Ни становых жил, ни источников силы не было поблизости от хутора, и волшебный свет не мог рассеять темноту. Почти так же освещали свои жилища крестьяне времен Каунианской империи. Скарню был привычен к лучшему; Краста, без сомнения, не изменяла подобной привычке, но сейчас маркиз был рад и керосинкам.
— Ночь — наше время, — промолвил Гедомину, вычерпав миску до дна. — Идем?
— Да уж, — отозвался Скарню. — Иначе мы не сопротивляемся альгарвейцам, а прогибаемся под них.
— Ага, — согласился Гедомину. — С их стороны умней было бы не возводить сына Энкуру в графское достоинство. Мальчишка — дрянь похуже своего папаши.
— Нам так даже лучше, — заметил Рауну. — Если бы они отдали графство приличному человеку, меньше народу захотело бы бороться с ними.
Хуторянин кивнул.
— Оно, пожалуй, так. Но рыжиков в наших краях не больно любят. Не то что в больших городах, если газетам верить.
— А кто диктует газетам, о чем писать? — бросил Скарню, хотя слова Гедомину тревожили его и, словно желая оставить тревогу за спиной, поднялся и направился к дверям.
— Возвращайтесь благополучно, — промолвила Меркеля ему в спину.
Скарню выскочил в ночь. Голос хозяйки дома сладко пьянил, будто елгаванское крепленое вино. Если думать о том, чем он займется в лесу, Скарню некогда будет размышлять — так много — о том, чем он предпочел бы заняться в хозяйской спальне.
Трое мужчин достали из-под соломы в амбаре жезлы. Хозяин хутора забросил за спину моток веревки и раздал такие же товарищам.
— Пошли, устроим веселье, — ухмыльнулся он. — Хотя альгарвейцы вряд ли порадуются.
— Холера их возьми, — пробурчал Рауну, на что Скарню и Гедомину только кивнули.
Покинув хутор, трое заговорщиков разделились. Прожив в здешних местах со времени развала валмиерской армии, Скарню успел изучить лесные тропы на несколько миль вокруг. Гедомину, конечно, знал их лучше — ему они были знакомы не хуже, чем дорога в собственную спальню, тогда как маркиз навсегда останется чужаком в округе. Однако найти дорогу без проводника капитан уже мог, даже в темноте.
Он двинулся по тропе в лесную чащу. Невзирая на жезл за плечом, капитан чувствовал себя скорее жертвой, нежели охотником. Если его заметит альгарвейский патруль, Скарню намеревался бежать, и лишь если не останется выхода — отстреливаться. Героизмом тут не пахло, но Скарню и не метил в герои. Он метил в шельмы — роль совершенно иного амплуа.
Завидев по обочинам лесной дороги пару подходящих деревьев, Скарню кивнул про себя. Один конец веревки он обвязал вокруг ствола, потом натянул ее поперек дороги и, затянув узел на стволе другого дерева, обрезал, после чего двинулся дальше, в поисках места для следующей ловушки.
Если ему повезет, альгарвейский конь или единорог сломает на этом месте ногу, и животное придется избавить от мучений. Если повезет еще больше — ногу, а то и шею сломает всадник. В лучшем случае это будет булавочный укол в бок оккупационной армии. Но если сейчас капитану под силу остается лишь изнурять захватчиков такими уколами, он готов был удовольствоваться тем, что сделал все возможное хотя бы для этого.
Места для ловушек капитан выбирал с особенной осторожностью. Большинство их оказалось на землях тех хуторян, что были настроены к захватчикам дружески. Если таким образом он рассорит соседей с новыми хозяевами страны, тем лучше: те недолго будут подлаживаться под оккупантов. А если альгарвейцы станут винить в своих бедах тех, кто на самом деле спокойно к ним относился, они не так тщательно будут искать настоящих врагов.
Израсходовав весь моток, Скарню направился обратно к хутору Гедомину. Капитан сам удивился, как уверенно шагает по темному лесу. Один раз он заслышал невдалеке перестук копыт и тут же соскользнул с тропы в подлесок. Альгарвейский патруль не заметил его. Оккупанты болтали о чем-то на своем языке. Потом голоса их стихли вдали.
Когда Скарню вернулся на хутор, в доме еще горела лампа. Оглянувшись на окна хозяйской спальни, капитан вздохнул и открыл дверь амбара, чтобы, закутавшись в одеяло, лечь и уснуть. Но появление его не осталось незамеченным — отворилась и дверь в дом. На пороге черным силуэтом встала Меркеля.
— Кто там? — вполголоса окликнула она.
— Я, — ответил Скарню громко, чтобы хозяйка признала его по голосу.
— Ты вернулся первым, — сказала Меркеля. — Заходи, выпей кружку горячего пива, если хочешь.
— Спасибо, — пробормотал капитан, с трудом сдерживаясь, чтобы не кинуться к ней бегом.
Меркеля налила дымящийся напиток в тяжелую глиняную кружку, и капитан вцепился в посудину обеими руками, пытаясь отогреть пальцы, прежде чем присесть за обеденный стол и отхлебнуть. Пиво было пряное, сладкое. Смотреть на Меркелю было слаще. Скарню молчал — первое же слово выдало бы его чувства с головой.
В тусклом свете глаза Меркели казались огромными. Она долго глядела на капитана, не произнося ни слова, и наконец, глубоко вздохнув, проговорила:
— Мне кажется…
Дверь распахнулась, и вошел Гедомину. Рауну отставал от него лишь на пару шагов.
— Мне кажется, — ловко выкрутилась хозяйка, — вам всем стоит налить пива.
Прочие свои мысли она оставила при себе. «Оно и к лучшему», — твердо сказал себе Скарню и пожалел, что не в силах в это до конца поверить.
А несколько дней спустя на рассвете на хутор заявились два отделения альгарвейских солдат.
— Нам нужен крестьянин Гедомину, — сообщил возглавляющий захватчиков лейтенантик на приличном валмиерском. Имя он прочитал в списке.
— Я Гедомину, — ответил хуторянин вполголоса. — Что вам надобно?
— Заложники, — ответил лейтенант. — Солдат короля Мезенцио погиб, когда его конь налетел на натянутую веревку. Мы берем десять за одного. Пошли. — Его солдаты наставили на Гедомину свои жезлы. — Если тот, кто сделал это, не сдастся, мы вас расстреляем.
Скарню шагнул вперед.
— Возьмите лучше меня!
Слова слетели с языка прежде, чем капитан успел обдумать их.
— Ты смел, — заметил альгарвейский лейтенант и, сняв шляпу, поклонился Скарню, чем весьма его удивил. — Но в моем списке стоит его имя. Твоего нет. Мы заберем его. Ты и твоя жена, — взгляд его задержался на Меркеле, в чем не было ничего удивительного; лейтенант не знал, какую ошибку допустил только что, — справитесь с фермой и без двух стариков. Одного довольно. — Он махнул рукой, показывая на Рауну, потом бросил что-то солдатам на своем наречии.
Двое схватили Гедомину и увели прочь. Остальные держали Скарню, Рауну и Меркелю на прицеле так плотно, что бросаться на помощь хозяину хутора было равносильно самоубийству. Рыжики ушли не торопясь. Гедомину ковылял перед ними.
Скарню беспомощно смотрел им вслед. Они схватили того, за кем охотились, и даже не знали этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
— Ночь — наше время, — промолвил Гедомину, вычерпав миску до дна. — Идем?
— Да уж, — отозвался Скарню. — Иначе мы не сопротивляемся альгарвейцам, а прогибаемся под них.
— Ага, — согласился Гедомину. — С их стороны умней было бы не возводить сына Энкуру в графское достоинство. Мальчишка — дрянь похуже своего папаши.
— Нам так даже лучше, — заметил Рауну. — Если бы они отдали графство приличному человеку, меньше народу захотело бы бороться с ними.
Хуторянин кивнул.
— Оно, пожалуй, так. Но рыжиков в наших краях не больно любят. Не то что в больших городах, если газетам верить.
— А кто диктует газетам, о чем писать? — бросил Скарню, хотя слова Гедомину тревожили его и, словно желая оставить тревогу за спиной, поднялся и направился к дверям.
— Возвращайтесь благополучно, — промолвила Меркеля ему в спину.
Скарню выскочил в ночь. Голос хозяйки дома сладко пьянил, будто елгаванское крепленое вино. Если думать о том, чем он займется в лесу, Скарню некогда будет размышлять — так много — о том, чем он предпочел бы заняться в хозяйской спальне.
Трое мужчин достали из-под соломы в амбаре жезлы. Хозяин хутора забросил за спину моток веревки и раздал такие же товарищам.
— Пошли, устроим веселье, — ухмыльнулся он. — Хотя альгарвейцы вряд ли порадуются.
— Холера их возьми, — пробурчал Рауну, на что Скарню и Гедомину только кивнули.
Покинув хутор, трое заговорщиков разделились. Прожив в здешних местах со времени развала валмиерской армии, Скарню успел изучить лесные тропы на несколько миль вокруг. Гедомину, конечно, знал их лучше — ему они были знакомы не хуже, чем дорога в собственную спальню, тогда как маркиз навсегда останется чужаком в округе. Однако найти дорогу без проводника капитан уже мог, даже в темноте.
Он двинулся по тропе в лесную чащу. Невзирая на жезл за плечом, капитан чувствовал себя скорее жертвой, нежели охотником. Если его заметит альгарвейский патруль, Скарню намеревался бежать, и лишь если не останется выхода — отстреливаться. Героизмом тут не пахло, но Скарню и не метил в герои. Он метил в шельмы — роль совершенно иного амплуа.
Завидев по обочинам лесной дороги пару подходящих деревьев, Скарню кивнул про себя. Один конец веревки он обвязал вокруг ствола, потом натянул ее поперек дороги и, затянув узел на стволе другого дерева, обрезал, после чего двинулся дальше, в поисках места для следующей ловушки.
Если ему повезет, альгарвейский конь или единорог сломает на этом месте ногу, и животное придется избавить от мучений. Если повезет еще больше — ногу, а то и шею сломает всадник. В лучшем случае это будет булавочный укол в бок оккупационной армии. Но если сейчас капитану под силу остается лишь изнурять захватчиков такими уколами, он готов был удовольствоваться тем, что сделал все возможное хотя бы для этого.
Места для ловушек капитан выбирал с особенной осторожностью. Большинство их оказалось на землях тех хуторян, что были настроены к захватчикам дружески. Если таким образом он рассорит соседей с новыми хозяевами страны, тем лучше: те недолго будут подлаживаться под оккупантов. А если альгарвейцы станут винить в своих бедах тех, кто на самом деле спокойно к ним относился, они не так тщательно будут искать настоящих врагов.
Израсходовав весь моток, Скарню направился обратно к хутору Гедомину. Капитан сам удивился, как уверенно шагает по темному лесу. Один раз он заслышал невдалеке перестук копыт и тут же соскользнул с тропы в подлесок. Альгарвейский патруль не заметил его. Оккупанты болтали о чем-то на своем языке. Потом голоса их стихли вдали.
Когда Скарню вернулся на хутор, в доме еще горела лампа. Оглянувшись на окна хозяйской спальни, капитан вздохнул и открыл дверь амбара, чтобы, закутавшись в одеяло, лечь и уснуть. Но появление его не осталось незамеченным — отворилась и дверь в дом. На пороге черным силуэтом встала Меркеля.
— Кто там? — вполголоса окликнула она.
— Я, — ответил Скарню громко, чтобы хозяйка признала его по голосу.
— Ты вернулся первым, — сказала Меркеля. — Заходи, выпей кружку горячего пива, если хочешь.
— Спасибо, — пробормотал капитан, с трудом сдерживаясь, чтобы не кинуться к ней бегом.
Меркеля налила дымящийся напиток в тяжелую глиняную кружку, и капитан вцепился в посудину обеими руками, пытаясь отогреть пальцы, прежде чем присесть за обеденный стол и отхлебнуть. Пиво было пряное, сладкое. Смотреть на Меркелю было слаще. Скарню молчал — первое же слово выдало бы его чувства с головой.
В тусклом свете глаза Меркели казались огромными. Она долго глядела на капитана, не произнося ни слова, и наконец, глубоко вздохнув, проговорила:
— Мне кажется…
Дверь распахнулась, и вошел Гедомину. Рауну отставал от него лишь на пару шагов.
— Мне кажется, — ловко выкрутилась хозяйка, — вам всем стоит налить пива.
Прочие свои мысли она оставила при себе. «Оно и к лучшему», — твердо сказал себе Скарню и пожалел, что не в силах в это до конца поверить.
А несколько дней спустя на рассвете на хутор заявились два отделения альгарвейских солдат.
— Нам нужен крестьянин Гедомину, — сообщил возглавляющий захватчиков лейтенантик на приличном валмиерском. Имя он прочитал в списке.
— Я Гедомину, — ответил хуторянин вполголоса. — Что вам надобно?
— Заложники, — ответил лейтенант. — Солдат короля Мезенцио погиб, когда его конь налетел на натянутую веревку. Мы берем десять за одного. Пошли. — Его солдаты наставили на Гедомину свои жезлы. — Если тот, кто сделал это, не сдастся, мы вас расстреляем.
Скарню шагнул вперед.
— Возьмите лучше меня!
Слова слетели с языка прежде, чем капитан успел обдумать их.
— Ты смел, — заметил альгарвейский лейтенант и, сняв шляпу, поклонился Скарню, чем весьма его удивил. — Но в моем списке стоит его имя. Твоего нет. Мы заберем его. Ты и твоя жена, — взгляд его задержался на Меркеле, в чем не было ничего удивительного; лейтенант не знал, какую ошибку допустил только что, — справитесь с фермой и без двух стариков. Одного довольно. — Он махнул рукой, показывая на Рауну, потом бросил что-то солдатам на своем наречии.
Двое схватили Гедомину и увели прочь. Остальные держали Скарню, Рауну и Меркелю на прицеле так плотно, что бросаться на помощь хозяину хутора было равносильно самоубийству. Рыжики ушли не торопясь. Гедомину ковылял перед ними.
Скарню беспомощно смотрел им вслед. Они схватили того, за кем охотились, и даже не знали этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201