Я уже видела мельком то,
к чему мы шли через ущелье, которое выходило в долину. Длинная впадина
белизны, вдали замерзшее озеро, заплаты вечно-зеленых деревьев с покрытыми
листвой вершинами и голыми ветвями, стоящих словно черные птицы на одной
ножке. А вдали - безошибочный силуэт города, накрененные стены, защитное
возвышение платформы, естественное или иное, окруженное лесами.
В ночь третьего дня Вазкор и его капитаны сидели в черном шатре и
обсуждали путь через горы и поход к тем стенам. Город назывался Ораш -
первая рыба улова. Я тоже просидела все это собрание. Никто не отрицал
моего права занимать тут место. Вазкор вообще со мной не разговаривал, и я
тоже не разговаривала с ним, только слушала. Похоже, тут почти напрочь
отсутствовал какой-то план, только агрессивная настойчивость, решимость и
жадность.
Хотя проезд через скалы оказался короче, чем предвидели, его нельзя
было назвать легким. С вершин обрушивались снега, сорванные с мест эхом от
тысяч марширующих ног, копыт, катящихся колес фургонов. Переход этот занял
три дня, и в первый из них погибло десять человек. Ночью лагерные костры
бросали кровавые кляксы на ледяные стены, высившиеся над станом. На третий
день голова армии появилась на скальных карнизах внизу, а следом
потащились и остальные. Последние крутые мили до низа долины мы преодолели
по остаткам старой дороги. По долине проходило много дорог. Они, казалось,
появлялись из ниоткуда и снова исчезали в земле после мили другой пути,
словно следы огромных первозданных слизней.
В той части долины возникало странное ощущение. Безмолвие. Пустыня
тоже безмолвствовала, но по-другому. Там свистел сухой ветер, а иной раз
пролетали птицы. Было легко представить себе, что какая-то жизнь могла
существовать, прячась теперь от снега. Но в долине, похоже, на дуло
никаких ветров - горы, казалось, замуровали ее, словно чашу, а низкое
белое небо служило крышкой. Даже деревья в долине выглядели нереальными:
прямые твердые стволы, почерневшая листва. Воины рубили их, пополняя
запасы дров, и скрежещущий визг каждого, когда оно падало, пронзал мне уши
и доходил до самого живота. А впереди - окруженный лесной гирляндой город
Ораш. Ораш казался спящим или же покинутым. Когда мы ехали к нему по
долине, во мне начала расти странная убежденность, что он совершенно пуст,
или же в нем все умерли. Это ведь Уасти, вспомнила я, рассказала мне среди
фургонов каравана легенду о Сгинувших - как пришла болезнь, и они умирали
там, где стояли или лежали, пока наконец не осталось никого, кто мог бы
похоронить их. По ночам начал являться сон. Я еду на белом коне так же,
как ехала днем, но во главе, одна, а за мной неподалеку движется великая
армия с людьми Мазлека. Ворота стояли, распахнутые настежь, а за ними идут
прямые, как линейка, улицы, тянущиеся к отдаленной горящей точке. В снах
никогда не бывает никаких звуков; я не слышала громыхания следовавшего за
мной воинства. Скачка все продолжается и продолжается, а с нею растет
страх, страх явно беспричинный, и все же холодный и цепкий, и избавиться
от него никак не удается. У этого сна не было никакой кульминационной
точки, никакого внезапного ужаса, только движение, пустота и страх.
Мы разбили лагерь у замерзшего овального озера на пятый день похода
по долине. По краю его торчали обледеневшие тростники, острые, как ножи.
Пришел и ушел розовато-лиловый рассвет, и силуэт, бывший городом, исчез во
тьме. Вот тогда-то мне в голову и пришло нечто, чего я раньше не замечала,
во всяком случае, сознательно: в Ораше не горело никаких огней. Нам
полагалось бы заметить их отблеск на много раньше, каким бы он ни был
слабым, над накрененными стенами ночью. А теперь на расстоянии дневного
перехода я различила очертания его валов и башен, но оконные провалы были
пустыми и черными.
Я прогуливалась вокруг железных стен лагеря с Мазлеком. Теперь я
повернулась к нему и высказала свои соображения.
- Да, - сказал он, - я подумал о том же. Это очень странно.
Кожу у меня начало нервозно покалывать. Я уставилась через плоскую
долину на густые заросли деревьев, которые опоясывали город, а потом текли
к нам, редея по мере приближения. Вдоль нашего металлического частокола
неподвижно стояли через постоянные промежутки часовые Эзланна, Со-Эсса и
Аммата лицом наружу, сжимая в руках копья.
- Лагерь хорошо охраняется, богиня, - сказал Мазлек.
Я кивнула.
Это казалось мелочью, темнота в Ораше. Наверное, они на зиму впадали
в спячку, как животные. Белая Пустыня слишком мало знала об их нравах.
Заснула, тот сон не пришел. Вместо него всю ночь завывали волки,
целая стая их, все кружившая и кружившая вокруг лагеря. Я ворочалась с
боку на бок, беспокойно и все же толком не проснувшись. Раньше я не
слышала в долине волков, не могла различить их воя, подступающего все
ближе и ближе. Мною овладела внезапная убежденность, что они перебрались
через частокол. Я сделала усилие и проснулась. Не раздавалось никакого воя
волков, только безмолвие давило, словно холодная рука.
А затем раздался страшный грохот, какофония пронзительного ржания
лошадей и невозможный гром их копыт. За тканью стен моего шатра вспыхнул
жгучий оранжевый свет. Я могла бы рассудить, что это какое-то происшествие
- пролили в костер масло для светильников, забрел к лошадям пьяный - но по
моему позвоночнику протянулся в мозг электрический серебряный шнур, и я
уже _з_н_а_л_а_. Спала я по большей части одетой для похода, так что
требовалось всего лишь схватить железный меч, длинный нож, заткнуть за
пояс кинжалы.
- Днарл! - позвала я, ибо сегодня ночью у моего входа караулил он. Но
никто не ответил. Я откинула полог и вышла, и меня мгновенно отшибло в
сторону стадо бешено несущихся мулов. Следующим рухнул шатер. Всю эту
сцену отчетливо освещала пылающая масса трех горящих фургонов и нескольких
палаток невдалеке от меня. Там с ржанием неслись сквозь огонь дикие
лошади, перепуганные и разъяренные, и орущие толпы людей. Сквозь шум
ломающегося дерева, крики и панику я услышала, как рычат капитаны, наводя
порядок. Где-то справа от меня раздался отчаянный гулкий стук. На этот раз
золотой огонь, извилистый столб дыма и струи искр: среди запасов дров
взорвалось масло. Почти освободившись, я увидела бегущую ко мне темную
фигуру и сперва подумала, что это, должно быть, Днарл.
- Эта веревка обмоталась мне вокруг голени, - беспомощно сказала я,
но это был не Днарл, это был человек в белых одеждах, испачканных грязью,
с лицом, скрытым маской, похожей на кошмар в аду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
к чему мы шли через ущелье, которое выходило в долину. Длинная впадина
белизны, вдали замерзшее озеро, заплаты вечно-зеленых деревьев с покрытыми
листвой вершинами и голыми ветвями, стоящих словно черные птицы на одной
ножке. А вдали - безошибочный силуэт города, накрененные стены, защитное
возвышение платформы, естественное или иное, окруженное лесами.
В ночь третьего дня Вазкор и его капитаны сидели в черном шатре и
обсуждали путь через горы и поход к тем стенам. Город назывался Ораш -
первая рыба улова. Я тоже просидела все это собрание. Никто не отрицал
моего права занимать тут место. Вазкор вообще со мной не разговаривал, и я
тоже не разговаривала с ним, только слушала. Похоже, тут почти напрочь
отсутствовал какой-то план, только агрессивная настойчивость, решимость и
жадность.
Хотя проезд через скалы оказался короче, чем предвидели, его нельзя
было назвать легким. С вершин обрушивались снега, сорванные с мест эхом от
тысяч марширующих ног, копыт, катящихся колес фургонов. Переход этот занял
три дня, и в первый из них погибло десять человек. Ночью лагерные костры
бросали кровавые кляксы на ледяные стены, высившиеся над станом. На третий
день голова армии появилась на скальных карнизах внизу, а следом
потащились и остальные. Последние крутые мили до низа долины мы преодолели
по остаткам старой дороги. По долине проходило много дорог. Они, казалось,
появлялись из ниоткуда и снова исчезали в земле после мили другой пути,
словно следы огромных первозданных слизней.
В той части долины возникало странное ощущение. Безмолвие. Пустыня
тоже безмолвствовала, но по-другому. Там свистел сухой ветер, а иной раз
пролетали птицы. Было легко представить себе, что какая-то жизнь могла
существовать, прячась теперь от снега. Но в долине, похоже, на дуло
никаких ветров - горы, казалось, замуровали ее, словно чашу, а низкое
белое небо служило крышкой. Даже деревья в долине выглядели нереальными:
прямые твердые стволы, почерневшая листва. Воины рубили их, пополняя
запасы дров, и скрежещущий визг каждого, когда оно падало, пронзал мне уши
и доходил до самого живота. А впереди - окруженный лесной гирляндой город
Ораш. Ораш казался спящим или же покинутым. Когда мы ехали к нему по
долине, во мне начала расти странная убежденность, что он совершенно пуст,
или же в нем все умерли. Это ведь Уасти, вспомнила я, рассказала мне среди
фургонов каравана легенду о Сгинувших - как пришла болезнь, и они умирали
там, где стояли или лежали, пока наконец не осталось никого, кто мог бы
похоронить их. По ночам начал являться сон. Я еду на белом коне так же,
как ехала днем, но во главе, одна, а за мной неподалеку движется великая
армия с людьми Мазлека. Ворота стояли, распахнутые настежь, а за ними идут
прямые, как линейка, улицы, тянущиеся к отдаленной горящей точке. В снах
никогда не бывает никаких звуков; я не слышала громыхания следовавшего за
мной воинства. Скачка все продолжается и продолжается, а с нею растет
страх, страх явно беспричинный, и все же холодный и цепкий, и избавиться
от него никак не удается. У этого сна не было никакой кульминационной
точки, никакого внезапного ужаса, только движение, пустота и страх.
Мы разбили лагерь у замерзшего овального озера на пятый день похода
по долине. По краю его торчали обледеневшие тростники, острые, как ножи.
Пришел и ушел розовато-лиловый рассвет, и силуэт, бывший городом, исчез во
тьме. Вот тогда-то мне в голову и пришло нечто, чего я раньше не замечала,
во всяком случае, сознательно: в Ораше не горело никаких огней. Нам
полагалось бы заметить их отблеск на много раньше, каким бы он ни был
слабым, над накрененными стенами ночью. А теперь на расстоянии дневного
перехода я различила очертания его валов и башен, но оконные провалы были
пустыми и черными.
Я прогуливалась вокруг железных стен лагеря с Мазлеком. Теперь я
повернулась к нему и высказала свои соображения.
- Да, - сказал он, - я подумал о том же. Это очень странно.
Кожу у меня начало нервозно покалывать. Я уставилась через плоскую
долину на густые заросли деревьев, которые опоясывали город, а потом текли
к нам, редея по мере приближения. Вдоль нашего металлического частокола
неподвижно стояли через постоянные промежутки часовые Эзланна, Со-Эсса и
Аммата лицом наружу, сжимая в руках копья.
- Лагерь хорошо охраняется, богиня, - сказал Мазлек.
Я кивнула.
Это казалось мелочью, темнота в Ораше. Наверное, они на зиму впадали
в спячку, как животные. Белая Пустыня слишком мало знала об их нравах.
Заснула, тот сон не пришел. Вместо него всю ночь завывали волки,
целая стая их, все кружившая и кружившая вокруг лагеря. Я ворочалась с
боку на бок, беспокойно и все же толком не проснувшись. Раньше я не
слышала в долине волков, не могла различить их воя, подступающего все
ближе и ближе. Мною овладела внезапная убежденность, что они перебрались
через частокол. Я сделала усилие и проснулась. Не раздавалось никакого воя
волков, только безмолвие давило, словно холодная рука.
А затем раздался страшный грохот, какофония пронзительного ржания
лошадей и невозможный гром их копыт. За тканью стен моего шатра вспыхнул
жгучий оранжевый свет. Я могла бы рассудить, что это какое-то происшествие
- пролили в костер масло для светильников, забрел к лошадям пьяный - но по
моему позвоночнику протянулся в мозг электрический серебряный шнур, и я
уже _з_н_а_л_а_. Спала я по большей части одетой для похода, так что
требовалось всего лишь схватить железный меч, длинный нож, заткнуть за
пояс кинжалы.
- Днарл! - позвала я, ибо сегодня ночью у моего входа караулил он. Но
никто не ответил. Я откинула полог и вышла, и меня мгновенно отшибло в
сторону стадо бешено несущихся мулов. Следующим рухнул шатер. Всю эту
сцену отчетливо освещала пылающая масса трех горящих фургонов и нескольких
палаток невдалеке от меня. Там с ржанием неслись сквозь огонь дикие
лошади, перепуганные и разъяренные, и орущие толпы людей. Сквозь шум
ломающегося дерева, крики и панику я услышала, как рычат капитаны, наводя
порядок. Где-то справа от меня раздался отчаянный гулкий стук. На этот раз
золотой огонь, извилистый столб дыма и струи искр: среди запасов дров
взорвалось масло. Почти освободившись, я увидела бегущую ко мне темную
фигуру и сперва подумала, что это, должно быть, Днарл.
- Эта веревка обмоталась мне вокруг голени, - беспомощно сказала я,
но это был не Днарл, это был человек в белых одеждах, испачканных грязью,
с лицом, скрытым маской, похожей на кошмар в аду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147