Иными словами, уверенные в том, что Чепек, как и
Тамир, представляет "Сохнут", беженцы стремились найти защиту от
полицейского у полицейских!
Но приведенная Тамиром в действие машина провокации безотказно
сработала. Габо, Зоя вместе с друзьями оказались не на вокзальном
перроне, а в полицейском участке. Тбилисских родственников встретили
не они, а медоточивый Тамир, благополучно доставивший приезжих в замок
Шёнау.
Расстроенный Габо и Зоя оказали сопротивление инспектору, не
пускавшему их на перрон. Замечу, по своим внешним данным инспектор
Чепек вполне справился бы на экране с ролью великана. Тем не менее, по
свидетельству Тамира, далеко не атлетически сложенная Зоя даже
"избила" инспектора.
Вот какие происшествия, согласно обвинительному акту, привели
Габо Ханашвили и Зою Жвитиашвили на скамью подсудимых.
Я понимал австрийского судью: весьма нелегко было ему,
оберландесгерихтерату Хофману, вести судебное разбирательство, ведь
обвиняемых и свидетелей защиты приходилось допрашивать с помощью
переводчицы. А ей, бедняге, тоже было нелегко: некоторые свидетели так
слабо говорили по-русски, что переводчица зачастую вдохновенно
импровизировала.
Дело слушалось вторично. На первое судебное заседание Тамир не
явился.
Хотя он и назвался студентом, случайно оказавшимся на вокзале,
однако адвокат настоял на вызове Тамира.
На вопросы адвоката Тамир отвечал, ни разу не глянув ему в лицо.
Он знал, что подсудимых защищает секретарь Международного комитета
узников Маутхаузена, президент Всеавстрийского объединения
демократических юристов Генрих Дюрмайер.
Надо отдать справедливость прокурору - он тоже не очень-то
приветливо взирал на "студента". Можно понять представителя
государственного обвинения: совсем неприглядно выглядит эпизод, когда
по одному слову сохнутовца инспектор криминальной полиции немедленно
берет под подозрение семерых совершенно неизвестных ему людей.
Взмокший Тамир извивался и вертелся, как уж под сапогом. Закончив
свои показания, он развязно втиснулся в группу присутствовавших на
процессе венских полицейских. Но они очень холодно встретили его
панибратские попытки вести себя с ними на равных. И сконфуженный
сохнутовец предпочел удалиться.
А между тем речь Генриха Дюрмайера была преимущественно посвящена
хозяевам Тамира.
- Полагалось бы здесь услышать, - сказал адвокат, - слушается
дело по обвинению тех, кто руководит Тамиром. По их указке он обманул
не только моих подзащитных, но и их несчастных родственников. Обращаю
внимание суда на неоднократные напоминания венской прессы о том, как
распоясались сохнутовские представители в нашей столице. Рекламируя
свои несуществующие контакты с полицией, они провоцируют напуганных и
растерянных беженцев из Израиля.
...Если бы судебные процессы можно было, как зрелища,
классифицировать по жанрам, то суд над Габо и Зоей следовало бы
назвать трагикомедией. Все видели слезы свидетелей, когда упоминались
их обманутые родственники и земляки, которых так и не удалось
предостеречь от поездки в Израиль. Все слышали смешок в публике, когда
инспектор Чепек невозмутимо докладывал судье, как его встревожил
сигнал Тамира о появлении на вокзале подозрительных лиц, из которых
самой опасной преступницей оказалась так жестоко расправившаяся с ним
девушка.
Судья условно приговорил Габо Ханашвили к двум месяцам, а Зою
Жвитиашвили к четырем месяцам тюремного заключения.
После суда Хофман отказался дать интервью аккредитованным
представителям иностранной печати и репортерам венских газет. Но
согласился побеседовать с советским писателем.
Сняв с себя судейскую мантию из черного шелка с фиолетовой
оторочкой из плюша, он сказал переводчице:
- Господин писатель, вероятно, не верит, что инфантильная Зоя
способна была расцарапать физиономию исполину Чепеку. Но мой судейский
опыт помог мне убедиться, что это было именно так. И все же я
ограничился условным осуждением подсудимых, - продолжал судья, туже
затягивая узел модного галстука. - Я учел, что подсудимые не отдавали
себе отчета в своих действиях. Им казалось, что их заставляют покинуть
Вену, ими владел нечеловеческий страх перед насильственным
возвращением в Израиль.
Нечеловеческий страх перед насильственным возвращением в Израиль!
О многом говорят эти слова в устах австрийского судьи. И заставляют
вспомнить, что после начала ливанской войны Габо и Зое не удалось бы
сранительно легко бежать с "исторической родины". Габо задержали бы
как военнообязанного, а Зоя вряд ли выпуталась бы из долговых
обязательств. С 1979 по 1985 год израильские власти успели придумать
одиннадцать новых ограничений, затрудняющих выезд из страны.
Приплюсуйте к этому взятки минимум пяти-шести чиновникам.
ПОГОВОРИМ О "БЛАГОПОЛУЧНЫХ"
Шоферы. Радиотехники. Бухгалтеры. Слесари. Продавцы. Парикмахеры.
Повар. Фельдшерица. Фотограф. Преподавательница музыки. Наконец,
пенсионеры.
Вот о чьих безрадостных судьбах уже рассказано на этих страницах.
Что ж, может быть, эти люди представляют не столь уж дефицитные для
израильского государства профессии? Вероятно, людей других - более
редких и значительных - профессий и специальностей в Израиле встречают
приветливо и радушно.
Предположение небезосновательное. Не говоря уже о родственниках
богатых предпринимателей, финансовых воротил и крупных чиновников,
израильские власти и организации предупредительно встречают
специалистов определенных отраслей.
Людям таких профессий сравнительно быстро дают работу по
специальности. Их стараются обеспечить неплохой зарплатой и приличными
квартирами. В среде олим их называют "благополучными".
Почему же многие из "благополучных" тоже стремятся при первой
возможности покинуть Израиль?
Передо мной текст в несколько десятков страниц, исписанных
четким, размеренным почерком методичного, привыкшего к порядку и
аккуратности человека. Слог, как читатель сможет убедиться, логичный,
последовательный, доказательный. Местами, правда, проскальзывают
повторы, описки, помарки. Это можно понять: письмо написано, как
говорится, в один присест, без черновиков. Именно так пишут исповедь.
Ее автор - кандидат наук, ранее работавший преподавателем в одном
из крупных советских вузов, где вскоре должен был защищать докторскую
диссертацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Тамир, представляет "Сохнут", беженцы стремились найти защиту от
полицейского у полицейских!
Но приведенная Тамиром в действие машина провокации безотказно
сработала. Габо, Зоя вместе с друзьями оказались не на вокзальном
перроне, а в полицейском участке. Тбилисских родственников встретили
не они, а медоточивый Тамир, благополучно доставивший приезжих в замок
Шёнау.
Расстроенный Габо и Зоя оказали сопротивление инспектору, не
пускавшему их на перрон. Замечу, по своим внешним данным инспектор
Чепек вполне справился бы на экране с ролью великана. Тем не менее, по
свидетельству Тамира, далеко не атлетически сложенная Зоя даже
"избила" инспектора.
Вот какие происшествия, согласно обвинительному акту, привели
Габо Ханашвили и Зою Жвитиашвили на скамью подсудимых.
Я понимал австрийского судью: весьма нелегко было ему,
оберландесгерихтерату Хофману, вести судебное разбирательство, ведь
обвиняемых и свидетелей защиты приходилось допрашивать с помощью
переводчицы. А ей, бедняге, тоже было нелегко: некоторые свидетели так
слабо говорили по-русски, что переводчица зачастую вдохновенно
импровизировала.
Дело слушалось вторично. На первое судебное заседание Тамир не
явился.
Хотя он и назвался студентом, случайно оказавшимся на вокзале,
однако адвокат настоял на вызове Тамира.
На вопросы адвоката Тамир отвечал, ни разу не глянув ему в лицо.
Он знал, что подсудимых защищает секретарь Международного комитета
узников Маутхаузена, президент Всеавстрийского объединения
демократических юристов Генрих Дюрмайер.
Надо отдать справедливость прокурору - он тоже не очень-то
приветливо взирал на "студента". Можно понять представителя
государственного обвинения: совсем неприглядно выглядит эпизод, когда
по одному слову сохнутовца инспектор криминальной полиции немедленно
берет под подозрение семерых совершенно неизвестных ему людей.
Взмокший Тамир извивался и вертелся, как уж под сапогом. Закончив
свои показания, он развязно втиснулся в группу присутствовавших на
процессе венских полицейских. Но они очень холодно встретили его
панибратские попытки вести себя с ними на равных. И сконфуженный
сохнутовец предпочел удалиться.
А между тем речь Генриха Дюрмайера была преимущественно посвящена
хозяевам Тамира.
- Полагалось бы здесь услышать, - сказал адвокат, - слушается
дело по обвинению тех, кто руководит Тамиром. По их указке он обманул
не только моих подзащитных, но и их несчастных родственников. Обращаю
внимание суда на неоднократные напоминания венской прессы о том, как
распоясались сохнутовские представители в нашей столице. Рекламируя
свои несуществующие контакты с полицией, они провоцируют напуганных и
растерянных беженцев из Израиля.
...Если бы судебные процессы можно было, как зрелища,
классифицировать по жанрам, то суд над Габо и Зоей следовало бы
назвать трагикомедией. Все видели слезы свидетелей, когда упоминались
их обманутые родственники и земляки, которых так и не удалось
предостеречь от поездки в Израиль. Все слышали смешок в публике, когда
инспектор Чепек невозмутимо докладывал судье, как его встревожил
сигнал Тамира о появлении на вокзале подозрительных лиц, из которых
самой опасной преступницей оказалась так жестоко расправившаяся с ним
девушка.
Судья условно приговорил Габо Ханашвили к двум месяцам, а Зою
Жвитиашвили к четырем месяцам тюремного заключения.
После суда Хофман отказался дать интервью аккредитованным
представителям иностранной печати и репортерам венских газет. Но
согласился побеседовать с советским писателем.
Сняв с себя судейскую мантию из черного шелка с фиолетовой
оторочкой из плюша, он сказал переводчице:
- Господин писатель, вероятно, не верит, что инфантильная Зоя
способна была расцарапать физиономию исполину Чепеку. Но мой судейский
опыт помог мне убедиться, что это было именно так. И все же я
ограничился условным осуждением подсудимых, - продолжал судья, туже
затягивая узел модного галстука. - Я учел, что подсудимые не отдавали
себе отчета в своих действиях. Им казалось, что их заставляют покинуть
Вену, ими владел нечеловеческий страх перед насильственным
возвращением в Израиль.
Нечеловеческий страх перед насильственным возвращением в Израиль!
О многом говорят эти слова в устах австрийского судьи. И заставляют
вспомнить, что после начала ливанской войны Габо и Зое не удалось бы
сранительно легко бежать с "исторической родины". Габо задержали бы
как военнообязанного, а Зоя вряд ли выпуталась бы из долговых
обязательств. С 1979 по 1985 год израильские власти успели придумать
одиннадцать новых ограничений, затрудняющих выезд из страны.
Приплюсуйте к этому взятки минимум пяти-шести чиновникам.
ПОГОВОРИМ О "БЛАГОПОЛУЧНЫХ"
Шоферы. Радиотехники. Бухгалтеры. Слесари. Продавцы. Парикмахеры.
Повар. Фельдшерица. Фотограф. Преподавательница музыки. Наконец,
пенсионеры.
Вот о чьих безрадостных судьбах уже рассказано на этих страницах.
Что ж, может быть, эти люди представляют не столь уж дефицитные для
израильского государства профессии? Вероятно, людей других - более
редких и значительных - профессий и специальностей в Израиле встречают
приветливо и радушно.
Предположение небезосновательное. Не говоря уже о родственниках
богатых предпринимателей, финансовых воротил и крупных чиновников,
израильские власти и организации предупредительно встречают
специалистов определенных отраслей.
Людям таких профессий сравнительно быстро дают работу по
специальности. Их стараются обеспечить неплохой зарплатой и приличными
квартирами. В среде олим их называют "благополучными".
Почему же многие из "благополучных" тоже стремятся при первой
возможности покинуть Израиль?
Передо мной текст в несколько десятков страниц, исписанных
четким, размеренным почерком методичного, привыкшего к порядку и
аккуратности человека. Слог, как читатель сможет убедиться, логичный,
последовательный, доказательный. Местами, правда, проскальзывают
повторы, описки, помарки. Это можно понять: письмо написано, как
говорится, в один присест, без черновиков. Именно так пишут исповедь.
Ее автор - кандидат наук, ранее работавший преподавателем в одном
из крупных советских вузов, где вскоре должен был защищать докторскую
диссертацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179