- Богиня, поклоняющаяся богине. Как удачно.
- Вазкор, - произнесла я, и даже имя его в этом месте и в этот миг
казалось каким-то своеобразным амулетом.
Он поднял меня и поставил на ноги, но я не могла стоять на них. Меня,
казалось, снедали стыд и отвращение.
- Держи себя в руках, - предупредил он меня.
Я чуть подняла голову, глядя на него. Железная фигура, закованные в
латы руки и ноги, кольчужные пластины на груди и на спине, шлем, маска,
металлические кисти.
- Каждый Город, - тихо произнесла я, - здесь и в пустыне, и на Краю
Моря - каждый поклоняется женщине. Нет никаких богов, именем которых
Вазкор мог бы назваться, только богини. - Не уверена, почему это открытие
явилось мне именно тогда. Я отвела взгляд от него и сказала: - Ораш, Ораш,
а не Эзланн - мой город.
Я повернулась и каким-то образом вышла оттуда. В коридоре, где все
еще умирали воины, ко мне поспешили Мазлек и Слор.
- Я ранена, - сказала я, - но не тяжело.
И когда я лежала в своем шатре за пределами города, я прошептала
стоявшему около меня на коленях Мазлеку:
- Есть ли предел тому, что ты сделаешь ради меня?
- Нет, - с силой сказал он. - Нет, богиня.
- Тогда сожги Ораш, - попросила я. - Сотри его с лица земли, уничтожь
его. Не оставь от него ничего.
Он на мгновение притих, а затем встал, прошептал мое имя и покинул
меня.
Я заснула, но во сне я услышала трубный зов, означающий тревогу.
Снаружи возникла большая суета, но я знала, что никакой враг на нас не
напал. А затем заснула еще более глубоким сном.
На рассвете я проснулась и вышла из шатра.
Ораш превратился в конце концов в черный Город. Выпотрошенный,
зияющий, проклятый. В лагере все еще царила суматоха - безумная и
неистовая из-за потерянных в огне богатств. Один из мелких пожаров,
рассудили они, распространился, и сжег город дотла. Грабителей погибло
немного, для этого слишком быстро подняли тревогу.
Мазлек не рассказывал мне о том, что сделал, и я с ним тоже об этом
не заговаривала. Вазкор, если он что-то и заподозрил, никак своих
подозрений не проявил. Призом этот город был небольшим. Его жестокое
уничтожение могло быть для Вазкора ценнее, чем стоящая у него в тылу
брошенная пустая скорлупа, которую мог захватить враг.
То, что я сделала, было глупым. Это не могло принести никакого
утешения, ибо я сожгла не собственное безобразие, а только его символ. И
все же...
6
От черного остова Ораша мы поехали на юг к Белханнору. Сюда скрылись
беглецы из Ораша, так сказала нам та жрица, оставив отражать нас только
храмовую стражу. Мы наткнулись на затвердевшие на морозе колом оставленные
в снегу их фургоны, но бегство их было быстрым. Единственные настигнутые
нами отставшие были трупами, брошенными там, где они рухнули.
Мы ехали поблизости от западной цепи гор и миновали тонкие
вытянувшиеся деревья. Снег в этом году лежал долго.
Я мало что помню в том утомительном походе. Казалось, я все время
мерзла, и меня постоянно слегка лихорадило, что приводило к коротким, но
странным галлюцинациям, так что я несколько раз видела Белханнор прежде,
чем мы действительно добрались до него. Кровотечения у меня не было сорок
два дня, и я не желала думать о том, что это означает.
В первый раз мы увидели его ранним вечером под мрачным янтарным
небом, черный силуэт бледного Города, белого, как Ораш.
Час спустя мы разбили лагерь в кустарниковых лесах у подножья гор. Я
ушла к себе в шатер и лежала там, не спя и не бодрствуя, покуда на нас
наползала черная ночь. На рассвете затрубили новые трубы по другую сторону
долины. Белханнор, похоже, приготовился биться по-старому, отвечая вызовом
на вызов.
В тот день я чувствовала себя совсем разбитой, и эта разбитость
бесила меня. Я вышла и велела привести мне белого коня, но когда он
явился, я едва сумела забраться в седло. Перед глазами у меня все плыло, и
весь мир лагеря, деревьев, гор, равнины, отдаленной армии, отдаленного
Города вращался, словно гончарный круг. Никто не спорил со мной, что я
должна скакать в бой вместе с войсками Вазкора. Наверное, я выглядела
лучше, чем чувствовала себя.
С обоих сторон завыли духовые инструменты, ставшие единым голосом,
трубившим наступление, и рассекли утро от макушки до пояса гремящим желтым
клинком. Суматоха движения, пролетающая внизу черно-белая, как разбитая
мостовая, земля, свинцовое небо с единственной прорехой линяло-оранжевого
цвета. Впереди - силы Белханнора, большая кружащаяся масса, не белая, а
железная. Однако это была не та битва, на какую они надеялись. С нашего
левого фланга заговорили сгустками дыма и света амматские пушки.
Белханнорские шеренги сломались и повалились, словно игрушки.
Пушки белому коню не понравились. Он свернул в сторону и обругал их
по-своему, и вскоре вонь от пороха и раскаленного металла довела его до
бешенства, но он не сбежал. Обезумевши так же, как и я, преисполнившись,
наверное, такой же, как и я, неистовой решимости с головой окунуться в
омут войны, он внезапно рванулся вперед, оставив всякие следы подчинения в
прошлом. Шеренги наших собственных солдат расступились и дали нам дорогу.
Я не очень хорошо помню, как вырвалась вперед и бросилась на изувеченную
пушками переднюю шеренгу, бывшую Белханнором.
Я не ощущала никакого страха, когда "судьба-которая-была-белым-конем"
швырнула меня в гущу вражеских рядов. Я радовалась, я ликовала, ибо здесь
ждало полное забытье. Я подняла меч обеими руками и была больше не
безликой женщиной в капкане земли, а первым всадником, лучником,
колесничим, воином. Я была Дараком, я была Вазкором, я была Смертью. Их
лица - в шлемах, в масках или ничем вообще не закрытые - накатывались и
отлетали от меня, словно головки цветов, и огромный белый зверь у меня
между бедер плясал на их умирающих телах. Небо стало багровым от пушечных
залпов. Я слышала, как огромные ядра летали у меня над головой, словно
железные птицы, и знала, что для меня самой опасности нет. В том смерче
ненависти и радости я нашла красоту боли, победоносную какофонию ужаса,
которая казалась музыкой. Огромный нарастающий гимн, последнее соитие с
тьмой, где последняя нота - оглушительный, пронзительный, оргазмический
крик мучительной боли.
Конь конвульсивно содрогнулся, как тонущий корабль. Я отпустила
поводья и медленно упала вбок, сознавая только движение падения, конь тоже
падал, еще более медленно, до тех пор, пока мы не лежали бок о бок,
опустошенные этим актом любви или смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147