"...Факты, даже взятые из дел департамента полиции, - говорит тайная
записка, составленная в ноябре 1905 года по поручению гр. Витте для борьбы
с "треповцами", - с полной очевидностью показывают, что значительная часть
тяжелых обвинений, возведенных на правительство обществом и народом в
ближайшие после манифеста дни, имела под собою вполне серьезные основания:
существовали созданные высшими чинами правительства партии для
"организованного отпора крайним элементам"; организовывались правительством
патриотические манифестации и в то же время разгонялись другие; стреляли в
мирных демонстрантов и позволяли на глазах у полиции и войск избивать людей
и жечь губернскую земскую управу; не трогали погромщиков и залпами стреляли
в тех, кто позволял себе защищаться от них; сознательно или бессознательно
(?) подстрекали толпу к насилиям официальными объявлениями за подписью
высшего представителя правительственной власти в большом городе, и когда
затем беспорядки возникали, не принимали мер к их подавлению. Все эти факты
произошли на протяжении 3 - 4 дней в разных концах России и вызвали такую
бурю негодования в среде населения, которая совершенно смыла первое
радостное впечатление от чтения манифеста 17 октября.
"У населения при этом создалось вполне твердое убеждение, что все эти
погромы, так неожиданно и вместе с тем одновременно прокатившиеся по всей
России, провоцировались и направлялись одной и той же рукой, и притом рукой
властной. К сожалению, население имело весьма серьезные основания так
думать".
Когда курляндский генерал-губернатор телеграммой поддерживал ходатайство
двадцатитысячного митинга о снятии военного положения, выражая при этом
предположение, что "военное положение не соответствует новой обстановке",
Трепов уверенной рукою давал ему такой ответ: "На телеграмму 20 октября. С
вашим заключением о несоответствии военного положения новой обстановке не
согласен". Витте молча проглатывал это превосходное разъяснение своего
подчиненного, что военное положение нимало не противоречит манифесту 17
октября, и старался даже убедить депутацию рабочих, что "Трепов совсем не
такой зверь, как о нем говорят". Правда, под давлением всеобщего возмущения
Трепову пришлось покинуть свой пост. Но заменивший его, в роли министра
внутренних дел, Дурново был ничуть не лучше. Да и сам Трепов, назначенный
дворцовым комендантом, сохранил все свое влияние на ход дел. Поведение
провинциальной бюрократии зависело от него гораздо более, чем от Витте.
"Крайние партии, - говорит уже цитированная нами ноябрьская записка Витте,
- приобрели силу потому, что, резко критикуя каждое действие правительства,
они слишком часто оказывались правыми. Эти партии потеряли бы значительную
часть своего престижа, если бы массы тотчас по распубликовании манифеста
увидели, что правительство действительно решило пойти по новому,
начертанному в манифесте пути, и что оно идет по нему. К сожалению,
случилось совершенно обратное, и крайние партии имели еще раз случай -
важность которого почти невозможно оценить - гордиться тем, что они, и
только они, правильно оценили значение обещаний правительства".
В ноябре, как показывает записка, Витте это начал понимать. Но он не имел
возможности применить к делу свое понимание. Написанная по его поручению
для царя записка осталась неиспользованной*.
/* Эта интересная записка напечатана в сборнике (разумеется,
конфискованном): "Материалы к истории русской контр-революции",
С.-Петербург 1908./
Беспомощно барахтаясь, Витте отныне лишь тащился на буксире
контр-революции.
Еще 6 ноября собрался в Москве земский съезд, чтоб определить отношение
либеральной оппозиции к правительству. Настроение было колеблющимся, с
несомненным, однако, уклоном вправо. Правда, раздавались радикальные
голоса. Говорилось, что "бюрократия способна не к творчеству, а лишь к
разрушению"; что созидательную силу нужно искать в "могучем рабочем
движении, давшем манифест 17 октября"; что "мы не хотим пожалованной
конституции и примем ее лишь из рук русского народа". Родичев, питающий
непреодолимое пристрастие к ложно-классическому стилю, восклицал: "Или
всеобщее прямое избирательное право - или Думы не будет!". Но, с другой
стороны, на самом же съезде было заявлено: "Аграрные беспорядки,
забастовки, - все это порождает испуг; испугался капитал, испугались
состоятельные люди, берут деньги в банках и уезжают за границу". "Глумятся
над учреждением сатрапий как средством борьбы с аграрными беспорядками, -
возвышались отрезвляющие помещичьи голоса, - но пусть укажут
конституционное средство против такого явления". "Лучше итти на какие
угодно компромиссы, чем обострять борьбу"... "Пора остановиться, -
восклицал впервые выступивший здесь на политическую арену Гучков, - мы
своими руками подкладываем хворост в костер, который сожжет нас всех".
Первые сведения о восстании севастопольского флота подвергли оппозиционное
мужество земцев непосильному испытанию. "Мы имеем дело не с революцией, -
заявил Нестор земского либерализма г. Петрункевич*63, - а с анархией". Под
непосредственным влиянием севастопольских событий стремление к немедленному
соглашению с министерством Витте берет верх. Милюков делает попытку
удержать съезд от каких-либо явных компрометирующих шагов. Он успокаивает
земцев тем, что "возмущение в Севастополе идет к концу, главные бунтовщики
арестованы, и опасения, повидимому, преждевременны". Тщетно! Съезд
постановляет отправить депутацию к Витте, вручив ей для передачи графу
резолюцию условного доверия, вставленного в оправу
оппозиционно-демократических фраз. В это время Совет Министров при участии
нескольких "общественных деятелей" из правого, либерального крыла обсуждал
вопрос о системе выборов в Государственную Думу. Так называемые
"общественные деятели" стояли за всеобщее избирательное право, как за
печальную необходимость. Граф доказывал преимущества постепенного
усовершенствования гениальной системы Булыгина. Ни к каким результатам не
пришли, и с 21 ноября Совет Министров обходился уже без помощи господ
"общественных деятелей". 22 ноября земская депутация в составе г.г.
Петрункевича, Муромцева*64 и Кокошкина*65 вручила графу Витте земскую ноту
и, не дождавшись в течение семи дней никакого ответа, с позором вернулась в
Москву. Вдогонку ей прибыл ответ графа, написанный в тоне
сановно-бюрократической надменности. Задача Совета Министров заключается-де
прежде всего в исполнении высочайшей воли; все, что идет за пределы
манифеста 17 октября, должно быть отметено;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410