорить с господами.
Абдурахманбай, пораженный резкой выходкой Волкова, с оскорбленным видом молча сел в кресло. Шарифбай отошел к мольберту и, пощипывая рыжую бородку, стал тщательно разглядывать карту, растянутую на нем.
Клингель несколько секунд с озабоченным видом перебирал лежавшие перед ним бумаги. Потом заметил нетерпеливый жест Абдурахманбая и перенес взгляд на него.
— Я вас попросил зайти в банк по поводу жалобы господина Волкова,— сказал Клингель.— Господин Волков жалуется, что вы вместе с Шарифбаем понуждаете дехкан сдавать вам хлопок, законтрактованный им.
Абдурахманбай с легкой усмешкой слушал сухой голос директора банка. Он давно ждал этого разговора и подготовился к нему. Из кармана халата хлопкоза-водчик вынул пачку казихатов и показал ее Клингелю.
— Все дехкане, у которых господин Волков законтрактовал хлопок, почему-то оказались моими должниками,— усмехаясь, сказал он.- После того, как дехкане рассчитаются со мной, Волков может получить с них деньгами весь свой долг.
Шарифбай подошел к окну.
— А если господин Волков недоволен, он может жаловаться на нас хакиму или хану.
Клин гель встал, выпрямился во весь свой небольшой рост. Его фигурка в черной визитке с небольшим подтянутым животом, стала внушительной, голос зазвучал ровно и холодно.
— Я должен вам напомнить, господа, что жалобы русскоподданных на хивинцев может разбирать только русский суд. И второе, вы не имеете прав получать долги вперед русского коммерсанта,
Клингель взял со стола письмо генерала Гнилицко-го и неприятным сухим голосом прочел выписку, приложенную при нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
рождения подарил Волков. Все эти изменения Клингель приписывал свободе, которую жена его получила, вырвавшись из-под опеки его строгой матери.
Волков часто посещал их квартиру, оказывал его семье много мелких житейских услуг. Жена Клингеля не скрывала своего удовольствия при виде статного, мужественного коммерсанта.
Клингель много лет в Петербурге мечтал о собственном деле. Ради этого он забился в такую трущобу, как хивинское ханство, ради этого тесно связался с Волковым. Огромная работа, которую Волков с его помощью развернул в ханстве, в ближайшие месяцы должна дать ощутительные результаты. Они совместно закупили огромные партии пшеницы, совместно вели хлопковые операции. Коммерческая сметка Волкова и его, Клингеля, деловые связи обещали им большую прибыль... Теперь все это становилось под удар...
Увлеченный своими мыслями, Клингель не заметил как в кабинет вошел Волков. Он вздрогнул от его звучного баритона и, схватив письмо, неловко попытался спрятать его в ящик стола. Волков увидел расстроенное лицо директора и этот его неловкий жест.
— Ты это что ог меня прячешь, Самуил Федорович?— спросил он, приближаясь к столу.
Клингель резким движением выхватил письмо из ящика и бросил его Волкову. В следующую же секунду он раскаялся в своей поспешности и с беспокойством следил за выражением лица Волкова. Тот удобно уселся в кресло и неторопливо развернул письмо. Несмотря на измененный почерк, Волков сразу узнал мстительную руку Прасковьи Васильевны и внутренне вознегодовал на нее: «Погоди ж ты, проклятая ревнивая баба!» Покачивая головой, он медленно читал письмо, искоса поглядывая на Клингеля. Лицо директора банка было расстроено, озабочено, но озлобление мужа на нем не виднелось.
Волков швырнул письмо на стол и весело рассмеялся.
— А ты знаешь, кто это писал, Самуил Федорович?
Он вынул из бумажника полученное им утром письмо Прасковьи Васильевны, издали показал его Клин-гелю.
— Это же Мешкова жена, чертова баба. Сравника,
почерк-то. Вот буква «р» здесь, а вот в анонимке. Л вот целое слово «вас», «его».. Чертова баба!— повторил Волков.— Ты думаешь, она это из-за ревности? Нет, Самуил Федорович, она не меня ревнует, а наш хлопок, рассорить нас хочет. Подожди, то ли еще будет. Нам с тобой еще револьверами станут грозить, и до этого
дойдет.
Лицо Клингеля светлело с каждым словом Волкова. Он хотел верить ему и холодел от одной мысли, что тот вдруг сознался бы в связи с его женой. Это могло привести к непоправимой катастрофе.
Клингель с большим удовольствием слушал разглагольствования Волкова.
— Мне, Самуил Федорович, дело дороже всего, а уже потом дружба; дружба-то ведь от дела идет. Что мне в Хиве баб не хватает^ Русских мало — хивинок найду. Я к тебе, Самуил Федорович, самую близкую дружбу чувствую. Родного брата, отца так не любил, как тебя и твою семью. Возьми теперь подарки, о которых чертова баба пишет. Дарю я их твоей дочери, жене, а это значит, почет хозяину дома. Так у нас, казаков, водится. А подумал бы ты, что правду пишет баба, так я с тобой навеки рассорился бы... Страсти у меня много, чуть не так — все на карту, гори, пропадай! Я твою жену, как сестру родную, почитаю, ты про нее брось похабно думать, а то я к тебе и ездить перестану. Клингель радостно замахал руками.
— Эх ты, дядя Арсюша,— какой же ты нервный?... Мне просто было как-то неудобно, я и расстроился немного. Пожалуйста, веди себя по-прежнему, приезжай ко мне запросто, когда хочешь. И я, и дочь, и жена будем тебе всегда рады. А толстосумам,— Клингель сжал кулаки,— я им этого поступка не прощу. На такую подлость, на анонимное письмо я им отвечу так, что им придется с коммерцией расстаться.
— Я тебе помогу, Самуил Федорович. Он, Мешков-то, запродал волокна сто вагонов, потом в пшеницу влез, а вот как со сроками опоздает, мы его пут и прижмем. Я тебе по секрету скажу: мне завод Мешкова взять хочется, на хорошем месте он его построил...
Клингель показал Волкову письмо генерала Гнилицкого.
— Молодец генерал, не подвел нас, быстро ответил...
Я уже вызвал к себе Абдурахманбая и Шарифбая и надеюсь дело закончить...
Волков не успел расспросить его о содержании письма, как в кабинет вошли Абдурахманбай и Шарифбай, Они любезно поздоровались с Волковым, Абдурахманбай справился о его здоровье.
— Какое наше здоровье?— недовольно сказал Волков.— Вы, хивинцы, нас в конец разоряете, нам, русским, остается только уезжать отсюда или снова Хиву завоевывать.
Абдурахманбай, словно испугавшись, отпрянул от него.
— Что вы говорите, господин Волков! Не надо так расстраиваться. Наше дело коммерческое, сегодня прибыль, завтра убыток. Вы с хлопком первый год работаете, вам трудно, первый год всегда убытки дает.
Волков внезапно выпрямился, брови его сдвинулись к переносице, лицо приняло злое выражение:
— У меня убытки? У русского убыток, а у хивинца прибыль? Тогда на кой нам черт было Хиву брать, чтобы вы здесь за нашей спиной свои дела обделывали? Это что ж за коммерция такая!
Клингель нетерпеливо прервал Волкова.
— Арсений Ефимович, прошу вас, успокойтесь я разрешите мне поговорить с господами.
Абдурахманбай, пораженный резкой выходкой Волкова, с оскорбленным видом молча сел в кресло. Шарифбай отошел к мольберту и, пощипывая рыжую бородку, стал тщательно разглядывать карту, растянутую на нем.
Клингель несколько секунд с озабоченным видом перебирал лежавшие перед ним бумаги. Потом заметил нетерпеливый жест Абдурахманбая и перенес взгляд на него.
— Я вас попросил зайти в банк по поводу жалобы господина Волкова,— сказал Клингель.— Господин Волков жалуется, что вы вместе с Шарифбаем понуждаете дехкан сдавать вам хлопок, законтрактованный им.
Абдурахманбай с легкой усмешкой слушал сухой голос директора банка. Он давно ждал этого разговора и подготовился к нему. Из кармана халата хлопкоза-водчик вынул пачку казихатов и показал ее Клингелю.
— Все дехкане, у которых господин Волков законтрактовал хлопок, почему-то оказались моими должниками,— усмехаясь, сказал он.- После того, как дехкане рассчитаются со мной, Волков может получить с них деньгами весь свой долг.
Шарифбай подошел к окну.
— А если господин Волков недоволен, он может жаловаться на нас хакиму или хану.
Клин гель встал, выпрямился во весь свой небольшой рост. Его фигурка в черной визитке с небольшим подтянутым животом, стала внушительной, голос зазвучал ровно и холодно.
— Я должен вам напомнить, господа, что жалобы русскоподданных на хивинцев может разбирать только русский суд. И второе, вы не имеете прав получать долги вперед русского коммерсанта,
Клингель взял со стола письмо генерала Гнилицко-го и неприятным сухим голосом прочел выписку, приложенную при нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82