Под темной вуалью у нее рассыпались
по плечам ледянисто-золотые волосы. Я бы не попросила ее снять маску, но,
полагаю, Днарл внушил ей, что это следует сделать. И золотая личина в виде
какого-то цветка была у нее в руке. Ее вполне совершенные руки и
обнаженные груди отливали жемчугом. Она не носила колец или иных
драгоценностей, хотя казалась прямо-таки созданной для украшений. И хотя
она явно боялась меня, было бы бесполезно уговаривать ее не пугаться.
- Я попросила пригласить тебя ко мне, - начала я, - потому что хочу
знать, где похоронен мой муж.
- Да, богиня, - прошептала она, не глядя на меня.
- Ты знаешь это?
- Да, богиня.
- Откуда?
Она сделала руками легкий нервный жест.
- Вазкор Джавховор прислал воина сказать мне. Похоронили его с
позором, сказал он, из-за того, что он сделал, но тем не менее некоторые
должны помнить и навещать это место.
- Почему сказали тебе? - спросила я ее.
- Потому что... - она запнулась. - Я была его... но я ничего не
значу. Не гневайся на меня! - и заплакала от чистого страха. Похоже, она
тоже ожидала ревности.
- В этом нет надобности, - мягко успокоила я ее. - Во мне нет
никакого гнева на тебя. Ты отведешь меня к тому месту?
Она немо кивнула и тут же повернулась к дверям.
Путь получился долгим. За нами шли двое стражников и несли
светильник, в котором сперва, казалось, не было нужды. Но вскоре
освещенные коридоры остались позади. Мы пошли по темным, пахнущим землей
ходам глубоко под дворцом, по старым и заброшенным погребам, покрытым
толстым слоем пыли и выглядевшим туманными от густой паутины, вниз по
лестницам, описывающим виток за витком, уходя в темень. Путь этот
представлялся опасным. Помнится, я удивилась тому, что она не боялась.
Наконец - ровный коридор и в конце его большая железная дверь. Она
вставила пальцы в бороздки, двинула ими, и дверь со скрипом и неохотно
открылась.
То, что находилось за ней, наполнило меня лютой яростью.
Какой-нибудь холмик земли в пустыне и то меньше разгневал бы меня.
Черный бархат затягивал пять стен этой подземной камеры, от которой
так и несло пылью и заброшенностью. Несмотря на драпировку, пол так и не
подмели дочиста. Повсюду валялись грязные обрывки ткани да осколки стекла.
Влажность скоро во всем прогрызет дыры. В центре помещения - затянутый в
черное помост - то ли деревянный, то ли каменный, не мне знать. И на
нем-то и покоился гроб Верховного владыки - обшитый золотом кедр,
украшенный фениксами и змеями, инкрустированный голубыми камнями и
нефритами, заколоченный гвоздями с алмазными шляпками. Вокруг гроба
увядали разбросанные цветы, добавляя свое разложение к остальному,
драгоценные благовония пролились и растеклись, липкие, прогорклые и дурно
пахнущие, по трещинам пола.
Стража ждала в коридоре; девушка, широко раскрыв глаза, шмыгнула в
угол, когда я все ходила и ходила вокруг гроба, пока мой гнев, как и боль,
немного не спал. Девушка снова заплакала, на этот раз, думаю, по нему.
Саднящее чувство потери, которое испытывала я, было, должно быть,
невыносимым для нее; в конце концов, она ведь знала его и была с ним.
- Если ты желаешь на какое-то время задержаться, я подожду тебя в
коридоре, - предложила я, но она мигом задушила в себе рыдания и выбежала
следом за мной.
Так она и повела нас обратно долгим мрачным путем. Мы добрались до
моих покоев, и я жестом пригласила ее зайти ко мне. Там я поблагодарила
ее, но она, похоже, не поняла, за что.
- Позже, - пообещала я, - я, если смогу, перехороню его, открыто и с
почетом, в традициях Ээланна.
Но она не уразумела, да и в любом случае, каким пустым казалось все
это, каким бессмысленным, ибо он теперь не мог ни насладиться этим, ни
страдать от этого. Однако я не могла выбросить из головы ту грязную
камеру.
Затем я отпустила ее. Она настолько боялась, что я не могла больше
удерживать ее ни минуты. Мне хотелось попросить у нее что-то,
принадлежавшее ему, какую-нибудь подаренную ей мелочь, значившую меньше,
чем другие, но я знала, что раз она настолько испугана, то отдаст мне
самую лучшую и самую дорогую вещь; кроме того, такая просьба в тот момент
казалась неуместной и бессмысленной. Поэтому я ничего ей не сказала, но
позже сожалела об этом.
Той ночью мне привиделось много снов, бесформенных, но ужасающих.
Проснувшись, я вспомнила лишь каменную чашу и пламя, которое было
Карракаэом, и слова проклятия, и то, как я кричала, что я сильнее, намного
сильнее, чем он - та тварь в чаше.
На следующий день начались приготовления к отъезду, и на закате мне
пришлось отправиться в храм и в последний раз благословить Эзланн, хотя,
что правда, то правда, _о_н_и_ ожидали, что я вернусь. Когда я стояла там,
закованная в золотые украшения, мои глаза ни разу не отрывались от чаши,
где горело пламя. Однако пламя оставалось совершенно неподвижным, и
никакой голос не тревожил меня словами: "Я Карраказ Бездушный, порожденный
злом твоей расы... спасения нет... Ты проклята и понесешь проклятие с
собой... и не будет никакого счастья. Ваши дворцы в руинах. На павших
дворах... греются на солнце ящерицы... позволь мне показать тебе, какая
ты".
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
1
Когда я покидала деревню под вулканом, собравшиеся толпы смотрели на
мой отъезд мрачно и со страхом; женщины плакали и хватали меня за рукава.
И позже, из амфитеатра гор, я оглянулась назад и увидела алый светильник -
деревню, горевшую при вторичном извержении вулкана. Теперь я ехала с
Вазкором, хотя и не бок о бок, даже без той отдаленной близости, которая
связывала меня с Дараком. Нас разделяли сотни неодушевленных и живых
объектов: великолепно разодетые солдаты; невероятно убранные лошади в
шелковых попонах с вплетенными в гривы и в хвосты пурпурными лентами и
золотыми нашлепками на сбруе; фургоны с провиантом, запряженные мулами, и
даже рекруты с хуторов, облаченные, как и солдаты, в кожу, но без масок, с
такими же мертвыми глазами и лицами, какие я видела у них при первой
встрече.
В Эзланне звонили колокола, глухо и бесконечно, и толпы бурлили по
обеим сторонам улиц и балконам. Я ехала в своей открытой колеснице,
которую за воротами покину и сменю на карету. Народ кричал и приветствовал
нас. Это было больше, чем процессией богини и короля, - это был
великолепный отъезд начальника на войну. За Белой пустыней тянулся Театр
военных действий, место турниров, где каждая коалиция сражалась с другими,
однако Вазкор знал, да и другие, наверное, тоже, что нынешний Театр
военных действий начнется у черных ворот Эзланна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
по плечам ледянисто-золотые волосы. Я бы не попросила ее снять маску, но,
полагаю, Днарл внушил ей, что это следует сделать. И золотая личина в виде
какого-то цветка была у нее в руке. Ее вполне совершенные руки и
обнаженные груди отливали жемчугом. Она не носила колец или иных
драгоценностей, хотя казалась прямо-таки созданной для украшений. И хотя
она явно боялась меня, было бы бесполезно уговаривать ее не пугаться.
- Я попросила пригласить тебя ко мне, - начала я, - потому что хочу
знать, где похоронен мой муж.
- Да, богиня, - прошептала она, не глядя на меня.
- Ты знаешь это?
- Да, богиня.
- Откуда?
Она сделала руками легкий нервный жест.
- Вазкор Джавховор прислал воина сказать мне. Похоронили его с
позором, сказал он, из-за того, что он сделал, но тем не менее некоторые
должны помнить и навещать это место.
- Почему сказали тебе? - спросила я ее.
- Потому что... - она запнулась. - Я была его... но я ничего не
значу. Не гневайся на меня! - и заплакала от чистого страха. Похоже, она
тоже ожидала ревности.
- В этом нет надобности, - мягко успокоила я ее. - Во мне нет
никакого гнева на тебя. Ты отведешь меня к тому месту?
Она немо кивнула и тут же повернулась к дверям.
Путь получился долгим. За нами шли двое стражников и несли
светильник, в котором сперва, казалось, не было нужды. Но вскоре
освещенные коридоры остались позади. Мы пошли по темным, пахнущим землей
ходам глубоко под дворцом, по старым и заброшенным погребам, покрытым
толстым слоем пыли и выглядевшим туманными от густой паутины, вниз по
лестницам, описывающим виток за витком, уходя в темень. Путь этот
представлялся опасным. Помнится, я удивилась тому, что она не боялась.
Наконец - ровный коридор и в конце его большая железная дверь. Она
вставила пальцы в бороздки, двинула ими, и дверь со скрипом и неохотно
открылась.
То, что находилось за ней, наполнило меня лютой яростью.
Какой-нибудь холмик земли в пустыне и то меньше разгневал бы меня.
Черный бархат затягивал пять стен этой подземной камеры, от которой
так и несло пылью и заброшенностью. Несмотря на драпировку, пол так и не
подмели дочиста. Повсюду валялись грязные обрывки ткани да осколки стекла.
Влажность скоро во всем прогрызет дыры. В центре помещения - затянутый в
черное помост - то ли деревянный, то ли каменный, не мне знать. И на
нем-то и покоился гроб Верховного владыки - обшитый золотом кедр,
украшенный фениксами и змеями, инкрустированный голубыми камнями и
нефритами, заколоченный гвоздями с алмазными шляпками. Вокруг гроба
увядали разбросанные цветы, добавляя свое разложение к остальному,
драгоценные благовония пролились и растеклись, липкие, прогорклые и дурно
пахнущие, по трещинам пола.
Стража ждала в коридоре; девушка, широко раскрыв глаза, шмыгнула в
угол, когда я все ходила и ходила вокруг гроба, пока мой гнев, как и боль,
немного не спал. Девушка снова заплакала, на этот раз, думаю, по нему.
Саднящее чувство потери, которое испытывала я, было, должно быть,
невыносимым для нее; в конце концов, она ведь знала его и была с ним.
- Если ты желаешь на какое-то время задержаться, я подожду тебя в
коридоре, - предложила я, но она мигом задушила в себе рыдания и выбежала
следом за мной.
Так она и повела нас обратно долгим мрачным путем. Мы добрались до
моих покоев, и я жестом пригласила ее зайти ко мне. Там я поблагодарила
ее, но она, похоже, не поняла, за что.
- Позже, - пообещала я, - я, если смогу, перехороню его, открыто и с
почетом, в традициях Ээланна.
Но она не уразумела, да и в любом случае, каким пустым казалось все
это, каким бессмысленным, ибо он теперь не мог ни насладиться этим, ни
страдать от этого. Однако я не могла выбросить из головы ту грязную
камеру.
Затем я отпустила ее. Она настолько боялась, что я не могла больше
удерживать ее ни минуты. Мне хотелось попросить у нее что-то,
принадлежавшее ему, какую-нибудь подаренную ей мелочь, значившую меньше,
чем другие, но я знала, что раз она настолько испугана, то отдаст мне
самую лучшую и самую дорогую вещь; кроме того, такая просьба в тот момент
казалась неуместной и бессмысленной. Поэтому я ничего ей не сказала, но
позже сожалела об этом.
Той ночью мне привиделось много снов, бесформенных, но ужасающих.
Проснувшись, я вспомнила лишь каменную чашу и пламя, которое было
Карракаэом, и слова проклятия, и то, как я кричала, что я сильнее, намного
сильнее, чем он - та тварь в чаше.
На следующий день начались приготовления к отъезду, и на закате мне
пришлось отправиться в храм и в последний раз благословить Эзланн, хотя,
что правда, то правда, _о_н_и_ ожидали, что я вернусь. Когда я стояла там,
закованная в золотые украшения, мои глаза ни разу не отрывались от чаши,
где горело пламя. Однако пламя оставалось совершенно неподвижным, и
никакой голос не тревожил меня словами: "Я Карраказ Бездушный, порожденный
злом твоей расы... спасения нет... Ты проклята и понесешь проклятие с
собой... и не будет никакого счастья. Ваши дворцы в руинах. На павших
дворах... греются на солнце ящерицы... позволь мне показать тебе, какая
ты".
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
1
Когда я покидала деревню под вулканом, собравшиеся толпы смотрели на
мой отъезд мрачно и со страхом; женщины плакали и хватали меня за рукава.
И позже, из амфитеатра гор, я оглянулась назад и увидела алый светильник -
деревню, горевшую при вторичном извержении вулкана. Теперь я ехала с
Вазкором, хотя и не бок о бок, даже без той отдаленной близости, которая
связывала меня с Дараком. Нас разделяли сотни неодушевленных и живых
объектов: великолепно разодетые солдаты; невероятно убранные лошади в
шелковых попонах с вплетенными в гривы и в хвосты пурпурными лентами и
золотыми нашлепками на сбруе; фургоны с провиантом, запряженные мулами, и
даже рекруты с хуторов, облаченные, как и солдаты, в кожу, но без масок, с
такими же мертвыми глазами и лицами, какие я видела у них при первой
встрече.
В Эзланне звонили колокола, глухо и бесконечно, и толпы бурлили по
обеим сторонам улиц и балконам. Я ехала в своей открытой колеснице,
которую за воротами покину и сменю на карету. Народ кричал и приветствовал
нас. Это было больше, чем процессией богини и короля, - это был
великолепный отъезд начальника на войну. За Белой пустыней тянулся Театр
военных действий, место турниров, где каждая коалиция сражалась с другими,
однако Вазкор знал, да и другие, наверное, тоже, что нынешний Театр
военных действий начнется у черных ворот Эзланна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147