— Фокус в том, чтобы магическим образом припаять фарфор к стальным листам, которые его сжимают, и при этом не испортить закалку металла. — Он ухмыльнулся. — Должен сказать, наша закалка в этом процессе серьезно пострадала. Но, кажется, теперь мы справились.
— Это пригодится стране, — заявила Пекка. — Особенно пригодится, если нас все же захватит безумие, что бушует на Дерлавайском континенте.
— Надеюсь, что не захватит, — отозвался Лейно. — Но ты снова права — на войне вперепрыжку с острова на остров, вроде той, что мы ведем с Дьёндьёшем, бегемотам не развернуться.
— Ох! — Себе под нос Пекка пробурчала словечко куда более крепкое. — Караван ушел. Теперь придется четверть часа ждать следующего.
— Ну хоть мокнуть не придется, — заметил ее муж.
На каждой остановке городских караванчиков в Каяни — и, сколько было известно Пекке, во всем Куусамо — стояли навесы от дождя, снега, а также от того и другого вперемешку. Иначе не было смысла устраивать и остановку.
Когда Пекка и Лейно нырнули под крышу, оказалось, что на сухом пятачке уже ютится разносчик газет.
— Не желаете прочесть, что за ультиматум выставил Зувейзе Свеммель Ункерлантский? — спросил он, помахивая сырым листом.
— Чтоб его, Свеммеля Ункерлантского, силы преисподние побрали, — пожелал Лейно, что не помешало ему расплатиться с мальчишкой парой квадратных медных монеток и газету все же забрать.
Семейная чета волшебников разом опустилась на скамейку и принялась за чтение. Брови Пекки поднимались все выше.
— А он немного просит, да? — пробормотала она.
— Посмотрим. — Лейно провел пальцем по строкам. — Все пограничные укрепления, все чародейные источники на полпути от Биши до границы, военно-морскую базу в гавани Самавы… и чтобы зувейзины за нее еще и платили. Да, немного… из того, что Свеммель заслуживает.
— И все это под угрозой войны, если зувейзины откажутся, — печально заключила Пекка. — Да будь он не королем, а простым человеком, его бы уже засудили за вымогательство.
Лейно читал немного быстрее супруги.
— Да, похоже, еще одной войны не избежать. Смотри, по кристаллу передают из Биши заявление тамошнего министра иностранных дел. Он заявил, что исполнять несправедливые требования хуже, чем их выдвигать. Если это не значит, что зувейзины собрались драться, то я уже и не знаю.
— Я желаю им удачи, — призналась Пекка.
— Я тоже, — ответил ее муж. — Одно только жалко: если бы они сдались, Свеммель мог бы вернуться к старой своей войне с Дьёндьёшем. А так дёнки воюют только с нами и не распыляют силы.
— Если бы горстка островов в Ботническом океане расположилась по-другому, если бы пара становых жил легла по-иному, у нас не было бы повода для ссоры с Дьёндьёшем, — проговорила Пекка.
— Зато у Дьёндьёша, скорей всего, нашелся бы повод для ссоры с нами, — ответил Лейно. — Дёнки, похоже, любят воевать.
— Интересно, что они о нас говорят? — задумчиво полюбопытствовала Пекка.
Но что бы ни говорили о своих противниках дьёндьёшцы, в «Каянском вестнике» или любой другой куусаманской газете этого не писали.
К остановке подплыл караван. Кондуктор открыл дверь, несколько пассажиров в одинаковых шляпах и накидках вышли. Пекка, обогнав Лейно, взбежала в вагон. Оба бросили в кассу по серебряной монетке в восемь медяков; кондуктор кивнул, указав на свободные места так важно, словно те образовались исключительно его кондукторской щедростью.
— Бабушка говорила, — заметила Пекка, когда караван двинулся дальше, — что когда она была маленькой девочкой, ее бабушка рассказывала, как испугалась, когда она была маленькой девочкой и впервые поехала на становом караване — как же так, он плавает в воздухе — и все не могла понять, почему вагоны не падают и не переворачиваются.
— Трудно ожидать, что ребенок поймет принцип работы комплексных заклятий, — отозвался Лейно. — Если уж на то пошло, в те дни становые жилы считались новинкой и никто толком не понимал, как они действуют, хотя многим казалось, будто понимают.
— Людям всегда кажется, что они знают больше, чем на самом деле, — проговорила Пекка. — Это их объединяет.
Они вышли близ поворота к своему дому. Бабочки уже не летали. Не пели птицы. Только лил дождь. Вода стекала с ветвей. Мокрые листья шлепали по лицам, покуда чародеи поднимались по грязной дорожке к воротам, чтобы забрать домой оставленного у Элимаки сына.
Открывшая дверь сестра Пекки явно умоталась за день. Уто, с другой стороны, казался воплощением невинности. Пекке не требовалось привлекать опыт колдуна-теоретика, чтобы вспомнить, как обманчива бывает внешность.
— Ну и что ты натворил? — поинтересовалась она.
— Ничего! — ответил Уто, как всегда, звонко.
Пекка покосилась на сестру.
— Лазил в кладовку, — ответила Элимаки. — Свалил пятифунтовую банку муки и пытался меня убедить, что не виноват. Может, это и сошло бы ему с рук, да только прямо на белой горке посреди кладовой остался отпечаток сандалии.
Лейно расхохотался. Пекка, несмотря ни на что, — тоже. Похоже было, что не они одни сегодня сошли с наезженной колеи.
— Далеко пойдешь, сынок, — предрекла она, ероша Уто волосы, и добавила: — Если мы тебя раньше не удавим…
Полковник Дзирнаву пребывал в расстройстве. Сколько мог судить Талсу, полковник вечно пребывал в расстройстве. Как и многие другие, елгаванский граф имел привычку срывать раздражение на окружающих. А поскольку был он офицером и дворянином, солдаты в его полку не могли посоветовать ему пойти и удавиться, словно какому-нибудь мужику.
— Варту! — заорал граф тем утром — орал он, чтобы разогреть голосовые связки, подобно тому, как певцы исполняют гаммы. — Варту, прах тебя побери, куда ты спрятался?! Чтобы сей момент передо мной стоял! Плеть по тебе плачет!
— Прах тя побери, — эхом отозвался Талсу, когда графский денщик галопом пробегал мимо него. Варту успел бросить на солдата убийственный взгляд, прежде чем поднырнуть под клапан палатки и стать жертвой хозяйского гнева.
— Чем могу служить, ваше благородие? — Слова его ясно были слышны сквозь холстину.
— Чем ты мне можешь служить?! — проревел Дзирнаву. — Служить ? Мне? Можешь найти этого прохвоста-повара и подать мне на ужин фляки из его кишок, вот чем! Ты посмотри на это! Ты только на это посмотри, Варту! Безголовому, косорукому шлюхину сыну хватило же наглости подать мне жидкие яйца всмятку! Как, во имя всех сил горних, как можно есть жидкие яйца всмятку?!
Талсу глянул в свою в оловянную тарелку, но не увидел ничего, кроме обычной утренней порции каши и столь же обычной скверной подтухшей сардельки. Солдат посмотрел на своего приятеля Смилшу, примостившегося на соседнем валуне.
— Ну вот как, — поинтересовался он вполголоса, — можно есть жидкие яйца всмятку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
— Это пригодится стране, — заявила Пекка. — Особенно пригодится, если нас все же захватит безумие, что бушует на Дерлавайском континенте.
— Надеюсь, что не захватит, — отозвался Лейно. — Но ты снова права — на войне вперепрыжку с острова на остров, вроде той, что мы ведем с Дьёндьёшем, бегемотам не развернуться.
— Ох! — Себе под нос Пекка пробурчала словечко куда более крепкое. — Караван ушел. Теперь придется четверть часа ждать следующего.
— Ну хоть мокнуть не придется, — заметил ее муж.
На каждой остановке городских караванчиков в Каяни — и, сколько было известно Пекке, во всем Куусамо — стояли навесы от дождя, снега, а также от того и другого вперемешку. Иначе не было смысла устраивать и остановку.
Когда Пекка и Лейно нырнули под крышу, оказалось, что на сухом пятачке уже ютится разносчик газет.
— Не желаете прочесть, что за ультиматум выставил Зувейзе Свеммель Ункерлантский? — спросил он, помахивая сырым листом.
— Чтоб его, Свеммеля Ункерлантского, силы преисподние побрали, — пожелал Лейно, что не помешало ему расплатиться с мальчишкой парой квадратных медных монеток и газету все же забрать.
Семейная чета волшебников разом опустилась на скамейку и принялась за чтение. Брови Пекки поднимались все выше.
— А он немного просит, да? — пробормотала она.
— Посмотрим. — Лейно провел пальцем по строкам. — Все пограничные укрепления, все чародейные источники на полпути от Биши до границы, военно-морскую базу в гавани Самавы… и чтобы зувейзины за нее еще и платили. Да, немного… из того, что Свеммель заслуживает.
— И все это под угрозой войны, если зувейзины откажутся, — печально заключила Пекка. — Да будь он не королем, а простым человеком, его бы уже засудили за вымогательство.
Лейно читал немного быстрее супруги.
— Да, похоже, еще одной войны не избежать. Смотри, по кристаллу передают из Биши заявление тамошнего министра иностранных дел. Он заявил, что исполнять несправедливые требования хуже, чем их выдвигать. Если это не значит, что зувейзины собрались драться, то я уже и не знаю.
— Я желаю им удачи, — призналась Пекка.
— Я тоже, — ответил ее муж. — Одно только жалко: если бы они сдались, Свеммель мог бы вернуться к старой своей войне с Дьёндьёшем. А так дёнки воюют только с нами и не распыляют силы.
— Если бы горстка островов в Ботническом океане расположилась по-другому, если бы пара становых жил легла по-иному, у нас не было бы повода для ссоры с Дьёндьёшем, — проговорила Пекка.
— Зато у Дьёндьёша, скорей всего, нашелся бы повод для ссоры с нами, — ответил Лейно. — Дёнки, похоже, любят воевать.
— Интересно, что они о нас говорят? — задумчиво полюбопытствовала Пекка.
Но что бы ни говорили о своих противниках дьёндьёшцы, в «Каянском вестнике» или любой другой куусаманской газете этого не писали.
К остановке подплыл караван. Кондуктор открыл дверь, несколько пассажиров в одинаковых шляпах и накидках вышли. Пекка, обогнав Лейно, взбежала в вагон. Оба бросили в кассу по серебряной монетке в восемь медяков; кондуктор кивнул, указав на свободные места так важно, словно те образовались исключительно его кондукторской щедростью.
— Бабушка говорила, — заметила Пекка, когда караван двинулся дальше, — что когда она была маленькой девочкой, ее бабушка рассказывала, как испугалась, когда она была маленькой девочкой и впервые поехала на становом караване — как же так, он плавает в воздухе — и все не могла понять, почему вагоны не падают и не переворачиваются.
— Трудно ожидать, что ребенок поймет принцип работы комплексных заклятий, — отозвался Лейно. — Если уж на то пошло, в те дни становые жилы считались новинкой и никто толком не понимал, как они действуют, хотя многим казалось, будто понимают.
— Людям всегда кажется, что они знают больше, чем на самом деле, — проговорила Пекка. — Это их объединяет.
Они вышли близ поворота к своему дому. Бабочки уже не летали. Не пели птицы. Только лил дождь. Вода стекала с ветвей. Мокрые листья шлепали по лицам, покуда чародеи поднимались по грязной дорожке к воротам, чтобы забрать домой оставленного у Элимаки сына.
Открывшая дверь сестра Пекки явно умоталась за день. Уто, с другой стороны, казался воплощением невинности. Пекке не требовалось привлекать опыт колдуна-теоретика, чтобы вспомнить, как обманчива бывает внешность.
— Ну и что ты натворил? — поинтересовалась она.
— Ничего! — ответил Уто, как всегда, звонко.
Пекка покосилась на сестру.
— Лазил в кладовку, — ответила Элимаки. — Свалил пятифунтовую банку муки и пытался меня убедить, что не виноват. Может, это и сошло бы ему с рук, да только прямо на белой горке посреди кладовой остался отпечаток сандалии.
Лейно расхохотался. Пекка, несмотря ни на что, — тоже. Похоже было, что не они одни сегодня сошли с наезженной колеи.
— Далеко пойдешь, сынок, — предрекла она, ероша Уто волосы, и добавила: — Если мы тебя раньше не удавим…
Полковник Дзирнаву пребывал в расстройстве. Сколько мог судить Талсу, полковник вечно пребывал в расстройстве. Как и многие другие, елгаванский граф имел привычку срывать раздражение на окружающих. А поскольку был он офицером и дворянином, солдаты в его полку не могли посоветовать ему пойти и удавиться, словно какому-нибудь мужику.
— Варту! — заорал граф тем утром — орал он, чтобы разогреть голосовые связки, подобно тому, как певцы исполняют гаммы. — Варту, прах тебя побери, куда ты спрятался?! Чтобы сей момент передо мной стоял! Плеть по тебе плачет!
— Прах тя побери, — эхом отозвался Талсу, когда графский денщик галопом пробегал мимо него. Варту успел бросить на солдата убийственный взгляд, прежде чем поднырнуть под клапан палатки и стать жертвой хозяйского гнева.
— Чем могу служить, ваше благородие? — Слова его ясно были слышны сквозь холстину.
— Чем ты мне можешь служить?! — проревел Дзирнаву. — Служить ? Мне? Можешь найти этого прохвоста-повара и подать мне на ужин фляки из его кишок, вот чем! Ты посмотри на это! Ты только на это посмотри, Варту! Безголовому, косорукому шлюхину сыну хватило же наглости подать мне жидкие яйца всмятку! Как, во имя всех сил горних, как можно есть жидкие яйца всмятку?!
Талсу глянул в свою в оловянную тарелку, но не увидел ничего, кроме обычной утренней порции каши и столь же обычной скверной подтухшей сардельки. Солдат посмотрел на своего приятеля Смилшу, примостившегося на соседнем валуне.
— Ну вот как, — поинтересовался он вполголоса, — можно есть жидкие яйца всмятку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201