Может быть, имеет смысл его расширить?
Его попутчики молчали, не понимая, что этот очень сильный и самолюбивый человек просит их успокоить его...
Королев очень устал. Устал он от одной единственной мысли, которая уже много дней сверлила его мозг: что проглядели? Что не предусмотрели? Какие мелочи? Может ли случиться так, что в какое-то коварное мгновение мелочи эти сольются вместе, образуя уже нечто опасное? Он все время понуждал себя искать, думать и одновременно понимал, что все мыслимое он уже перебрал, что думать ему уже не о чем. Но ощущение какой-то просмотренной, спрятавшейся от него до поры опасности не проходило. Повинуясь ему, еще в Москве он однажды позвонил Келдышу, попросил прислать в ОКБ математиков и еще раз проверить все расчеты баллистиков на участке выведения. Келдыш послал Охоцимского и Энеева, они все проверили, все было верно. Королев поблагодарил их, рассеянно, глядя куда-то в сторону, сказал:
– Понимаете, этот старт – предельная ответственность...
Теперь на космодроме он взялся было проверять подготовку Гагарина и Титова, устроил им «собеседование», задавал вопросы по пилотированию. «Восток» был полностью автоматизированным кораблем, и все пилотирование сводилось к единственной операции, мыслимой в предстоящем полете: ручной ориентации корабля и включению тормозной установки перед посадкой в том случае, если система автоматической ориентации почему-либо не сработает. Что надо делать в этом случае, и Юрий, и Герман знали «назубок»: разбуди среди ночи – ответят без запинки, и это несколько успокоило Сергея Павловича. Но ненадолго. После обеда он вызвал Раушенбаха и Феоктистова и сказал:
– Я прошу вас еще раз поговорить с Гагариным и Титовым. Проверьте еще раз, насколько твердо усвоили они свое полетное задание...
Сергей Павлович говорил, глядя куда-то в сторону и нервно поигрывая карандашом. Он не видел, как по обычно невозмутимому лицу Феоктистова пробежала тень недоумения. Раушенбах покрутил шеей, будто ему жал воротничок. Королев понимал, что делает что-то не то: если Гагарина не сумели подготовить за столько месяцев, вряд ли такая беседа что-то решала.
После утверждения его командиром «Востока», Гагарин был совершенно счастлив, белозубая улыбка не сходила с его лица. Встретив его, Королев довольно хмуро спросил:
– А чему ты, собственно, улыбаешься?
– Не знаю, Сергей Павлович, – задорно ответил Гагарин, – наверное, человек я такой несерьезный...
Королев посмотрел на него строго и ничего не сказал. Уже после приземления Гагарина, по дороге в Куйбышев, вспоминая этот разговор в самолете, радостный Королев воскликнул: «Побольше бы нашей Земле таких „несерьезных“...»
Сейчас, во время инструктажа, который продолжался часа полтора, Гагарин старательно прятал свою веселость, был сосредоточен и внимателен. Никакого волнения, тем более – робости или рассеянности ни Раушенбах, ни Феоктистов в космонавте не почувствовали.
Через много лет Борис Викторович Раушенбах вспоминал:
– Я смотрел на него и умом понимал, что завтра этот парень взбудоражит весь мир. И в то же время в душе никак не мог я окончательно поверить, что завтра произойдет то, чего никогда еще не было, что старший лейтенант, сидящий перед нами, завтра станет символом новой эпохи. Начинаю говорить: «Включите то, не забудьте переключить это», – все нормально, буднично, даже скучновато, а замолкну, и словно какой-то чертик начнет нашептывать: «Чепуха, ничего такого завтра не будет...»
Ракету на старте поставили без замечаний. По готовности «двадцать четыре часа» тоже все шло нормально. В 13.00, еще до инструктажа, приехали Гагарин и Титов, собрались стартовики.
Еще загодя Королев продумал весь этот символический церемониал. Он понимал, что старт Гагарина – это не завершение огромной работы последних лет, а лишь начало ее. И следом пойдут другие старты, и оглядываться будут на этот, первый, смотреть: «А как тогда было?» Он чувствовал, что в поисках этих торжественных форм проводов в космос никто его не поддерживает, а многие просто считают, что СП мудрует или блажит.
– Это очень важно, чтобы космонавт не чувствовал себя пассажиром, которого впопыхах впихнули в купе отходящего поезда, – горячо доказывал Королев.
Нет, церемониал необходим, чтобы все люди почувствовали значительность происходящего, оглянулись на работу, которую сделали. Он должен быть торжественным, как армейская присяга, и человечным, как та минута, когда надо присесть перед дальней дорогой.
После встречи со стартовой командой Гагарин и Титов обедали вместе с Каманиным, пробовали «космическую пищу» в тюбиках: пюре щавелевое с мясом, мясной паштет, шоколадный соус. Каманин понимал, что калорий там много, но вкус любой еды лучше всего познаешь, когда ее кусаешь и жуешь, а это была какая-то сытная, питательная замазка.
Потом была эта встреча с Раушенбахом и Феоктистовым. Гагарин так и не понял, что это было: лекция? Экзамен? Сеанс психотерапии?
Ближе к вечеру Каманин с космонавтами по минутам расписывали завтрашнее утро – подъем, зарядка, туалет, завтрак, медосмотр, облачение в скафандр, проверка скафандра, выезд на старт, проводы. До этого они жили на «нулевке» – «площадке О», где была приличная гостиница, а на эту последнюю ночь перед стартом их перевели на «двойку» – поближе к ракете, поселили в бывшем домике покойного Неделина. Они еще составляли свое расписание, когда в домике неожиданно появился Королев. О деле – ни слова. Ни о чем не расспрашивал, шутил довольно неуклюже:
– Через пять лет можно будет по профсоюзным путевкам в космос летать...
Гагарин и Титов смеялись. Королев тоже улыбался, разглядывая их будто впервые, очень внимательно, пристально. Потом взглянул на часы и ушел так же быстро, как появился.
Специальная группа медиков во главе с Иваном Тимофеевичем Акулиничевым наклеила на Юрия и Германа датчики, а в 22.00 они уже были в постелях.
Яздовский по секрету поставил на их матрацах тензодатчики: ему было интересно, будут ли они волноваться, ворочаться во сне, и усадил инженера Ивана Степановича Шадринцева и психолога Федора Дмитриевича Горбова следить за показаниями этих датчиков. И Юрий, и Герман спали совершенно спокойно. В ту предстартовую ночь в домике дежурили Евгений Анатольевич Карпов, врач Андрей Викторович Никитин и офицер госбезопасности, отвечающий за сохранность космонавтов. Часто заходил Каманин.
Была уже глухая ночь, когда сидящий у стола с медицинской аппаратурой Карпов увидел, как в домике Королева зажегся свет, – зажегся и не погас, и Карпов понял, что Главный не спит, и подумал, что врач нужен не вот этим двум здоровякам, которых он стережет и сдувает с них пылинки, а вот тому очень уставшему человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390
Его попутчики молчали, не понимая, что этот очень сильный и самолюбивый человек просит их успокоить его...
Королев очень устал. Устал он от одной единственной мысли, которая уже много дней сверлила его мозг: что проглядели? Что не предусмотрели? Какие мелочи? Может ли случиться так, что в какое-то коварное мгновение мелочи эти сольются вместе, образуя уже нечто опасное? Он все время понуждал себя искать, думать и одновременно понимал, что все мыслимое он уже перебрал, что думать ему уже не о чем. Но ощущение какой-то просмотренной, спрятавшейся от него до поры опасности не проходило. Повинуясь ему, еще в Москве он однажды позвонил Келдышу, попросил прислать в ОКБ математиков и еще раз проверить все расчеты баллистиков на участке выведения. Келдыш послал Охоцимского и Энеева, они все проверили, все было верно. Королев поблагодарил их, рассеянно, глядя куда-то в сторону, сказал:
– Понимаете, этот старт – предельная ответственность...
Теперь на космодроме он взялся было проверять подготовку Гагарина и Титова, устроил им «собеседование», задавал вопросы по пилотированию. «Восток» был полностью автоматизированным кораблем, и все пилотирование сводилось к единственной операции, мыслимой в предстоящем полете: ручной ориентации корабля и включению тормозной установки перед посадкой в том случае, если система автоматической ориентации почему-либо не сработает. Что надо делать в этом случае, и Юрий, и Герман знали «назубок»: разбуди среди ночи – ответят без запинки, и это несколько успокоило Сергея Павловича. Но ненадолго. После обеда он вызвал Раушенбаха и Феоктистова и сказал:
– Я прошу вас еще раз поговорить с Гагариным и Титовым. Проверьте еще раз, насколько твердо усвоили они свое полетное задание...
Сергей Павлович говорил, глядя куда-то в сторону и нервно поигрывая карандашом. Он не видел, как по обычно невозмутимому лицу Феоктистова пробежала тень недоумения. Раушенбах покрутил шеей, будто ему жал воротничок. Королев понимал, что делает что-то не то: если Гагарина не сумели подготовить за столько месяцев, вряд ли такая беседа что-то решала.
После утверждения его командиром «Востока», Гагарин был совершенно счастлив, белозубая улыбка не сходила с его лица. Встретив его, Королев довольно хмуро спросил:
– А чему ты, собственно, улыбаешься?
– Не знаю, Сергей Павлович, – задорно ответил Гагарин, – наверное, человек я такой несерьезный...
Королев посмотрел на него строго и ничего не сказал. Уже после приземления Гагарина, по дороге в Куйбышев, вспоминая этот разговор в самолете, радостный Королев воскликнул: «Побольше бы нашей Земле таких „несерьезных“...»
Сейчас, во время инструктажа, который продолжался часа полтора, Гагарин старательно прятал свою веселость, был сосредоточен и внимателен. Никакого волнения, тем более – робости или рассеянности ни Раушенбах, ни Феоктистов в космонавте не почувствовали.
Через много лет Борис Викторович Раушенбах вспоминал:
– Я смотрел на него и умом понимал, что завтра этот парень взбудоражит весь мир. И в то же время в душе никак не мог я окончательно поверить, что завтра произойдет то, чего никогда еще не было, что старший лейтенант, сидящий перед нами, завтра станет символом новой эпохи. Начинаю говорить: «Включите то, не забудьте переключить это», – все нормально, буднично, даже скучновато, а замолкну, и словно какой-то чертик начнет нашептывать: «Чепуха, ничего такого завтра не будет...»
Ракету на старте поставили без замечаний. По готовности «двадцать четыре часа» тоже все шло нормально. В 13.00, еще до инструктажа, приехали Гагарин и Титов, собрались стартовики.
Еще загодя Королев продумал весь этот символический церемониал. Он понимал, что старт Гагарина – это не завершение огромной работы последних лет, а лишь начало ее. И следом пойдут другие старты, и оглядываться будут на этот, первый, смотреть: «А как тогда было?» Он чувствовал, что в поисках этих торжественных форм проводов в космос никто его не поддерживает, а многие просто считают, что СП мудрует или блажит.
– Это очень важно, чтобы космонавт не чувствовал себя пассажиром, которого впопыхах впихнули в купе отходящего поезда, – горячо доказывал Королев.
Нет, церемониал необходим, чтобы все люди почувствовали значительность происходящего, оглянулись на работу, которую сделали. Он должен быть торжественным, как армейская присяга, и человечным, как та минута, когда надо присесть перед дальней дорогой.
После встречи со стартовой командой Гагарин и Титов обедали вместе с Каманиным, пробовали «космическую пищу» в тюбиках: пюре щавелевое с мясом, мясной паштет, шоколадный соус. Каманин понимал, что калорий там много, но вкус любой еды лучше всего познаешь, когда ее кусаешь и жуешь, а это была какая-то сытная, питательная замазка.
Потом была эта встреча с Раушенбахом и Феоктистовым. Гагарин так и не понял, что это было: лекция? Экзамен? Сеанс психотерапии?
Ближе к вечеру Каманин с космонавтами по минутам расписывали завтрашнее утро – подъем, зарядка, туалет, завтрак, медосмотр, облачение в скафандр, проверка скафандра, выезд на старт, проводы. До этого они жили на «нулевке» – «площадке О», где была приличная гостиница, а на эту последнюю ночь перед стартом их перевели на «двойку» – поближе к ракете, поселили в бывшем домике покойного Неделина. Они еще составляли свое расписание, когда в домике неожиданно появился Королев. О деле – ни слова. Ни о чем не расспрашивал, шутил довольно неуклюже:
– Через пять лет можно будет по профсоюзным путевкам в космос летать...
Гагарин и Титов смеялись. Королев тоже улыбался, разглядывая их будто впервые, очень внимательно, пристально. Потом взглянул на часы и ушел так же быстро, как появился.
Специальная группа медиков во главе с Иваном Тимофеевичем Акулиничевым наклеила на Юрия и Германа датчики, а в 22.00 они уже были в постелях.
Яздовский по секрету поставил на их матрацах тензодатчики: ему было интересно, будут ли они волноваться, ворочаться во сне, и усадил инженера Ивана Степановича Шадринцева и психолога Федора Дмитриевича Горбова следить за показаниями этих датчиков. И Юрий, и Герман спали совершенно спокойно. В ту предстартовую ночь в домике дежурили Евгений Анатольевич Карпов, врач Андрей Викторович Никитин и офицер госбезопасности, отвечающий за сохранность космонавтов. Часто заходил Каманин.
Была уже глухая ночь, когда сидящий у стола с медицинской аппаратурой Карпов увидел, как в домике Королева зажегся свет, – зажегся и не погас, и Карпов понял, что Главный не спит, и подумал, что врач нужен не вот этим двум здоровякам, которых он стережет и сдувает с них пылинки, а вот тому очень уставшему человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390