Эскапады,
справедливо заклейменные как глупые и безнравственные, тем не менее (легко
себе представить!) в свое время доставили людям бездну удовольствия.
Конечно, осуждали во всеуслышание, а зависть держали про себя, но ведь
нельзя же винить человека за то, что он хочет выяснить все мельчайшие
подробности дела, прежде чем публично высказать свое мнение? Самые
сумасбродные и опрометчивые поступки могут по крайней мере стать сюжетом
занимательного рассказа: как, например, французский роман или те сказания,
которые мы встречаем в греческой и римской литературе, созданные в
дохристианские времена и чудовищно языческие по моральным основам. Как раз
к таким сказаниям и относится история Елены, Париса и Троянской войны.
Быть может, эта история и отличается прискорбным отсутствием
благопристойности - в конце концов, откуда древним было научиться правилам
хорошего тона? - но в занимательности ей никак не откажешь. Можно даже
сказать, что она (в конечном итоге) имеет свою мораль: ни одна любовная
история не губила столь безжалостно не только всех, кто был в ней замешан,
но еще и многие тысячи людей, лишь косвенно вовлеченных в этот роман.
Публикация "Илиады" почти оправдана тем, что эта книга может послужить для
молодежи примером того, как опрометчивость наказуется по заслугам.
Романтическая история, или _роман_, получивший форму литературного
произведения, становится печатной документацией более или менее (чаще
менее) правдоподобных событий, центром которых является любовь - тема
неизменная и - простят ли нам это утверждение? - не претерпевающая почти
никаких изменений. Романист, как правило, проповедует Евангелие любви
романтической. Ежели герой, граф Нормантауэрский, пренебрегая всеми
доводами здравого смысла, хочет взять в жены миловидную дочку пастора,
бедного, как церковная крыса, - вот подходящий (хотя и не слишком
оригинальный) материал для романа. Однако если герой вдруг в XXII главе
опомнится и решит, напротив, посвататься к наследнице солидного состояния
в Найтсбридже, тут уж ничего романтического нет. Герой и героиня романа
должны быть готовы принести в жертву любви все, да, все на свете. Эта
установка родилась намного раньше жанра романа. И Джейн Остин - первая
великая английская романистка - была готова хорошенько над этим
посмеяться. В романе "Любовь и дружба", который она написала, когда ей
было семнадцать лет, Джейн старательно разрабатывает тему "любви с первого
взгляда". В этой книге она собрала все элементы романтического вымысла.
Благородный герой отвергает заранее подготовленный и вполне
респектабельный союз, ссорится с отцом, бросается в авантюры и рискует
жизнью, влюбляется в мгновение ока и немедленно женится; и все из-за того,
что он начитался романтических бредней. Джейн Остин также предугадывает
одну из главных черт чувствительного романа - домашнюю прислугу. В
скромном коттедже в долине Эска, где разворачиваются события первой главы,
конечно, есть прислуга (во множественном числе), а неожиданно приехавшего
гостя, Эдварда, сопровождает его камердинер. Весь романтический колорит
пошел бы насмарку, если бы героине пришлось мыть посуду. Но ни одно
благородное семейство восемнадцатого века не докатывалось до такой нищеты,
чтобы остаться без прислуги. Вот почему самые смелые нововведения в
беллетристике и драме двадцатого века получили название "кухонных
трагедий". С явной неохотой мы ввели в повествование кухонную раковину,
чем в корне подорвали романтический дух. Но что касается Джейн Остин, то в
ее время до всех этих новшеств было еще очень далеко. Ее современники были
романтиками, и сэр Вальтер Скотт превосходил ее своей популярностью.
Однако она прекрасно понимала, что чтение романов влияет на людей. Романы
уже становились учебниками жизни.
С тех времен, когда творила Джейн Остин, Романтика стала общепринятой
установкой. Все более ранние теории брака постепенно бледнели, и на
центральное место вышла идея романтической страсти. Жанр многотомного
романа отчасти сдал позиции и мог бы, вероятно, совсем прекратить
существование, исчерпав свою главную тему, но сама Романтика еще увереннее
продолжала свое победное шествие. В двадцатом веке газеты сделали
беллетристику достоянием даже самых бедных читателей, а следом лавиной
покатились кинофильмы, журналы для женщин, иллюстрированные каталоги,
дешевые издания в бумажных обложках, книжки напрокат, радио, поп-музыка и
телевидение. Таким образом, влияние романтических историй невероятно
расширилось, и даже неграмотные смогли увидеть их воочию. Брак с
благословения Церкви и Государства, обычаев и законности был вытеснен
Браком по Любви, романтическая страсть, некогда встречавшаяся как
исключение, теперь стала правилом, и ее не только не преследуют, но едва
ли не вменяют в обязанность. Невеста и жених должны быть безумно влюблены
друг в друга, и общество бывает шокировано, если кто-нибудь из них
признается, что, вступая в брак, руководствовался иными соображениями.
Более того. Романтика, озарявшая своим золотым лучом свадебное торжество,
непременно должна светить этой паре всю жизнь. В романе, как и в волшебной
сказке, жених и невеста должны жить счастливо до самой смерти. То же самое
нам внушают в финале кинофильма, а также показывая этот фильм по
телевидению. Длительный поцелуй в финале - это решение, а не постановка
проблемы; конец, а не начало истории.
Неосновательность такой теории самоочевидна. Те, кто ждет от брака
столь многого и надеется, что Романтика будет вечно и нерушимо скреплять
этот союз, будут, безусловно, наказаны за превышение оптимизма. Если мы
взращены и воспитаны на обычной беллетристике и драме, у нас в голове
сложилось четкое представление о том, как следует вступать в брак.
Предложение необходимо делать на вершине горы, в час восхода солнца,
впрочем, можно и на залитой светом луны палубе яхты, под тропическими
небесами. Медовый месяц нужно проводить в блаженном экстазе в Лас-Вегасе
или в Венеции, первое гнездышко полагается вить в очаровательном коттедже
в Котсуолдсе или Вермонте. Но поддерживать Романтику на столь высоком
уровне в течение пятидесяти лет, разумеется, трудновато. Конечно,
романтическую любовь можно воротить, но только часто получается, что
воскресить ее помогает отнюдь не тот же партнер. Вот здесь-то и таится
исконная слабость романтических идеалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
справедливо заклейменные как глупые и безнравственные, тем не менее (легко
себе представить!) в свое время доставили людям бездну удовольствия.
Конечно, осуждали во всеуслышание, а зависть держали про себя, но ведь
нельзя же винить человека за то, что он хочет выяснить все мельчайшие
подробности дела, прежде чем публично высказать свое мнение? Самые
сумасбродные и опрометчивые поступки могут по крайней мере стать сюжетом
занимательного рассказа: как, например, французский роман или те сказания,
которые мы встречаем в греческой и римской литературе, созданные в
дохристианские времена и чудовищно языческие по моральным основам. Как раз
к таким сказаниям и относится история Елены, Париса и Троянской войны.
Быть может, эта история и отличается прискорбным отсутствием
благопристойности - в конце концов, откуда древним было научиться правилам
хорошего тона? - но в занимательности ей никак не откажешь. Можно даже
сказать, что она (в конечном итоге) имеет свою мораль: ни одна любовная
история не губила столь безжалостно не только всех, кто был в ней замешан,
но еще и многие тысячи людей, лишь косвенно вовлеченных в этот роман.
Публикация "Илиады" почти оправдана тем, что эта книга может послужить для
молодежи примером того, как опрометчивость наказуется по заслугам.
Романтическая история, или _роман_, получивший форму литературного
произведения, становится печатной документацией более или менее (чаще
менее) правдоподобных событий, центром которых является любовь - тема
неизменная и - простят ли нам это утверждение? - не претерпевающая почти
никаких изменений. Романист, как правило, проповедует Евангелие любви
романтической. Ежели герой, граф Нормантауэрский, пренебрегая всеми
доводами здравого смысла, хочет взять в жены миловидную дочку пастора,
бедного, как церковная крыса, - вот подходящий (хотя и не слишком
оригинальный) материал для романа. Однако если герой вдруг в XXII главе
опомнится и решит, напротив, посвататься к наследнице солидного состояния
в Найтсбридже, тут уж ничего романтического нет. Герой и героиня романа
должны быть готовы принести в жертву любви все, да, все на свете. Эта
установка родилась намного раньше жанра романа. И Джейн Остин - первая
великая английская романистка - была готова хорошенько над этим
посмеяться. В романе "Любовь и дружба", который она написала, когда ей
было семнадцать лет, Джейн старательно разрабатывает тему "любви с первого
взгляда". В этой книге она собрала все элементы романтического вымысла.
Благородный герой отвергает заранее подготовленный и вполне
респектабельный союз, ссорится с отцом, бросается в авантюры и рискует
жизнью, влюбляется в мгновение ока и немедленно женится; и все из-за того,
что он начитался романтических бредней. Джейн Остин также предугадывает
одну из главных черт чувствительного романа - домашнюю прислугу. В
скромном коттедже в долине Эска, где разворачиваются события первой главы,
конечно, есть прислуга (во множественном числе), а неожиданно приехавшего
гостя, Эдварда, сопровождает его камердинер. Весь романтический колорит
пошел бы насмарку, если бы героине пришлось мыть посуду. Но ни одно
благородное семейство восемнадцатого века не докатывалось до такой нищеты,
чтобы остаться без прислуги. Вот почему самые смелые нововведения в
беллетристике и драме двадцатого века получили название "кухонных
трагедий". С явной неохотой мы ввели в повествование кухонную раковину,
чем в корне подорвали романтический дух. Но что касается Джейн Остин, то в
ее время до всех этих новшеств было еще очень далеко. Ее современники были
романтиками, и сэр Вальтер Скотт превосходил ее своей популярностью.
Однако она прекрасно понимала, что чтение романов влияет на людей. Романы
уже становились учебниками жизни.
С тех времен, когда творила Джейн Остин, Романтика стала общепринятой
установкой. Все более ранние теории брака постепенно бледнели, и на
центральное место вышла идея романтической страсти. Жанр многотомного
романа отчасти сдал позиции и мог бы, вероятно, совсем прекратить
существование, исчерпав свою главную тему, но сама Романтика еще увереннее
продолжала свое победное шествие. В двадцатом веке газеты сделали
беллетристику достоянием даже самых бедных читателей, а следом лавиной
покатились кинофильмы, журналы для женщин, иллюстрированные каталоги,
дешевые издания в бумажных обложках, книжки напрокат, радио, поп-музыка и
телевидение. Таким образом, влияние романтических историй невероятно
расширилось, и даже неграмотные смогли увидеть их воочию. Брак с
благословения Церкви и Государства, обычаев и законности был вытеснен
Браком по Любви, романтическая страсть, некогда встречавшаяся как
исключение, теперь стала правилом, и ее не только не преследуют, но едва
ли не вменяют в обязанность. Невеста и жених должны быть безумно влюблены
друг в друга, и общество бывает шокировано, если кто-нибудь из них
признается, что, вступая в брак, руководствовался иными соображениями.
Более того. Романтика, озарявшая своим золотым лучом свадебное торжество,
непременно должна светить этой паре всю жизнь. В романе, как и в волшебной
сказке, жених и невеста должны жить счастливо до самой смерти. То же самое
нам внушают в финале кинофильма, а также показывая этот фильм по
телевидению. Длительный поцелуй в финале - это решение, а не постановка
проблемы; конец, а не начало истории.
Неосновательность такой теории самоочевидна. Те, кто ждет от брака
столь многого и надеется, что Романтика будет вечно и нерушимо скреплять
этот союз, будут, безусловно, наказаны за превышение оптимизма. Если мы
взращены и воспитаны на обычной беллетристике и драме, у нас в голове
сложилось четкое представление о том, как следует вступать в брак.
Предложение необходимо делать на вершине горы, в час восхода солнца,
впрочем, можно и на залитой светом луны палубе яхты, под тропическими
небесами. Медовый месяц нужно проводить в блаженном экстазе в Лас-Вегасе
или в Венеции, первое гнездышко полагается вить в очаровательном коттедже
в Котсуолдсе или Вермонте. Но поддерживать Романтику на столь высоком
уровне в течение пятидесяти лет, разумеется, трудновато. Конечно,
романтическую любовь можно воротить, но только часто получается, что
воскресить ее помогает отнюдь не тот же партнер. Вот здесь-то и таится
исконная слабость романтических идеалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164