именно такие, как Королев, – молодые крепыши сгорали от голода, пеллагры и цинги быстрее хилых стариков.
Зима накатывалась стремительно, день ото дня становилось все холоднее, все больше маленьких (по большим конвоиры стреляли) костерков светились на полигоне, и все быстрее жизнь вымораживалась из тела. От холода было одно спасение – работа, движение, человек работал не потому, что проявлял сознательность, и даже не потому, что мечтал о добавке к пайке. Человек работал, чтобы не замерзнуть, чтобы не присесть на камень в сладком бессилии и не заснуть навсегда. Но снова оказывался он внутри замкнутого круга: человек не мог работать, потому что у него не было сил. А сил не было потому, что не было хлеба. А хлеба – потому, что он не мог работать.
Все теснее душило это дьявольское кольцо Королева. Все пристальнее смотрели на него черные глазницы главного, самого страшного и непобедимого губителя – голода. От комаров зеки могли спастись дымом, от стужи костром, от голода они не могли спастись ничем.
Зеки думали о еде все время, понимали, что делать этого нельзя, но отогнать эти мысли были бессильны. Где, как, когда удобнее, у кого, с помощью кого или чего раздобыть корку хлеба? Все, весь мир, вся вселенная вращались вокруг корки хлеба. А потом наступило самое страшное: и эти мысли пропали. На какой-то предсмертной стадии голод превращал людей в животных. Полная апатия ко всему окружающему овладевала ими, тупое равнодушие и к бедам, и к радостям. Не реагировали и на смерть, и самый труп человека не воспринимали, как воспринимают его обычно. Не реагировали и на жизнь. Скажут – надо идти, идет. Не скажут – не пойдет. Станут в прорубь совать – не сопротивляется. Отнимут желанную пайку – вчера бы глотку за это перегрыз, а теперь даже на это наплевать: перед смертью от истощения есть уже не хочется. Наступает не только физическая, но и умственная неподвижность, и жизнь замирает, тихо гаснет, как выгоревшая до донышка свеча.
Зимой Королев погиб бы, зиму он бы не пережил – он сам говорил об этом. Зима была страшная: из пятисот заключенных лагеря Мальдяк до весны дожили не больше ста человек.
Слесарь-механик Михаил Георгиевич Воробьев, с которым Королев работал еще в ГИРД, а потом строил планер СК-9, рассказывал мне, как он встретил Сергея Павловича на площади Белорусского вокзала в Москве. Королев выглядел изможденным, но был оживлен и все время улыбался, что удивило Воробьева, поскольку привычки такой он за ним не знал.
– Вы откуда такой худой? – спросил Миша.
– С Колымы, – весело ответил Королев. – Тачки с песком возил. Писал в разные инстанции, но не потому, что не хотел возить тачки, а потому, что считал: меня можно лучше использовать на другой работе...
Михаил Георгиевич рассказывал всю правду, но вообще-то это полуправда. В Москву Королев приехал не с Колымы, а из Казани. А вот насчет того, что писал в разные инстанции, это точно. 15 октября 1939 года Сергей Павлович направил большое письмо Верховному прокурору СССР. Отметая все предъявленные ему обвинения, Сергей Павлович заканчивает его так:
«Вот уже 15 месяцев, как я оторван от моей любимой работы, которая заполняла всю мою жизнь и была ее содержанием и целью. Я мечтал создать для СССР впервые в технике сверхскоростные высотные ракетные самолеты, являющиеся сейчас мощным оружием и средством обороны.
Прошу Вас пересмотреть мое дело и снять с меня тяжелые обвинения, в которых я совершенно не виноват.
Прошу Вас дать мне возможность снова продолжать мои работы над ракетными самолетами для укрепления обороноспособности СССР».
Во всех заявлениях в разные инстанции он никогда не ставил свободу на первое место. На первом – всегда мысль о работе. Думаю, для Королева работа была важнее свободы.
Посылая это заявление, Королев не знал, что приговор его уже отменен.
Как рассказывала Мария Николаевна, из Магадана Сергей прислал ей письмо, в котором... восхищался отважными летчицами, установившими женский рекорд дальности полета на самолете. Самолет этот получил нейтральное название «Родина», а прежнее – АНТ-37-бис – называть было опасно (см. ст. 58, п. 10 УК РСФСР), поскольку сам АНТ – Андрей Николаевич Туполев – к тому времени уже сидел. В письме Королев отдельно поминал Гризодубову и посылал привет «дяде Мише». Мария Николаевна поняла, что сын подсказывает ей, откуда можно ждать помощи и быстро разыскала адреса Гризодубовой и «дяди Миши» – Михаила Михайловича Громова.
Громова Королев очень ценил, восхищался им, собирал в свою киевскую папку все вырезки о его полетах и гордился своим знакомством со знаменитым летчиком. Встретились они в ЦАГИ, еще когда Королев работал в авиапроме.
Мария Николаевна пошла домой к Громову без звонка. Он жил на Большой Грузинской. Стоял ясный весенний день, вдруг как-то сразу полилось с крыш, побежали ручьи. В мокрых фетровых ботах и закапанной беличьей шубке Мария Николаевна выглядела жалковато.
Громов был высок, строен и очень красив, но без той слащавости, которой часто отмечены признанные красавцы. Ему было сорок лет – мужик в самом соку, он и выглядел на сорок, сидел очень прямо (верховая езда до глубокой старости сохранила его стать), слушал внимательно. Потом сказал:
– Все ясно. Я постараюсь помочь, но в какой форме, не знаю. Надо посоветоваться с моим секретарем... Видите ли, я ведь беспартийный...
– Сережа тоже беспартийный, – сказала Мария Николаевна.
– Позвоните мне через два-три дня...
Секретарь Громова отнекивался, тянул, давал понять, что звонки ее нежелательны, но недооценил упорства Марии Николаевны (это качество Главный конструктор бесспорно унаследовал от матери) и, в конце концов передал ей записку Громова к Председателю Верховного суда СССР с просьбой принять ее.
Летом 1971 года я посетил Михаила Михайловича (он жил в высотном здании на площади Восстания) с единственной целью: узнать подробности его заступничества за Королева, известного мне лишь по рассказам Марии Николаевны.
– Весна 39-го? – переспросил Громов. – Я ездил в Берлин за медалью ... Откровенно скажу, я не помню, что мать Королева приходила ко мне, но я действительно хлопотал, чтобы ее принял Председатель Верховного суда и характеризовал Сергея Павловича как порядочного человека...
В мемуарах, опубликованных в 1977 году (см. журнал «Новый мир». 1977. № 1-3.), Громов этот эпизод вспомнил. О Марии Николаевне он пишет: «Когда-то, а точнее после моего полета через Северный полюс, она пришла ко мне на Большую Грузинскую с просьбой помочь ей встретиться с влиятельными людьми, которые могли бы устранить трагическую несправедливость, угрожающую ее сыну. Я это сделал».
Мария Николаевна решила обратиться и к Гризодубовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390
Зима накатывалась стремительно, день ото дня становилось все холоднее, все больше маленьких (по большим конвоиры стреляли) костерков светились на полигоне, и все быстрее жизнь вымораживалась из тела. От холода было одно спасение – работа, движение, человек работал не потому, что проявлял сознательность, и даже не потому, что мечтал о добавке к пайке. Человек работал, чтобы не замерзнуть, чтобы не присесть на камень в сладком бессилии и не заснуть навсегда. Но снова оказывался он внутри замкнутого круга: человек не мог работать, потому что у него не было сил. А сил не было потому, что не было хлеба. А хлеба – потому, что он не мог работать.
Все теснее душило это дьявольское кольцо Королева. Все пристальнее смотрели на него черные глазницы главного, самого страшного и непобедимого губителя – голода. От комаров зеки могли спастись дымом, от стужи костром, от голода они не могли спастись ничем.
Зеки думали о еде все время, понимали, что делать этого нельзя, но отогнать эти мысли были бессильны. Где, как, когда удобнее, у кого, с помощью кого или чего раздобыть корку хлеба? Все, весь мир, вся вселенная вращались вокруг корки хлеба. А потом наступило самое страшное: и эти мысли пропали. На какой-то предсмертной стадии голод превращал людей в животных. Полная апатия ко всему окружающему овладевала ими, тупое равнодушие и к бедам, и к радостям. Не реагировали и на смерть, и самый труп человека не воспринимали, как воспринимают его обычно. Не реагировали и на жизнь. Скажут – надо идти, идет. Не скажут – не пойдет. Станут в прорубь совать – не сопротивляется. Отнимут желанную пайку – вчера бы глотку за это перегрыз, а теперь даже на это наплевать: перед смертью от истощения есть уже не хочется. Наступает не только физическая, но и умственная неподвижность, и жизнь замирает, тихо гаснет, как выгоревшая до донышка свеча.
Зимой Королев погиб бы, зиму он бы не пережил – он сам говорил об этом. Зима была страшная: из пятисот заключенных лагеря Мальдяк до весны дожили не больше ста человек.
Слесарь-механик Михаил Георгиевич Воробьев, с которым Королев работал еще в ГИРД, а потом строил планер СК-9, рассказывал мне, как он встретил Сергея Павловича на площади Белорусского вокзала в Москве. Королев выглядел изможденным, но был оживлен и все время улыбался, что удивило Воробьева, поскольку привычки такой он за ним не знал.
– Вы откуда такой худой? – спросил Миша.
– С Колымы, – весело ответил Королев. – Тачки с песком возил. Писал в разные инстанции, но не потому, что не хотел возить тачки, а потому, что считал: меня можно лучше использовать на другой работе...
Михаил Георгиевич рассказывал всю правду, но вообще-то это полуправда. В Москву Королев приехал не с Колымы, а из Казани. А вот насчет того, что писал в разные инстанции, это точно. 15 октября 1939 года Сергей Павлович направил большое письмо Верховному прокурору СССР. Отметая все предъявленные ему обвинения, Сергей Павлович заканчивает его так:
«Вот уже 15 месяцев, как я оторван от моей любимой работы, которая заполняла всю мою жизнь и была ее содержанием и целью. Я мечтал создать для СССР впервые в технике сверхскоростные высотные ракетные самолеты, являющиеся сейчас мощным оружием и средством обороны.
Прошу Вас пересмотреть мое дело и снять с меня тяжелые обвинения, в которых я совершенно не виноват.
Прошу Вас дать мне возможность снова продолжать мои работы над ракетными самолетами для укрепления обороноспособности СССР».
Во всех заявлениях в разные инстанции он никогда не ставил свободу на первое место. На первом – всегда мысль о работе. Думаю, для Королева работа была важнее свободы.
Посылая это заявление, Королев не знал, что приговор его уже отменен.
Как рассказывала Мария Николаевна, из Магадана Сергей прислал ей письмо, в котором... восхищался отважными летчицами, установившими женский рекорд дальности полета на самолете. Самолет этот получил нейтральное название «Родина», а прежнее – АНТ-37-бис – называть было опасно (см. ст. 58, п. 10 УК РСФСР), поскольку сам АНТ – Андрей Николаевич Туполев – к тому времени уже сидел. В письме Королев отдельно поминал Гризодубову и посылал привет «дяде Мише». Мария Николаевна поняла, что сын подсказывает ей, откуда можно ждать помощи и быстро разыскала адреса Гризодубовой и «дяди Миши» – Михаила Михайловича Громова.
Громова Королев очень ценил, восхищался им, собирал в свою киевскую папку все вырезки о его полетах и гордился своим знакомством со знаменитым летчиком. Встретились они в ЦАГИ, еще когда Королев работал в авиапроме.
Мария Николаевна пошла домой к Громову без звонка. Он жил на Большой Грузинской. Стоял ясный весенний день, вдруг как-то сразу полилось с крыш, побежали ручьи. В мокрых фетровых ботах и закапанной беличьей шубке Мария Николаевна выглядела жалковато.
Громов был высок, строен и очень красив, но без той слащавости, которой часто отмечены признанные красавцы. Ему было сорок лет – мужик в самом соку, он и выглядел на сорок, сидел очень прямо (верховая езда до глубокой старости сохранила его стать), слушал внимательно. Потом сказал:
– Все ясно. Я постараюсь помочь, но в какой форме, не знаю. Надо посоветоваться с моим секретарем... Видите ли, я ведь беспартийный...
– Сережа тоже беспартийный, – сказала Мария Николаевна.
– Позвоните мне через два-три дня...
Секретарь Громова отнекивался, тянул, давал понять, что звонки ее нежелательны, но недооценил упорства Марии Николаевны (это качество Главный конструктор бесспорно унаследовал от матери) и, в конце концов передал ей записку Громова к Председателю Верховного суда СССР с просьбой принять ее.
Летом 1971 года я посетил Михаила Михайловича (он жил в высотном здании на площади Восстания) с единственной целью: узнать подробности его заступничества за Королева, известного мне лишь по рассказам Марии Николаевны.
– Весна 39-го? – переспросил Громов. – Я ездил в Берлин за медалью ... Откровенно скажу, я не помню, что мать Королева приходила ко мне, но я действительно хлопотал, чтобы ее принял Председатель Верховного суда и характеризовал Сергея Павловича как порядочного человека...
В мемуарах, опубликованных в 1977 году (см. журнал «Новый мир». 1977. № 1-3.), Громов этот эпизод вспомнил. О Марии Николаевне он пишет: «Когда-то, а точнее после моего полета через Северный полюс, она пришла ко мне на Большую Грузинскую с просьбой помочь ей встретиться с влиятельными людьми, которые могли бы устранить трагическую несправедливость, угрожающую ее сыну. Я это сделал».
Мария Николаевна решила обратиться и к Гризодубовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390