Те с радостью ушли, в том числе и ее
любовник. Он был, как мне казалось, ее талисманом против смерти, и после
четырех месяцев надежды она стала первой новой жертвой Мага.
За семь дней умерло еще десять человек. В горе разразилась истерия, и
Секиш, Темный, ходил среди нас, буравя нас своими проникающими к нам в
душу узкими черными глазами, внушая нам, что мы должны молиться, каяться,
признать свою порочность и зло, которое мы создали и которое вернулось,
чтобы уничтожить нас.
Теперь с утра до ночи - песнопения, самоуничижения перед каменной
чашей. Прекрасная одежда, драгоценности были оставлены. Мужчины и женщины
ходили с распущенными волосами, в простых рубашках и туниках, хлеща себя
розгами до крови, и хлеща вновь, как только затягивались быстро
исцеляющиеся раны. Повсюду звуки ужаса, неистового и искреннего раскаяния,
отчаяния, когда повелители людей пресмыкались на коленях.
- Карраказ, - шептала я перед пламенем в чаше, испытывая
одеревенелость и боль во всем теле, - я зло на лице земли, я зараза,
больная тварь, грязная, проклятая.
Вокруг меня другие шептали так же, как и я. Тучи шепота поднимались,
словно пар. Я думала о статуе отца в зале его дворца, о блестящем
материале, из которого ее сделали, о том, как я засмеялась, увидев ее и
его, стоящих бок о бок, двоих одинаковых мужчин с короткой бородой и
длинными волосами. Теперь от него только эта статуя и останется. Я
заплакала. Уткнувшись лицом в ладони, забыв про песнопения о собственной
греховности, пока на меня не легла, как влага, черная тень Секиша.
- Да, дитя, плачь, - вскричал он своим ужасающим голосом. - Плачь по
своему низменному рождению и скверне, которая в тебе, скверна, которой
твои мать и отец позволили вырасти из их похоти, - он нагнулся ближе и
схватил меня за руку. Песнопение вокруг нас прервалось. - Но, я вижу, ты
плачешь не из-за этого. Это мятежное дитя, дерзающее мечтать о своем
проклятом прошлом. Это дитя может навлечь на нас Их гнев.
Глаза уставились на меня. Он подтащил меня ближе к огромной каменной
чаше, и пламя секло светом его лицо. Он держал меня лицом к этому огню и,
нагнувшись ближе, прошипел мне в ухо:
- Ты грязь и зло, порождение зла, утробы зла. Сила в тебе - нечистая,
ужасная. Полная Сила - молись, молись никогда не обрести ее! Гордыня,
порочность, уродство, зло! Ты грязь темных мест, навоз чудовищ в ямине
похоти. Говори это. _Г_о_в_о_р_и _э_т_о_.
В ужасе я последовала, запинаясь, за ним.
- Я грязь... зло... Сила нечистая, ужасная... Я буду молиться никогда
не обрести ее!
Эти отвратительные слова изрыгались вновь и вновь, когда он держал
меня железными руками перед пламенем. Я раскаялась, что подумала об отце.
Я не поняла, но усвоила. Я стала низкой, грязной. Я сморщилась, сжалась и
была проклятой.
Когда он отпустил меня, я убежала в свою келью и свернулась в клубок,
спрятав лицо и сжав тело от любого взгляда. Я чувствовала на себе следящие
глаза богов, судящие и приговаривающие. Могла ли я усомниться, что я
теперь тоже умру, и мое мясо будет падать с костей в темноте?
Однако с новым днем я проснулась, к своему горю. Секиш лежал перед
каменной чашей, - вернее, то, что от него осталось.
После Секиша другого лидера не появилось. Однако мы и не нуждались в
нем, наши собственные вина и страх служили суровым лидером.
В тот последний месяц смерть повыкосила нас, пока не осталась только
кучка, восемь-десять принцев и принцесс из великих домов севера, да
горстка жрецов. Если кто и оставался в живых за пределами нашего убежища,
то мы не имели никаких известий, равно как и никакой надежды на это. Земля
отняла у нас свои дары, отдавшись опять человеческим дикарям, которые
некогда владели ею.
А потом раздался гром, поставивший последнюю печать на нашей тьме.
Спящая гора заворочалась и задрожала глубоко в своих недрах. Верхние
галереи храма обрушились, оставив после себя лестницы, которые вели теперь
в никуда, платформы их были отсечены, а помещения завалены рухнувшими
камнями. Когда обвал, наконец, стих, обломки завалили высеченные в горе
большие воздушные воронки. Теперь воздух, означавший для нас жизнь и пищу,
не мог больше поступать, а оставшийся воздух стал затхлым и ядовитым.
Один за другим они впадали в сон удушья, и к одному за другим,
лежавшим в своих комнатах, словно бедные забальзамированные куклы с
заводными сердцами, являлся Мор и расплавлял их как воск.
Я медленно бродила по безмолвному храму, задыхаясь и рыдая, когда у
меня хватало на это дыхания. Я наблюдала, как они умирают. Не найти слов
для описания моих чувств, когда я задержалась, ожидая, что последую за
ними к их отвратительному концу.
Среди них была одна принцесса, и она оставалась целой дольше, чем
другие. Она лежала в трансе с рассыпавшимися белыми волосами, с ярко
видимыми под тонкой одеждой прямыми белыми ногами и руками. На груди у нее
сверкала капля алмаза - подарок какого-то давно умершего возлюбленного -
который она не сняла даже в муках раскаяния. Каждый день я тащилась к ней
в келью и сидела на полу около нее, держа ее обмякшую руку так, словно это
служило защитой и утешением.
Однажды я пришла, а белый светильник ее кожи угас в вонючем пятне на
ложе.
Я ушла обратно в свою маленькую келью. Свернулась в клубок. И в
последний раз расплакалась, пока не заснула.
5
Проснуться и не знать - где ты, кто ты, что ты - то ли существо с
ногами и руками, зверь, или хребет в теле огромной рыбы - согласитесь, это
странное пробуждение.
Но через некоторое время возникла новая темнота, полная световых
узоров. Я боялась. И боролась, пытаясь освободиться от лент, которые,
казалось, держали меня, попробовала закричать, и даже мои тело и голос
были теперь для меня новыми.
А затем возник обвал цвета, звука, движения, пронесшийся через мой
мозг, омывая его и оставляя его избитым. Остальная моя жизнь прошла
быстро, словарю кто-то перелистывал страницы огромной книги слишком
стремительно. Однако теперь я смогла вспомнить, что это не то первое
пробуждение под Горой, то первое пробуждение в качестве женщины, которая
заснула четырехлетней девочкой.
Вокруг меня биение скрытых двигателей в серебряном звездолете.
Руки сняли металлический обруч с моей головы и металлические браслеты
с моих запястий. Я поднялась с металлического кресла и была свободна.
Я посмотрела на Сьердена, туда, где он по-прежнему сидел, медленно
отодвигая от себя металлические ленты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
любовник. Он был, как мне казалось, ее талисманом против смерти, и после
четырех месяцев надежды она стала первой новой жертвой Мага.
За семь дней умерло еще десять человек. В горе разразилась истерия, и
Секиш, Темный, ходил среди нас, буравя нас своими проникающими к нам в
душу узкими черными глазами, внушая нам, что мы должны молиться, каяться,
признать свою порочность и зло, которое мы создали и которое вернулось,
чтобы уничтожить нас.
Теперь с утра до ночи - песнопения, самоуничижения перед каменной
чашей. Прекрасная одежда, драгоценности были оставлены. Мужчины и женщины
ходили с распущенными волосами, в простых рубашках и туниках, хлеща себя
розгами до крови, и хлеща вновь, как только затягивались быстро
исцеляющиеся раны. Повсюду звуки ужаса, неистового и искреннего раскаяния,
отчаяния, когда повелители людей пресмыкались на коленях.
- Карраказ, - шептала я перед пламенем в чаше, испытывая
одеревенелость и боль во всем теле, - я зло на лице земли, я зараза,
больная тварь, грязная, проклятая.
Вокруг меня другие шептали так же, как и я. Тучи шепота поднимались,
словно пар. Я думала о статуе отца в зале его дворца, о блестящем
материале, из которого ее сделали, о том, как я засмеялась, увидев ее и
его, стоящих бок о бок, двоих одинаковых мужчин с короткой бородой и
длинными волосами. Теперь от него только эта статуя и останется. Я
заплакала. Уткнувшись лицом в ладони, забыв про песнопения о собственной
греховности, пока на меня не легла, как влага, черная тень Секиша.
- Да, дитя, плачь, - вскричал он своим ужасающим голосом. - Плачь по
своему низменному рождению и скверне, которая в тебе, скверна, которой
твои мать и отец позволили вырасти из их похоти, - он нагнулся ближе и
схватил меня за руку. Песнопение вокруг нас прервалось. - Но, я вижу, ты
плачешь не из-за этого. Это мятежное дитя, дерзающее мечтать о своем
проклятом прошлом. Это дитя может навлечь на нас Их гнев.
Глаза уставились на меня. Он подтащил меня ближе к огромной каменной
чаше, и пламя секло светом его лицо. Он держал меня лицом к этому огню и,
нагнувшись ближе, прошипел мне в ухо:
- Ты грязь и зло, порождение зла, утробы зла. Сила в тебе - нечистая,
ужасная. Полная Сила - молись, молись никогда не обрести ее! Гордыня,
порочность, уродство, зло! Ты грязь темных мест, навоз чудовищ в ямине
похоти. Говори это. _Г_о_в_о_р_и _э_т_о_.
В ужасе я последовала, запинаясь, за ним.
- Я грязь... зло... Сила нечистая, ужасная... Я буду молиться никогда
не обрести ее!
Эти отвратительные слова изрыгались вновь и вновь, когда он держал
меня железными руками перед пламенем. Я раскаялась, что подумала об отце.
Я не поняла, но усвоила. Я стала низкой, грязной. Я сморщилась, сжалась и
была проклятой.
Когда он отпустил меня, я убежала в свою келью и свернулась в клубок,
спрятав лицо и сжав тело от любого взгляда. Я чувствовала на себе следящие
глаза богов, судящие и приговаривающие. Могла ли я усомниться, что я
теперь тоже умру, и мое мясо будет падать с костей в темноте?
Однако с новым днем я проснулась, к своему горю. Секиш лежал перед
каменной чашей, - вернее, то, что от него осталось.
После Секиша другого лидера не появилось. Однако мы и не нуждались в
нем, наши собственные вина и страх служили суровым лидером.
В тот последний месяц смерть повыкосила нас, пока не осталась только
кучка, восемь-десять принцев и принцесс из великих домов севера, да
горстка жрецов. Если кто и оставался в живых за пределами нашего убежища,
то мы не имели никаких известий, равно как и никакой надежды на это. Земля
отняла у нас свои дары, отдавшись опять человеческим дикарям, которые
некогда владели ею.
А потом раздался гром, поставивший последнюю печать на нашей тьме.
Спящая гора заворочалась и задрожала глубоко в своих недрах. Верхние
галереи храма обрушились, оставив после себя лестницы, которые вели теперь
в никуда, платформы их были отсечены, а помещения завалены рухнувшими
камнями. Когда обвал, наконец, стих, обломки завалили высеченные в горе
большие воздушные воронки. Теперь воздух, означавший для нас жизнь и пищу,
не мог больше поступать, а оставшийся воздух стал затхлым и ядовитым.
Один за другим они впадали в сон удушья, и к одному за другим,
лежавшим в своих комнатах, словно бедные забальзамированные куклы с
заводными сердцами, являлся Мор и расплавлял их как воск.
Я медленно бродила по безмолвному храму, задыхаясь и рыдая, когда у
меня хватало на это дыхания. Я наблюдала, как они умирают. Не найти слов
для описания моих чувств, когда я задержалась, ожидая, что последую за
ними к их отвратительному концу.
Среди них была одна принцесса, и она оставалась целой дольше, чем
другие. Она лежала в трансе с рассыпавшимися белыми волосами, с ярко
видимыми под тонкой одеждой прямыми белыми ногами и руками. На груди у нее
сверкала капля алмаза - подарок какого-то давно умершего возлюбленного -
который она не сняла даже в муках раскаяния. Каждый день я тащилась к ней
в келью и сидела на полу около нее, держа ее обмякшую руку так, словно это
служило защитой и утешением.
Однажды я пришла, а белый светильник ее кожи угас в вонючем пятне на
ложе.
Я ушла обратно в свою маленькую келью. Свернулась в клубок. И в
последний раз расплакалась, пока не заснула.
5
Проснуться и не знать - где ты, кто ты, что ты - то ли существо с
ногами и руками, зверь, или хребет в теле огромной рыбы - согласитесь, это
странное пробуждение.
Но через некоторое время возникла новая темнота, полная световых
узоров. Я боялась. И боролась, пытаясь освободиться от лент, которые,
казалось, держали меня, попробовала закричать, и даже мои тело и голос
были теперь для меня новыми.
А затем возник обвал цвета, звука, движения, пронесшийся через мой
мозг, омывая его и оставляя его избитым. Остальная моя жизнь прошла
быстро, словарю кто-то перелистывал страницы огромной книги слишком
стремительно. Однако теперь я смогла вспомнить, что это не то первое
пробуждение под Горой, то первое пробуждение в качестве женщины, которая
заснула четырехлетней девочкой.
Вокруг меня биение скрытых двигателей в серебряном звездолете.
Руки сняли металлический обруч с моей головы и металлические браслеты
с моих запястий. Я поднялась с металлического кресла и была свободна.
Я посмотрела на Сьердена, туда, где он по-прежнему сидел, медленно
отодвигая от себя металлические ленты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147