Точность наводки заботила Королева в 30-х годах и теперь продолжала заботить. Если для выполнения первого пункта лунной программы – попадания в Луну – требовалась лишь повышенная точность движения самой «семерки», то для выполнения второго пункта – фотографирования лунного затылка – одного ракетного совершенства было мало. Чтобы сфотографировать Луну «сзади», надо было навести на нее фотоаппарат, т.е. сориентировать лунник в пространстве, упорядочить его движение, привязать к каким-то небесным ориентирам – он уже не имел права свободно кувыркаться в пространстве, как кувыркались и ПС, и Лайка, и «Луна-2».
Разговор об управляемом спутнике шел давно, когда еще даже первого в помине не было. Задания на разработку системы ориентации давались и Кузнецову, и Пилюгину, но у них хватало других дел, до системы ориентации в космосе ни у кого руки не доходили, а главное – никто особенно и не рвался этим делом заниматься, поскольку задача была абсолютно новая, без корней и, как ее решать, все представляли себе довольно смутно. Однако был человек, который как раз обожал подобные задачи.
– Интересно работать, когда знаешь, что этим делом занимаются во всем мире человек 10, ну 15, а еще лучше, если никто не занимается, – говорил он много лет спустя. Этим человеком был Борис Викторович Раушенбах.
Мы расстались с Раушенбахом давно – летом 1938 года, когда ведущий инженер «Объекта-212» в отделе Королева придумывал различные способы управления ракетами в полете. После ареста Сергея Павловича Борис Викторович еще какое-то время занимался автопилотами, но работы по жидкостным ракетам в институте постепенно сворачивались, и автопилоты оказались никому не нужны. Оправдывая свое прозвище «теоретик», Раушенбах занялся теорией горения в воздушно-реактивных двигателях. Московский быт его кое-как наладился, квартирные проблемы более-менее разрешились, и как раз за месяц до начала войны он женился. В эвакуацию в Свердловск вместе с институтом в октябре 1941 года Борис Викторович поехал уже с молодой женой. Но прожили они в Свердловске недолго.
В марте 1942 года пришла повестка из военкомата: «явиться». Борис Викторович удивился: все сотрудники РНИИ, как предприятия оборонного, были «забронированы». Удивился, но пошел. В военкомате он сразу насторожился: у всех новоявленных призывников были немецкие фамилии. Никто никуда их не призывал. Просто так удобнее было сцапать всех сразу.
Если не считать преступлением кратковременное проживание в квартире тещи Ягоды, за Борисом Раушенбахом никакой вины перед генералиссимусом не числилось. Вернее, вина, конечно, была, поскольку под пятым пунктом значился он в неприличном в годы войны виде: немец. Как может человек с таким паспортом, хоть и ни в чем не виноватый, находиться на свободе?! Раушенбаху суждено было повторить трагедию гениального инженера Рудольфа Дизеля, истинного парижанина, изгнанного из родного дома только потому, что он «бош».
Но юного Дизеля с семьей аккуратно репатриировали в Англию, а Раушенбаха посадили, чтобы умертвить. Спецотряды советских немцев еще ждут своего летописца – это белое пятно нашей истории. Раушенбах был в «Стройотряде 18-74». В этом лагере сидели немцы со всей России. Выжили, пожалуй, только уральские, закаленные. Волжане почти все померзли – умирало примерно десять человек в сутки. Их не хоронили, а складывали трупы на дровни и отвозили в яму.
– Меня однажды повалил ветер, – рассказывал мне академик, – не ураган, а просто ветер... Королев был хотя бы формально, но судим, ему определили срок за вредительство, он считал месяцы и дни, он видел край свободы: Раушенбах сидел безо всякого суда и срока и предела не видел, поскольку национальность человека с годами не претерпевает никаких изменений. Борис Викторович считает себя необыкновенным счастливчиком: он остался жив.
– В лагере я работал недолго: с весны до осени. У меня была прекрасная должность: контрольный мастер кирпичного завода. Я получал четыреста граммов хлеба и варил траву, так что питался хорошо. А осенью я уже начал работать на Болховитинова...
Виктор Федорович Болховитинов, который в Билимбае вместе с Исаевым и Березняком работал над ракетным истребителем БИ, знал Раушенбаха еще до войны, когда Раушенбах хотел приспособить воздушно-реактивный двигатель на один из самолетов Болховитинова. Теперь Виктор Федорович вытребовал для Бориса Викторовича занятный статус. Раушенбах жил в лагере, но на работу не ходил: писал, считал, Щетинков был его шефом.
– Потом приходили мои соседи по бараку и я сворачивался. Вы не поверите, но все мои знания по математике я приобрел не в институте, а в бараке; я очень много работал тогда. Сам себе устраивал экзамены, билеты составлял, тянул их и сам себе отвечал. Если я не мог ответить, я сам себе ставил двойку и назначал себе переэкзаменовку... Я увлекался тогда автоколебаниями и сам «открыл» метод гармонического баланса, который уже был открыт Боголюбовым и Крыловым, о чем я, по своему невежеству, не знал. Для Болховитинова я сделал расчет боковой устойчивости самолета. Меня зачислили в КБ старшим инженером, но жил я в лагере. Мне платили вполне приличную зарплату, которую пересылали в лагерь, но купить я ничего не мог и отправлял деньги жене.
Когда Щетинков вернулся в Москву, задания стали поступать и из столицы. Контрольный мастер кирпичного завода писал теперь научные работы по испаряемости ракетных топлив и устойчивости горения в жидкостных двигателях.
Весь этот фантастический кошмар продолжался до конца войны. После победы все немецкие «отряды» были расформированы, а оставшимся в живых в паспорте поставили штампик: «спецпереселенец». Из зека Раушенбах превратился теперь в ссыльного. Он не мог уехать в другой город, должен был раз в месяц отмечаться у «своего» уполномоченного в райотделе милиции.
– Ну все, как у Ленина в Шушенском, – без тени юмора говорил Борис Викторович. – Мое Шушенское – Нижний Тагил.
Тем временем Щетинков через Келдыша добился вызова Раушенбаха в Москву. Числился он проживающим в общежитии, чтобы не бросать тень на жену. Опять происходило нечто фантастическое: ссыльный делал доклад на научно-техническом совете оборонного института, НКВД выдавало ему допуск к секретным документам, но милиция приравнивала переезд в другой город побегу из-под стражи. Через месяц Борис Викторович вернулся в Нижний Тагил. Келдыш хотел взять Раушенбаха к себе, но его направили вольнонаемным инженером в город Щербаков, в КБ, где работали зеки.
– А где это – Щербаков? – рассеянно спросил Раушенбах у своего «уполномоченного».
– Не знаю, – честно признался милиционер.
– И я не знаю... Что же нам делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390