Это людям Серова не понравилось, и немцев перевели в замечательно красивое, но от всего мира отрезанное место – остров Городомля на озере Селигер. Окрестности этого озера прельщали даже доисторического человека, стоянки которого там обнаружили, не говоря уже о человеке историческом, построившем здесь городища и монастыри. В наше время древний монастырь в Никола-Рожке, Троицкий собор в Осташкове, церковь Иоанна Предтечи XVII века и прочие достопримечательности влекут сюда целые полчища туристов с автомобилями, палатками и аквалангами, но в те строгие годы это место было пустынное, сильно примятое войной. Немцам давали задания: что-то сосчитать, что-то спроектировать. Параллельно ту же работу в Подлипках делали наши специалисты. Потом сравнивали, проверяли – туда ли мы идем и скоро убедились, что идем мы именно туда, куда надо, и в немецких поводырях уже не нуждаемся. Это, кстати, потом и сами немцы подтверждали. Поэтому в начале 50-х годов всех немцев с Городомли вывезли, и они возвратились на родину. Многие уехали в ФРГ, а жена Греттрупа даже выпустила там свои мемуары «В тени красной ракеты».
Да, говоря совершенно объективно, немецкие специалисты, действительно, были в тени. Работа их в Советском Союзе никак не повлияла на развитие советской ракетной техники. Ускорить на пару-тройку запусков освоение стартовых методик немецкие консультанты могли, но не более...
Первые Фау-2, доставленные из Подлипок в великой тайне спецпоездом, готовили в монтажно-испытательном корпусе (МИК). Это гордое имя носил просторный деревянный сарай, который был предназначен для защиты людей и техники от пыли и чтобы хоть немного их обогревать, но не делал ни первого, ни второго. Тонкая лёссовая «мука» проникала всюду. В одном из первых писем с полигона Нина Ивановна нашла фотографию Сергея Павловича с надписью: «Не удивляйся моему виду – мы утопаем в пыли». Пыль была опасна не столько гигиенически, сколько технологически, угрожая в первую очередь приборам. От холода сарай тоже не спасал. Несколько печек, сделанных из железных бочек, можно было раскалить до густого малинового жара, но тепло было только рядом с печкой... Я вспоминаю нынешние МИКи, куда нельзя входить без белого халата и хирургической шапочки, и, честно говоря, не понимаю, почему они вообще летали, эти ракеты 47-го года...
Согласно военной терминологии, ракета в сарае называлась ракетой на технической позиции. Оттуда ее везли на стартовую позицию и устанавливали вертикально. Неподалеку от стартовой позиции, со стартовым столом, на котором стояла ракета, за капониром находилась соединенная с нею проводами бронемашина, в которой у пульта сидел оператор. Для начальства была построена деревянная терраса, а рядом с ней отрыт хороший окоп под броневыми щитами – на случай, если ракете «придет в голову» (а точнее, в болванку, поскольку ракеты пускали без боевого заряда) поразить террасу с начальством. Тут же кино-фототеодолиты – немецкие KTh-41, весьма далекие от совершенства аппараты, которые могли делать лишь четыре снимка в секунду. Офицеры из отделения траекторных измерений находились в своем окопчике с секундомерами в руках. С момента старта они начинали громко считать секунды, и крики их, проступая из грохота улетающей ракеты, напоминали гогот встревоженной гусиной семьи. Но уже тогда Рязанский и Богуславский пытались наладить еще очень сырую телеметрию, установив на ракете восемь датчиков. Они очень гордились этими датчиками, всем о них рассказывали и все их хвалили. Интересно, как вели бы себя Михаил Сергеевич и Евгений Яковлевич, если бы им сказали, что всего через каких-нибудь 25-30 лет полетят орбитальные станции, на которых будут работать около 12 тысяч датчиков...
Председателем Государственной комиссии на первый пуск был назначен Николай Дмитриевич Яковлев. С ним – целая свита военных. Офицеров-ракетчиков из спецпоезда переселили в палатки, чтобы разместить всех высоких гостей. Заместителем Яковлева был назначен Серов. В комиссию входили: Устинов, Ветошкин, Вознюк, Королев, представители министерств-смежников: авиапрома – они отвечали за двигатели, судпрома – их гироскопы, связисты – их приборы. В Кап.Яре работало к тому времени уже более 2200 человек, из двенадцати различных министерств. Здесь же были все Главные конструкторы: Глушко, Пилюгин, Рязанский, Бармин, Кузнецов, не говоря уже о своих, подлипкинских: Гонор, Победоносцев, Мишин, Черток и много других специалистов из НИИ-88.
Обстановка была напряженная, много уже ночей не спали, устали донельзя. У Смирницкого по рукам поползла нервная экзема. Вознюк нашел ему профессора-дерматолога из Саратова, но бедный профессор не знал, что от этой хвори есть только одно средство: успешный пуск баллистической ракеты. Профессор верил в какую-то вонючую мазь, и Смирницкий сидел в броневике за пультом с забинтованными руками.
Время старта диктовали баллистики, а им диктовала погода: для траекторных измерений требовалось чистое небо. На этот раз повезло: утро 18 октября было как по заказу: холодное, сухое и солнечное.
Били в рельс – сигнал-приказ покидать стартовую площадку. Белый флаг на мачте за десять минут до пуска сменился красным. Завыла сирена: три минуты осталось. С террасы были видны маленькие фигурки людей, бегущих в укрытие, словно это сирена их испугала. Над Фау струилось мирное, самоварное облачко паров жидкого кислорода: каждую минуту испарялось два с половиной килограмма. Потом облачко растаяло: закрылся дренажный клапан. Пары в кислородном баке создадут теперь избыточное давление, которое подтолкнет жидкий кислород к лопаткам центробежных насосов. Затем из бронемашины электрозапалом подожгут пороховую шашку, установленную внутри двигателя так, что, загоревшись, она начнет вращаться наподобие фейерверочного колеса, разбрызгивая пламя во все стороны. Вот открываются клапаны на магистралях кислорода и спирта, а через пять секунд уже пошла турбина, на оси которой сидят насосы. Восемнадцать форсунок каждую секунду обрушивали на огненный фейерверк 125 килограммов мелкой пыли из спирта и кислорода, но, прежде чем вылететь искореженным из сопла, запальное устройство успевало поджечь эту пыль и ракета медленно, едва заметно покачиваясь, начинала подниматься на огненном хвосте, чтобы еще через мгновение устремиться в зенит.
Первый старт баллистической ракеты в нашей стране состоялся 18 октября 1947 года в 10 часов 47 минут утра. Примерно через минуту ракета поднялась уже на 23 километра, развернулась и легла на заданный курс, продолжая набирать высоту. Она «залезла» в небо на 86 километров и начала валиться оттуда на землю. Воронка на месте ее падения диаметром около 20 метров и глубиной с деревенскую избу находилась в 274 километрах от старта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390