Если это чередование отомрет и власть на
веки вечные заберет одна партия (как в Швеции), нам, скорее всего,
придется составлять новую конституцию и перекраивать жизнь в стране на
новый лад. В этом тоже есть свои плюсы. Раз уж мы экспортировали нашу
конституцию (или нечто отдаленно ее напоминающее) в несколько не подающих
никаких надежд государств-сателлитов, мы по крайней мере позабавим мир,
если в конце концов признаем, что конституция эта оказалась непригодной
даже для Британии.
Однако среди политиков мало отчаянных голов, готовых пойти на такое
признание - большинство согласятся, что парламент надо сохранить в
нынешнем виде. И тогда двум партиям придется играть в игру, схожую, скорее
всего, с крикетом; игру, в которой подача не может быть в твоих руках
бесконечно. Это значит, что время от времени к власти должно приходить
лейбористское правительство, призванное покорять "командные высоты"
промышленности, должен появляться кабинет, сориентированный на
"существенное расширение общественной собственности". В 1963 году
Британский конгресс тред-юнионов проголосовал за национализацию дорожного
транспорта, авиационной, сталелитейной и судостроительной промышленности,
а также крупнейших электротехнических заводов. Путь к достижению этой цели
достаточно тернист, но задача остается, в итоге к двум миллионам, занятым
в национализированных отраслях промышленности, прибавится примерно еще
один. Рано или поздно на наших глазах возникнут новые государственные
монополии, новые отрасли промышленности, объединенные под эгидой
государства, прочие предприятия, на которых государственное влияние будет
все более ощутимым.
Коль скоро эта политика общепризнана и по крайней мере частично
воплощается в жизнь, внесем ясность по двум вопросам. Во-первых,
общественная собственность не означает общественный контроль. Авиационную
или судостроительную отрасли промышленности можно реорганизовать и купить
на наши деньги, но контролировать их мы не будем. Контролировать их будет
премьер-министр, вопросы заработной платы он согласовывает с
соответствующими профсоюзами, в остальном же не отчитывается ни перед кем
- разве что перед душами усопших Беатрис и Сиднея Уэбб. Он не отчитывается
перед парламентом, и мы вовсе не уверены, что министрам придется (или им
будет предоставлена честь) информировать палату о положении дел в
национализированных отраслях промышленности - разве что в самом широком
смысле. Во-вторых, процесс национализации в принципе можно считать
бесповоротным. Консерваторы робко попытались повернуть эту реку вспять - в
металлургии и автодорожных грузовых перевозках. Но чередовать
национализацию с денационализацией в этих и других отраслях промышленности
технически просто невозможно. Первый же вопрос: кто будет покупать акции?
Если мы и впредь будем придерживаться двухпартийной системы, то есть две
существующие политические партии сохранятся в нынешнем виде, все отрасли
промышленности рано или поздно будут национализированы. Ибо именно к этому
стремится одна из партий, другая же не в силах этот процесс остановить или
повернуть вспять. Единственная альтернатива - прекратить всякие
эксперименты в области демократии и признаться, что они с треском
провалились. Но прежде чем прибегнуть к столь крайней мере, можно
испробовать еще кое-что. Можем ли мы аргументирование показать всему
народу - включая сторонников лейбористской партии, - что национализация
зашла слишком далеко? Уверен, такая попытка возможна, более того, она
может закончиться успехом, но при одном условии: мы сражаемся не против
национализации как таковой, а против монополии в любой форме. Сейчас такой
век: компании поглощают друг друга, вовсю сливаются, промышленные силы
сосредоточиваются в мощные кулаки, а иногда (не всегда) в игру вступает
американский капитал. Стоит ли требовать от сегодняшних бизнесменов, чтобы
они предали монополию хуле? Стоит ли предлагать промышленникам, чтобы они
высказались в поддержку свободной торговли? Не слишком ли старомодно? И
куда вообще этот спор нас заведет?
Чтобы организовать торговлю и промышленность, в ходу были и есть два
метода. Либо возникают монополии, либо разные фирмы свободно конкурируют;
та и другая политика имеет свои плюсы. Начнем с монополий. Первые
монополии появились в престоловладении, правосудии, военном деле,
геральдике, религии, почтовой службе. Покончить с частным
предпринимательством именно в этих сферах - так вопрос не стоял. Вполне
могло случиться, что претендентов на корону было бы пруд пруди. Или лорды
и пэры выстроили бы собственные суды, собственные виселицы и запустили бы
свою судебную машину на полную мощность. Когда-то за место под солнцем
конкурировали Папы, а сейчас конкурируют телеграфные компании. Все же
удалось договориться: если каждый будет вершить свой суд, это приведет к
неразберихе. Позже на свет появились монополии по торговле с Восточной
Индией, по торговле рабами и многие другие, самые разнообразные - от
изготовления селитры до развития Гудзонова залива. Почти все эти монополии
за их действия можно было привлечь к судебной ответственности. Но с
приходом XVIII века народ взбунтовался против монополий - даешь свободную
торговлю! Бунт этот, начавшись в Америке, доплыл до берегов Франции и
Англии, и к середине XIX века монополии с солидным стажем были в своем
большинстве запрещены. Выжили в этой резне совсем немногие, скажем
геральдическая палата да компания "Гудзонов залив". Но не успели старые
монополии исчезнуть, на их месте выросли новые: на строительстве каналов,
шоссейных и железных дорог; с самого начала их контролировал закон,
утвержденный в парламенте. Они задавали тон новому веку, влияли на него,
ибо судьба опять становилась к ним благосклонной; со времен железных дорог
судьба так и благоволит к монополиям - сегодня монополизированы
космические полеты и цифровые вычислительные машины. Есть явления, для
семейной фирмы слишком громоздкие, и если организация расширяется по
техническим причинам, обретает национальные масштабы, она в конце концов
превращается в монополию. В защиту такой монополии и ей подобных всегда
был и есть один сильный аргумент - безопасность людей. Мы открываем
монополию на корону, виселицу, артиллерию, железную дорогу и воздушную
линию, объясняя это тем, что альтернативы могут быть исключительно
опасными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
веки вечные заберет одна партия (как в Швеции), нам, скорее всего,
придется составлять новую конституцию и перекраивать жизнь в стране на
новый лад. В этом тоже есть свои плюсы. Раз уж мы экспортировали нашу
конституцию (или нечто отдаленно ее напоминающее) в несколько не подающих
никаких надежд государств-сателлитов, мы по крайней мере позабавим мир,
если в конце концов признаем, что конституция эта оказалась непригодной
даже для Британии.
Однако среди политиков мало отчаянных голов, готовых пойти на такое
признание - большинство согласятся, что парламент надо сохранить в
нынешнем виде. И тогда двум партиям придется играть в игру, схожую, скорее
всего, с крикетом; игру, в которой подача не может быть в твоих руках
бесконечно. Это значит, что время от времени к власти должно приходить
лейбористское правительство, призванное покорять "командные высоты"
промышленности, должен появляться кабинет, сориентированный на
"существенное расширение общественной собственности". В 1963 году
Британский конгресс тред-юнионов проголосовал за национализацию дорожного
транспорта, авиационной, сталелитейной и судостроительной промышленности,
а также крупнейших электротехнических заводов. Путь к достижению этой цели
достаточно тернист, но задача остается, в итоге к двум миллионам, занятым
в национализированных отраслях промышленности, прибавится примерно еще
один. Рано или поздно на наших глазах возникнут новые государственные
монополии, новые отрасли промышленности, объединенные под эгидой
государства, прочие предприятия, на которых государственное влияние будет
все более ощутимым.
Коль скоро эта политика общепризнана и по крайней мере частично
воплощается в жизнь, внесем ясность по двум вопросам. Во-первых,
общественная собственность не означает общественный контроль. Авиационную
или судостроительную отрасли промышленности можно реорганизовать и купить
на наши деньги, но контролировать их мы не будем. Контролировать их будет
премьер-министр, вопросы заработной платы он согласовывает с
соответствующими профсоюзами, в остальном же не отчитывается ни перед кем
- разве что перед душами усопших Беатрис и Сиднея Уэбб. Он не отчитывается
перед парламентом, и мы вовсе не уверены, что министрам придется (или им
будет предоставлена честь) информировать палату о положении дел в
национализированных отраслях промышленности - разве что в самом широком
смысле. Во-вторых, процесс национализации в принципе можно считать
бесповоротным. Консерваторы робко попытались повернуть эту реку вспять - в
металлургии и автодорожных грузовых перевозках. Но чередовать
национализацию с денационализацией в этих и других отраслях промышленности
технически просто невозможно. Первый же вопрос: кто будет покупать акции?
Если мы и впредь будем придерживаться двухпартийной системы, то есть две
существующие политические партии сохранятся в нынешнем виде, все отрасли
промышленности рано или поздно будут национализированы. Ибо именно к этому
стремится одна из партий, другая же не в силах этот процесс остановить или
повернуть вспять. Единственная альтернатива - прекратить всякие
эксперименты в области демократии и признаться, что они с треском
провалились. Но прежде чем прибегнуть к столь крайней мере, можно
испробовать еще кое-что. Можем ли мы аргументирование показать всему
народу - включая сторонников лейбористской партии, - что национализация
зашла слишком далеко? Уверен, такая попытка возможна, более того, она
может закончиться успехом, но при одном условии: мы сражаемся не против
национализации как таковой, а против монополии в любой форме. Сейчас такой
век: компании поглощают друг друга, вовсю сливаются, промышленные силы
сосредоточиваются в мощные кулаки, а иногда (не всегда) в игру вступает
американский капитал. Стоит ли требовать от сегодняшних бизнесменов, чтобы
они предали монополию хуле? Стоит ли предлагать промышленникам, чтобы они
высказались в поддержку свободной торговли? Не слишком ли старомодно? И
куда вообще этот спор нас заведет?
Чтобы организовать торговлю и промышленность, в ходу были и есть два
метода. Либо возникают монополии, либо разные фирмы свободно конкурируют;
та и другая политика имеет свои плюсы. Начнем с монополий. Первые
монополии появились в престоловладении, правосудии, военном деле,
геральдике, религии, почтовой службе. Покончить с частным
предпринимательством именно в этих сферах - так вопрос не стоял. Вполне
могло случиться, что претендентов на корону было бы пруд пруди. Или лорды
и пэры выстроили бы собственные суды, собственные виселицы и запустили бы
свою судебную машину на полную мощность. Когда-то за место под солнцем
конкурировали Папы, а сейчас конкурируют телеграфные компании. Все же
удалось договориться: если каждый будет вершить свой суд, это приведет к
неразберихе. Позже на свет появились монополии по торговле с Восточной
Индией, по торговле рабами и многие другие, самые разнообразные - от
изготовления селитры до развития Гудзонова залива. Почти все эти монополии
за их действия можно было привлечь к судебной ответственности. Но с
приходом XVIII века народ взбунтовался против монополий - даешь свободную
торговлю! Бунт этот, начавшись в Америке, доплыл до берегов Франции и
Англии, и к середине XIX века монополии с солидным стажем были в своем
большинстве запрещены. Выжили в этой резне совсем немногие, скажем
геральдическая палата да компания "Гудзонов залив". Но не успели старые
монополии исчезнуть, на их месте выросли новые: на строительстве каналов,
шоссейных и железных дорог; с самого начала их контролировал закон,
утвержденный в парламенте. Они задавали тон новому веку, влияли на него,
ибо судьба опять становилась к ним благосклонной; со времен железных дорог
судьба так и благоволит к монополиям - сегодня монополизированы
космические полеты и цифровые вычислительные машины. Есть явления, для
семейной фирмы слишком громоздкие, и если организация расширяется по
техническим причинам, обретает национальные масштабы, она в конце концов
превращается в монополию. В защиту такой монополии и ей подобных всегда
был и есть один сильный аргумент - безопасность людей. Мы открываем
монополию на корону, виселицу, артиллерию, железную дорогу и воздушную
линию, объясняя это тем, что альтернативы могут быть исключительно
опасными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164