Мы приказали выдать его, и это не было сделано. — Конунг Свеммель скрестил руки на груди. — Цавеллас поплатится на свое ослушание!
Ратарь уже заставил один раз Свеммеля прислушаться к голосу разума. Победив в генеральном сражении, он готов был отступить в малом, чтобы не лишиться трофеев большой победы.
— Так точно, ваше величество, — промолвил он.
Вместе с чародеем Боршошом Иштван шел по грязным улочкам Соронга. Обуданец в юбочке из плетеной соломы, дьёндьёшеской форменной рубахе и широкополой соломенной шляпе перестилал свежим тростником крышу дощатого домишки.
Боршош наблюдал за его работой с восторгом.
— Все равно что в другой мир попасть, нет? — пробормотал он.
— Вроде того, — хмыкнул Иштван. — Вы, верно, в добротном каменном доме выросли — шиферная крыша, все такое?
— Само собой, — ответил лозоходец. — Звезды свидетели, в Дьёндьёше человеку нужен дом, который устоит в бою. Никогда не знаешь, в какой час разгорится вражда с кланом из соседней долины или когда в твоем же клане начнется усобица. Этакая хижина, — он ткнул пальцем, — у нас все равно что растопка для костра.
Солдат хохотнул.
— Сущая правда, сударь, не поспоришь. Да вся эта деревня уже не раз горела с тех пор, как мы и проклятые куусамане принялись перебрасываться Обудой. Деревянные дома, крытые тростником, под огнем и ядрами так и полыхают.
Боршош поцокал языком.
— Ну еще бы. Вот только обуданцы ничего не знали о жезлах и ядрах прежде, чем по Ботническому океану стали ходить становые корабли. — На лице его отразилось выражение, столь непривычное для дьёндьёшцев, что Иштван не сразу распознал его, — томление. — Тихая, верно, была жизнь, мирная…
— Уж извиняйте, сударь, только едва ли, — возразил солдат. — Молотили друг друга почем зря: копьями, луками, смешными такими почти-мечами — брали плоскую дубинку и по краям натычут осколков обсидиана. Видел я их. Эдакой штуковиной человека в один удар располовинить можно.
Лозоходец кисло глянул на него.
— Знаешь, ты только что погубил одну из моих иллюзий.
— Простите, сударь, — ответил Иштван: последний бастион рядового. — Ну что бы вы предпочли: свою выдумку или как на самом деле было?
— Вопрос, конечно, интересный… — Боршош задумчиво глянул на него. — Ты, должно быть, влюблен никогда не был?
— Сударь? — недоуменно произнес Иштван.
— Не бери в голову, — отмахнулся чародей. — Если не понимаешь, о чем я, тогда и объяснить не получится, как ни старайся.
Навстречу Иштвану и Боршошу брела по улице парочка обуданцев в таких же соломенных шляпах, что и у чинившего крышу. Мужчина вместе с рубахой из местной грубой шерсти натянул штаны от куусаманского мундира; между штанинами и ремешками сандалий оставалось места на ладонь — туземцы были обычно выше заморышей-куусаман. Женщина к такой же рубахе надела яркую полосатую юбку чуть ниже колен.
Подойдя поближе, оба протянули руки и хором проныли по-дьёндьёшски:
— Деньга-а?
Иштван скорчил страшную рожу.
— Поди козу подои! — прорычал он: на языке Дьёндьёша — далеко не комплимент.
Боршош мог позволить себе тратить капитанский оклад, а не солдатский. Кроме того, он пробыл на Обуде куда меньше своего спутника. Вытащив из кармана пару мелких серебряных монеток, он вручил по одной попрошайкам со словами:
— Держите — и пошли отсюда.
Туземцы осыпали лозоходца похвалами на обуданском, на ломаном дьёндьёшском и даже немного на куусаманском, что доказывало — во время предыдущей оккупации острова они тоже клянчили милостыню, — и продолжали его расхваливать во весь голос. Чародей оглянулся самодовольно, точно бросил тощей дворняге кость с остатками мяса.
— Ну что же вы наделали, сударь?
Иштван закатил глаза. Лозоходцем Боршош был, что говорить, отменным, но разве у него была хоть капля соображения? Солдат только головой покачал. Нет, и чародей это только что показал всему острову.
И действительно, громкие хвалы осчастливленных выманили из домов чуть ли не половину населения Соронга. Мужчины, женщины, дети — все мчались наперерез дьёндьёшцам, протянув руки и вереща: «Деньга-а?», даже если это было единственное слово, знакомое им из наречия оккупантов. Иштван молча исходил злостью. Те двое не из благодарности расхваливали щедрость Боршоша, а ради того, чтобы все их родичи, друзья и соседи узнали: в округе появился придурковатый дьёндьёшец, у которого можно выклянчить монетку.
Боршош еще усугубил свою глупость, раздав пару монет первым добежавшим и только потом, с большим запозданием, понял, что творится. Поначалу он улыбался, потом хмурился, потом скалился зверски и вместо «Держи!» орал поначалу: «Иди отсюда!» — а затем: «Пошел козла трахать!»
Рассасывалась толпа обуданцев куда медленней, чем собралась. Те, кто денег не получил, — то есть большинство — уходили разочарованные и злые, осыпая Боршоша проклятьями на обуданском, дьёндьёшском и куусаманском подобно тому, как первая счастливая пара осыпала его хвалами. «Козлый рог тебе в зад!» — взвизгнула тощенькая туземка, прежде чем благоразумно скрыться за углом.
— Пресветлые звезды! — пробормотал Боршош, когда они с Иштваном выбрались наконец, из толпы, и утер лоб рукавом. — Нескоро я попробую повторить этот фокус.
— Точно, сударь, — серьезно отозвался Иштван. — Если их отправить куда подальше, они не обижаются. Точно нищие у нас дома — привыкли слышать «нет», потому что слышат это куда чаще, чем «да». Но если дашь одному хоть грош, то не отстанут, покуда не выклянчат остальное.
Боршоша до сих пор трясло.
— Дома нищие — это все больше увечные или шлюхи, слишком старые и потасканные, чтобы продавать себя и дальше. А это были торговцы, ремесленники, их родня: люди, способные прожить безбедно. Зачем им позорить себя ради серебряной монетки, когда они и так не голодают?
Иштван пожал плечами.
— Кто их знает, этих иноземцев? Они всего лишь чужаки. Но вот что я вам скажу, сударь: первый обуданец, наделенный воинской гордостью или хотя бы чем-то похожим, которого я встречу, будет первым.
— Это я и сам видел, хотя и не так приметно, как сегодня, — ответил лозоходец задумчиво. — Да и с чего бы иметь здешним жителям воинскую гордость? Против нас, против даже куусаман — какие они воины? Им не устоять против жезлов, ядер и боевых драконов с копьями, луками и зубчатыми дубинами. Неудивительно, что они лишились стыда.
— Надо же, как выходит… — пробормотал Иштван скорее себе под нос, чем в ответ чародею. Стоило ему увериться, что его командир — полный олух, как лозоходец выдавал идею, над которой солдат потом ломал голову несколько дней.
— Так во многих краях случалось, — продолжал Боршош. — Жители Дерлавая — да и лагоанцы с ними, и куусамане проклятые — слишком много знают о чародействе, чтобы кто-то другой смог противостоять им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Ратарь уже заставил один раз Свеммеля прислушаться к голосу разума. Победив в генеральном сражении, он готов был отступить в малом, чтобы не лишиться трофеев большой победы.
— Так точно, ваше величество, — промолвил он.
Вместе с чародеем Боршошом Иштван шел по грязным улочкам Соронга. Обуданец в юбочке из плетеной соломы, дьёндьёшеской форменной рубахе и широкополой соломенной шляпе перестилал свежим тростником крышу дощатого домишки.
Боршош наблюдал за его работой с восторгом.
— Все равно что в другой мир попасть, нет? — пробормотал он.
— Вроде того, — хмыкнул Иштван. — Вы, верно, в добротном каменном доме выросли — шиферная крыша, все такое?
— Само собой, — ответил лозоходец. — Звезды свидетели, в Дьёндьёше человеку нужен дом, который устоит в бою. Никогда не знаешь, в какой час разгорится вражда с кланом из соседней долины или когда в твоем же клане начнется усобица. Этакая хижина, — он ткнул пальцем, — у нас все равно что растопка для костра.
Солдат хохотнул.
— Сущая правда, сударь, не поспоришь. Да вся эта деревня уже не раз горела с тех пор, как мы и проклятые куусамане принялись перебрасываться Обудой. Деревянные дома, крытые тростником, под огнем и ядрами так и полыхают.
Боршош поцокал языком.
— Ну еще бы. Вот только обуданцы ничего не знали о жезлах и ядрах прежде, чем по Ботническому океану стали ходить становые корабли. — На лице его отразилось выражение, столь непривычное для дьёндьёшцев, что Иштван не сразу распознал его, — томление. — Тихая, верно, была жизнь, мирная…
— Уж извиняйте, сударь, только едва ли, — возразил солдат. — Молотили друг друга почем зря: копьями, луками, смешными такими почти-мечами — брали плоскую дубинку и по краям натычут осколков обсидиана. Видел я их. Эдакой штуковиной человека в один удар располовинить можно.
Лозоходец кисло глянул на него.
— Знаешь, ты только что погубил одну из моих иллюзий.
— Простите, сударь, — ответил Иштван: последний бастион рядового. — Ну что бы вы предпочли: свою выдумку или как на самом деле было?
— Вопрос, конечно, интересный… — Боршош задумчиво глянул на него. — Ты, должно быть, влюблен никогда не был?
— Сударь? — недоуменно произнес Иштван.
— Не бери в голову, — отмахнулся чародей. — Если не понимаешь, о чем я, тогда и объяснить не получится, как ни старайся.
Навстречу Иштвану и Боршошу брела по улице парочка обуданцев в таких же соломенных шляпах, что и у чинившего крышу. Мужчина вместе с рубахой из местной грубой шерсти натянул штаны от куусаманского мундира; между штанинами и ремешками сандалий оставалось места на ладонь — туземцы были обычно выше заморышей-куусаман. Женщина к такой же рубахе надела яркую полосатую юбку чуть ниже колен.
Подойдя поближе, оба протянули руки и хором проныли по-дьёндьёшски:
— Деньга-а?
Иштван скорчил страшную рожу.
— Поди козу подои! — прорычал он: на языке Дьёндьёша — далеко не комплимент.
Боршош мог позволить себе тратить капитанский оклад, а не солдатский. Кроме того, он пробыл на Обуде куда меньше своего спутника. Вытащив из кармана пару мелких серебряных монеток, он вручил по одной попрошайкам со словами:
— Держите — и пошли отсюда.
Туземцы осыпали лозоходца похвалами на обуданском, на ломаном дьёндьёшском и даже немного на куусаманском, что доказывало — во время предыдущей оккупации острова они тоже клянчили милостыню, — и продолжали его расхваливать во весь голос. Чародей оглянулся самодовольно, точно бросил тощей дворняге кость с остатками мяса.
— Ну что же вы наделали, сударь?
Иштван закатил глаза. Лозоходцем Боршош был, что говорить, отменным, но разве у него была хоть капля соображения? Солдат только головой покачал. Нет, и чародей это только что показал всему острову.
И действительно, громкие хвалы осчастливленных выманили из домов чуть ли не половину населения Соронга. Мужчины, женщины, дети — все мчались наперерез дьёндьёшцам, протянув руки и вереща: «Деньга-а?», даже если это было единственное слово, знакомое им из наречия оккупантов. Иштван молча исходил злостью. Те двое не из благодарности расхваливали щедрость Боршоша, а ради того, чтобы все их родичи, друзья и соседи узнали: в округе появился придурковатый дьёндьёшец, у которого можно выклянчить монетку.
Боршош еще усугубил свою глупость, раздав пару монет первым добежавшим и только потом, с большим запозданием, понял, что творится. Поначалу он улыбался, потом хмурился, потом скалился зверски и вместо «Держи!» орал поначалу: «Иди отсюда!» — а затем: «Пошел козла трахать!»
Рассасывалась толпа обуданцев куда медленней, чем собралась. Те, кто денег не получил, — то есть большинство — уходили разочарованные и злые, осыпая Боршоша проклятьями на обуданском, дьёндьёшском и куусаманском подобно тому, как первая счастливая пара осыпала его хвалами. «Козлый рог тебе в зад!» — взвизгнула тощенькая туземка, прежде чем благоразумно скрыться за углом.
— Пресветлые звезды! — пробормотал Боршош, когда они с Иштваном выбрались наконец, из толпы, и утер лоб рукавом. — Нескоро я попробую повторить этот фокус.
— Точно, сударь, — серьезно отозвался Иштван. — Если их отправить куда подальше, они не обижаются. Точно нищие у нас дома — привыкли слышать «нет», потому что слышат это куда чаще, чем «да». Но если дашь одному хоть грош, то не отстанут, покуда не выклянчат остальное.
Боршоша до сих пор трясло.
— Дома нищие — это все больше увечные или шлюхи, слишком старые и потасканные, чтобы продавать себя и дальше. А это были торговцы, ремесленники, их родня: люди, способные прожить безбедно. Зачем им позорить себя ради серебряной монетки, когда они и так не голодают?
Иштван пожал плечами.
— Кто их знает, этих иноземцев? Они всего лишь чужаки. Но вот что я вам скажу, сударь: первый обуданец, наделенный воинской гордостью или хотя бы чем-то похожим, которого я встречу, будет первым.
— Это я и сам видел, хотя и не так приметно, как сегодня, — ответил лозоходец задумчиво. — Да и с чего бы иметь здешним жителям воинскую гордость? Против нас, против даже куусаман — какие они воины? Им не устоять против жезлов, ядер и боевых драконов с копьями, луками и зубчатыми дубинами. Неудивительно, что они лишились стыда.
— Надо же, как выходит… — пробормотал Иштван скорее себе под нос, чем в ответ чародею. Стоило ему увериться, что его командир — полный олух, как лозоходец выдавал идею, над которой солдат потом ломал голову несколько дней.
— Так во многих краях случалось, — продолжал Боршош. — Жители Дерлавая — да и лагоанцы с ними, и куусамане проклятые — слишком много знают о чародействе, чтобы кто-то другой смог противостоять им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201