ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Один Королев вел себя так, словно ничего неприятного не случилось. С одной стороны, это была его обычная реакция: всем своим видом он подбадривал людей; с другой – Королев не мог не чувствовать, что в данной неудаче отчасти повинен он сам. Просматривая телеметрию, инженеры Раушенбаха нащупали некий изъян в основной системе ориентации. Раушенбах предупредил Королева о возможном отказе и предложил запасной вариант: ориентацию по Солнцу. Королев заупрямился, он не любил вот так, на ходу, отступать от «штатных режимов», стремился, чтобы все шло так, «как положено». Наверное, сейчас в самолете Сергей Павлович раскаивался в том, что не прислушался к советам Бориса Викторовича. Но, черт подери, почему Раушенбах не настаивал, не брал его за горло?!
Интересно, что Раушенбах в КБ Королева принадлежал к той редчайшей категории людей, на которых Главный никогда не кричал. Это объяснялось не только давностью их знакомства – были люди, которые знали Королева дольше, чем Раушенбах, и на них он кричал, а вот на Раушенбаха не кричал. Уважал. Видел: Борис Викторович не лебезит, не лезет ему на глаза, вообще может неделю не показываться, делает свое дело и делает его хорошо. По воспоминаниям самого Раушенбаха, Королев налетел на него лишь один раз, когда, разгоряченный каким-то жарким спором и не находя поддержки, Главный неожиданно для всех заорал на него: «Ну а ты, что ты стоишь и молчишь, как Иисусик?!» Почему «Иисусик» – неизвестно. Круглолицый, всегда гладко выбритый Раушенбах вовсе не походил на Христа...
До Москвы долетели без приключений. На аэродроме Королев пригласил в машину Бушуева.
– Не доезжая квартала до его дома, Сергей Павлович предложил пройти пешком, – вспоминал Константин Давыдович. – Было раннее московское утро. Он возбужденно, с каким-то восторженным удивлением вспоминал подробности ночной работы. Признаюсь, с недоумением и некоторым раздражением слушал я его, так как воспринял итоги работы как явно неудачные. Ведь мы не достигли того, к чему стремились, не смогли вернуть на Землю наш корабль. А Сергей Павлович без всяких признаков огорчения увлеченно рассуждал о том, что это первый опыт маневрирования в космосе, перехода с одной орбиты на другую, что это важный эксперимент и в дальнейшем необходимо овладеть техникой маневрирования космических кораблей, и какое это большое значение имеет для будущего. Заметив мой удрученный вид, он со свойственным ему оптимизмом уверенно заявил: «А спускаться на Землю корабли, когда надо и куда надо, у нас будут! Как миленькие будут! В следующий раз посадим обязательно...»
Ну как тут не вспомнить мудрого острослова Франсуа де Ларошфуко: «Не бывает обстоятельств столь несчастных, чтобы умный человек не мог извлечь из них какую-нибудь выгоду, но не бывает и столь счастливых, чтобы безрассудный не мог обратить их против себя...»
В тот же день и даже в тот же час другой самолет сел на другом аэродроме: космонавты вернулись с парашютных тренировок. Прошло буквально несколько дней, а на занятия, которые возобновились в здании Института авиационной медицины, приехал невысокий плотный человек лет пятидесяти. По тому, как все забегали вокруг него, как «сопровождали», космонавты сразу поняли, что это большой начальник. Но почему он в штатском?!
Представился: профессор Сергеев. Карпов познакомил его с космонавтами. Расспрашивал мало, но очень внимательно разглядывал. Потом быстро уехал. «Это Королев!» – сказал вечером Карпов «по секрету». Так состоялась их первая встреча.
Все интенсивнее становились медико-биологические тренировки на бегущей дорожке, качелях Хилова, в кресле Барани, тепло– и сурдокамерах, вибростенде и центрифуге. Нагрузки возрастали. Космонавты тихо роптали. «Более всего проявилось негативное отношение будущих космонавтов, пожалуй, к трем „мероприятиям“ медико-биологического раздела подготовки, – писал позднее Е.А.Карпов, – к повторявшимся внешне одним и тем же медицинским обследованиям, к повторным тренировкам с тепловыми нагрузками да к малоприятным, мягко говоря, вестибулярным тренировкам на вращаемом кресле. Потребовалось провести немало бесед с тем, чтобы убедить некоторых слушателей в необходимости проведения данных работ и оправданности включения их в программу подготовки к первым космическим полетам».
Неожиданно для самого себя трудно перенес «подъем» в барокамере на высоту 6 тысяч метров Николаев. Быковский, первый прошедший испытания одиночеством, успокаивал ребят: «Ничего особенного», но Попович потом признался: «Нелегко». Николаев вспоминал: «Хотелось услышать хотя бы тонюсеньский птичий писк, увидеть что-нибудь живое. И вдруг меня словно кто-то в спину толкнул. Поворачиваюсь и в малюсеньком обзорном кружочке вижу глаз. Он сразу исчез, но я его запомнил: от табачного цвета глаза до каждого волоска рыжеватых ресниц... Не знаю, как я не выкрикнул: „Ну, еще взгляни! Посмотри хоть малость!“ Что-то подобное испытывал Волынов: „Живое слово, только одно слово – что бы я отдал тогда за него!“ У Рафикова, когда он спал, отказал датчик дыхания. Дежурный врач заглянул в иллюминатор и обмер: лежит и... не дышит! А может быть, все-таки спит? Он написал записку, положил ее в передаточный люк и включил микрофон: „Марс Закирович! Возьмите содержимое передаточного люка“. Теперь перепугался проснувшийся Рафиков: ему показалось, что начались слуховые галлюцинации. Первым сутки в скафандре при температуре 55 градусов и влажности 40 процентов провел Шонин. За ним – Рафиков. „По истечении трети суток, – вспоминает он, – меня начал одолевать сон: постоянно видел во сне фонтаны, водопады, море...“ Следом в „парилку“ сел Волынов.
Начались тренировки в невесомости, которая наступает, когда самолет – сначала это был реактивный истребитель, потом – пассажирский Ту-104 – летит по сложной вертикальной кривой. Гагарин записал уже на Земле в журнал: «Ощущение приятной легкости. Попробовал двигать руками, головой. Все получается легко, свободно. Поймал плавающий перед лицом карандаш... На третьей горке при невесомости при распущенных привязных ремнях попробовал поворачиваться на сиденье, двигать ногами, поднимать их, опускать. Ощущение приятное, где ногу поставишь, там и висит – забавно. Захотелось побольше подвигаться».
Тогда невесомость только веселила их...
Когда в Летно-исследовательском институте трудами, прежде всего Сергея Григорьевича Даревского был создан корабль-тренажер и привлеченный Сергеем Павловичем в качестве инструктора-методиста летчик-испытатель Марк Лазаревич Галлай начал на нем занятия с космонавтами, стало ясно, что тренировать всю «двадцатку» – неудобно, трудно, да и дело идет слишком медленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390