– А откуда вы знаете Воловича? – спросил я.
– Он занимался мавзолеем. После постройки каменного мавзолея в 1930 году там надо было создать наиболее благоприятные условия для сохранения тела Владимира Ильича.
Почему это задание было дано ОГПУ – до сих пор не понимаю. Но факт есть факт: ОГПУ поручило заводу «Компрессор» создать холодильную установку для охлаждения саркофага и правительственной комнаты в мавзолее. На «Компрессоре» это задание поручили трем специалистам: Ивану Федоровичу Твердовскому – руководителю проектного отдела, Шолому Евсеевичу Шехтману – руководителю аппаратного отдела и мне, – руководителю компрессорного отдела. Тогда я и познакомился с Воловичем и его начальником Паукером. Мы сделали проект, поставив главной задачей – обеспечение абсолютной надежности установки. Проект наш ОГПУ отправило на отзыв в Гипрохолод и МВТУ. Специалисты по холодильным машинам: Евгений Борисович Иоэльсон и Платон Николаевич Шевалдышев проект наш разгромили. Они предлагали бесспорно более совершенное техническое решение: аммиачная установка с воздушным охлаждением и испарением аммиака в воздухоохладителях – вместо нашего рассола. Вот тогда нас и вызвали в ОГПУ. Очень серьезный был разговор, очень опасный...
– Ты не перепутал? – спросил, не глядя на нас Паукер у Воловича. – Ты им объяснил, что установка нужна для мавзолея, а не для овощной базы?
Мы начали объяснять, что аммиачная установка, конечно, современнее, но в охлажденный воздух может просочиться аммиак, а это – яд, будет большая беда. А наша установка совершенно безопасна. Ну, протечет у нас трубопровод, будет лужа рассола и все.
– Но ведь трубы сварные, – попробовал возразить Паукер, но прежней уверенности в его голосе уже не было.
– Любая конструкция коррозирует...
– А если в воздухоохладитель подложить ампулу с отравляющим веществом? – весь подавшись вперед тихо спросил Волович.
– Такую возможность исключить нельзя, – в тон ему ответил Твердовский. В результате мы убедили, что наша установка безопаснее...
Бармин опять помолчал и добавил:
– Воловича и Паукера расстреляли. Иоэльсон сидел, а потом куда-то исчез...
– А потом Берия расстрелял Ежова, – в тон академику сказал я, – это же сценарий из жизни мафии. Вам приходилось встречаться с Берия?
– Увы, приходилось... Он вызвал к себе всех главных конструкторов по ракетной технике. Усадил всех нас за длинный стол и сказал:
– Я начну с того, что каждый из вас в течение трех месяцев должен подготовить как бы своего двойника, который разбирался бы во всех вопросах не хуже вас. Мало ли что с вами может случиться... Фамилии этих людей сообщите товарищу Михневу, моему помощнику. А теперь я вас слушаю...
Первым выступал Королев, рассказывал о ракетах, над которыми он работает, показывал чертежи, графики, рисунки траекторий. Иногда в рассказ встревал Устинов, дополнял. Берия одергивал его, как разбаловавшегося мальчишку:
– Сиди и не мешай! Что мне с тобой делать...
У меня и у других тоже сложилось впечатление, что Устинов не боится Берия. Очевидно, Берия всегда помнил, что Устинов – любимец Сталина. Когда Королев начал объяснять траектории, Берия перебил:
– Товарищ Королев, я – не техник, мне этого знать не надо. Мне надо знать, что эта ракета нам даст, сколько времени требуется для ее изготовления и сколько она будет стоить...
Королев не успел ответить, как зазвонил телефон, Берия схватил трубку, вскочил с кресла и вытянулся струной:
– Слушаю, товарищ Сталин!.. Я заканчиваю прием конструкторов ракетной техники... Понял... Буду...»
Совещание он свернул буквально на полуслове. Больше я его никогда не видел, о чем не жалею...
На восьмой день войны главного конструктора завода «Компрессор» Бармина вызвал к себе нарком общего машиностроения Петр Иванович Паршин. В кабинете сидели заместитель начальника оборонного отдела ЦК Лев Михайлович Гайдуков и главный инженер НИИ-3 Андрей Григорьевич Костиков.
– Все, что вы до сих пор делали, забудьте, – сказал Паршин Бармину. – Только это, – он пододвинул папку с секретными чертежами реактивной установки – скоро ее назовут «катюшей».
Нарком не сказал тогда Бармину, что к началу войны у нас было только шесть боевых машин. В ночь с 1 на 2 июля они ушли на фронт. Шесть! А нужны были сотни, тысячи!
– Костикова Паршин назначил главным конструктором завода, а меня – его замом, – вспоминает Бармин. – Костиков приезжал к концу рабочего дня, да и то не каждый день. Это не работа. В производстве он совершенно ничего не понимал. Его конструкцию, как говорили старые рабочие, – на колене надо делать, он не представлял себе реальных возможностей производства. А ведь нужна была большая серия. Я решил все делать по-своему, он злился, писал рапорты, чтобы меня убрали. Но, в конце концов, убрали его, я стал главным конструктором «Компрессора». Завод эвакуировался в Челябинск, но мы в Москве продолжали делать «катюши»...
Едва ли найдется у нас еще один академик, который бы за годы войны был отмечен «генеральским» орденом Кутузова. У Бармина был этот орден.
С Королевым Бармин встретился в Германии, но виделись они там, впрочем, редко: Бармин работал в Берлине, а Королев – в Тюрингии. В послевоенные годы баллистические ракеты сблизили их. Стартовый комплекс первых баллистических был довольно примитивен, и, когда речь зашла о ракете межконтинентальной, поначалу думалось, что и тут можно будет сработать по «классической» схеме: поставить ее на хвост, и конструкторам и стартовикам это было привычно, а привычное – успокаивает. Стали считать и получилось, что отвести на старте газовые струи одновременно из центрального блока и из «боковушек» – невозможно. Решение оказалось столь же новаторским, как и сама ракета. Межконтинентальную ракету стартовые фермы брали «за талию», она не стояла, она висела над газоотводным проемом. При этом собственной тяжестью она как бы сама себя заклинивала. Но задача-то была не только в том, чтобы удержать эти 300 тонн, но и в том, чтобы ракету вовремя отпустить, не притормозив в эти первые, самые трудные секунды ее полета. И вот здесь конструкторы КБ Бармина нашли действительно на редкость изящную схему, ранее никогда в мировой ракетной технике не применявшуюся. Как только двигатели набирали силу, способную уравновесить массу огромной машины, ракета, естественно, переставала давить на упоры ферм, и в этот момент противовесы, откидывая фермы в сторону, освобождали ракету. Точнее, она как бы сама себя освобождала, когда стартовый комплекс был ей уже не нужен. Об этом писать легко, поскольку все видели старты космических ракет в кино и на телеэкране, но додуматься до такой инженерной простоты, ой, как трудно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390