в сумраке на трехярусных нарах, как в
складе на стеллажах, лежали полуживые изможденные люди, смотревшие на
нас с испугом. Это были евреи из ряда стран, до травмированного
сознания которых мы пытались довести, что они уже свободны, что им
нечего бояться. Удалось это сделать только тогда, когда я заговорил с
ними на идиш: "Я советский офицер, мы пришли вас освободить".
В бараках мы нашли несколько тысяч до крайности истощенных
дистрофией, искалеченных физически и морально людей. Они находились на
грани жизни и смерти. Их надо было срочно спасать. Мчусь с докладом к
командующему армией. Генерал Павел Алексеевич Курочкин выделил в мое
распоряжение два госпиталя..."
Вынужден прервать Григория Давыдовича и дать существенную
справку: генерал Курочкин счел возможным выделить два госпиталя для
лечения освенцимских узников в тот самый момент, когда его войска вели
решающие бои за овладение обреченным нацистами на разрушение Краковом.
"Передать невозможно, что делали наши люди, врачи, медсестры,
офицеры, солдаты, - продолжает Г.Д. Елисаветский. - Они не ели, не
спали, отхаживали людей, боролись за каждую жизнь. К сожалению, многие
уже были обречены. Не удалось спасти и норвежского паренька лет
девятнадцати, которого принесли в госпиталь всего в глубоких ранах. Из
многих тысяч "подопытных" он остался в живых. Его прятали узники. Не
могу забыть его грустных глаз. Как молил он о спасении!
Исполинскими усилиями наших медиков удалось вырвать у смерти 2819
человек. Это был воистину подвиг.
И вот, после виденного мною и пережитого, я узнаю о различного
рода насквозь лживых, клеветнических публикациях, оскорбляющих
священную память советских воинов, отдавших жизнь за избавление
народов Европы от коричневой чумы. Я вправе заявить во всеуслышание,
что советские офицеры и солдаты сделали все возможное и даже
сверхвозможное для освобождения, а потом и возвращения к жизни узников
концлагерей, в частности, Освенцима!".
Особенно азартно муссируют сионистские пропагандисты версии о
равнодушии Советской Армии к судьбе населения, загнанного в фашистские
гетто. А ведь среди этих, с позволения сказать, пропагандистов можно
встретить и таких, кого спасли советские воины, освобождая
оккупированные территории нашей страны, Польши, Германии, Венгрии,
Чехословакии.
Для наших воинов, воспитанных в духе социалистического
интернационализма, чужого горя, повторяю, не бывает. Не щадя крови и
жизни, шли они с освободительными боями вперед, освобождая
порабощенных нацизмом людей любой национальности. И зачастую только
после тяжелого боя узнавали национальность спасенных ими людей. А
иногда, так и не успев узнать, шли дальше на запад. Шли на штурм
других фашистских застенков.
Через несколько часов после капитуляции Берлина записал я рассказ
старшего сержанта Н. Пескова, командира комсомольской штурмовой
группы, шедшей на захват дворца кайзера Вильгельма на Шлоссплац.
Рассказав мне, как младший сержант Алексеенко, не добравшись еще до
крыши кайзеровского дворца, укрепил "для поднятия боевого духа"
красный флаг в окне второго этажа, Песков воскликнул:
- А ведь Алексеенко и на освобождение пленных первым ринулся.
- Каких пленных?
- Вернее, не пленных, а каторжников, В глубоких подвалах почти
без воздуха гитлеровцы заставляли их по двадцать часов в сутки делать
какие-то части для минометов. Обнаружили мы эту каторгу по дороге к
кайзеровскому дворцу. С разрешения комбата задержались там на двадцать
пять минут. Охрана-то была сверху, с ней мы быстро покончили. А когда
ворвались в подвал, каторжники сразу даже не поверили, что они
свободны.
- Какой они были национальности?
- Извините, - смущенно ответил старший сержант, - не успели
расспросить. Надо было дальше спешить. Рядовой Вахолдин, он у нас в
роте первый весельчак, дает голову на отрез, что разобрал несколько
французских слов молодой, но совершенно седой женщины. А санитарка
Дуся Цивирко - она сразу принялась за свое медицинское дело - сумела
кое-как поговорить со словаком. Но каких именно национальностей людей
мы освободили, точно сказать не могу. Знаю одно: спасли семьдесят
шесть узников фашизма. И пошли на штурм кайзеровского дворца!
Старший сержант Песков и его боевые товарищи из комсомольской
штурмовой группы, подобно десяткам тысяч советских
воинов-освободителей, имеют право с гордостью сказать словами
поэта-фронтовика: "Не спрашивайте - скольких мы убили, спросите
раньшескольких мы спасли!.."
ЖЕРТВЫ МАРШЕВЫХ ПРОГУЛОК
Послушная своим вашингтонским хозяевам, сионистская пропаганда,
конечно, хранит гордое молчание о том, как во время второй мировой
войны непрестанные отсрочки начала военных действий на втором фронте
стоили жизни многим и многим тысячам заключенных фашистских лагерей.
Даже вступив уже на германскую территорию, войска второго фронта не
прибегали к стремительным броскам, к непосредственному соприкосновению
с противником, к быстрому продвижению вперед. Хотя сопротивление
фашистов, сосредоточивших основные силы на восточном фронте, было не
столь уж сильным. А порой союзные войска продвигались вперед просто по
следам отступавших без боя фашистских войсковых частей. Это позволяло
гитлеровцам в последний час перед отступлением уничтожать узников
лагерей смерти и их многочисленных филиалов.
Точно помню день, когда я впервые услышал об этом: 6 мая 1945
года в городке Клейтце по ту сторону Эльбы. Вместе с фронтовыми
корреспондентами Борисом Горбатовым, Всеволодом Ивановым, Александром
Веком, Леонидом Кудреватых, Мартыном Мержановым мне довелось стать
свидетелем встречи американских офицеров с группой наших офицеров во
главе с генералом М. Сиязовым.
На том берегу нас встретили автомобили с американскими
провожатыми. Горбатова и нас с Мержановым усадил в свою машину
щеголеватый адъютант командира танковой части. Отрекомендовался
актером одного из американских мюзик-холлов. Сравнительно сносно
говоря по-русски, адъютант на ходу стал засыпать нас всякими
"подковыристыми" вопросами. Разглядев по звездочкам на погонах в
Горбатове старшего по воинскому званию, питомец мюзик-холла стал
обращаться преимущественно к нему. Горбатов слушал американца
сдержанно, не поворачивая к нему головы и подчеркнуто коротко отвечал.
Обнаглевший хлыщ не без насмешки спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
складе на стеллажах, лежали полуживые изможденные люди, смотревшие на
нас с испугом. Это были евреи из ряда стран, до травмированного
сознания которых мы пытались довести, что они уже свободны, что им
нечего бояться. Удалось это сделать только тогда, когда я заговорил с
ними на идиш: "Я советский офицер, мы пришли вас освободить".
В бараках мы нашли несколько тысяч до крайности истощенных
дистрофией, искалеченных физически и морально людей. Они находились на
грани жизни и смерти. Их надо было срочно спасать. Мчусь с докладом к
командующему армией. Генерал Павел Алексеевич Курочкин выделил в мое
распоряжение два госпиталя..."
Вынужден прервать Григория Давыдовича и дать существенную
справку: генерал Курочкин счел возможным выделить два госпиталя для
лечения освенцимских узников в тот самый момент, когда его войска вели
решающие бои за овладение обреченным нацистами на разрушение Краковом.
"Передать невозможно, что делали наши люди, врачи, медсестры,
офицеры, солдаты, - продолжает Г.Д. Елисаветский. - Они не ели, не
спали, отхаживали людей, боролись за каждую жизнь. К сожалению, многие
уже были обречены. Не удалось спасти и норвежского паренька лет
девятнадцати, которого принесли в госпиталь всего в глубоких ранах. Из
многих тысяч "подопытных" он остался в живых. Его прятали узники. Не
могу забыть его грустных глаз. Как молил он о спасении!
Исполинскими усилиями наших медиков удалось вырвать у смерти 2819
человек. Это был воистину подвиг.
И вот, после виденного мною и пережитого, я узнаю о различного
рода насквозь лживых, клеветнических публикациях, оскорбляющих
священную память советских воинов, отдавших жизнь за избавление
народов Европы от коричневой чумы. Я вправе заявить во всеуслышание,
что советские офицеры и солдаты сделали все возможное и даже
сверхвозможное для освобождения, а потом и возвращения к жизни узников
концлагерей, в частности, Освенцима!".
Особенно азартно муссируют сионистские пропагандисты версии о
равнодушии Советской Армии к судьбе населения, загнанного в фашистские
гетто. А ведь среди этих, с позволения сказать, пропагандистов можно
встретить и таких, кого спасли советские воины, освобождая
оккупированные территории нашей страны, Польши, Германии, Венгрии,
Чехословакии.
Для наших воинов, воспитанных в духе социалистического
интернационализма, чужого горя, повторяю, не бывает. Не щадя крови и
жизни, шли они с освободительными боями вперед, освобождая
порабощенных нацизмом людей любой национальности. И зачастую только
после тяжелого боя узнавали национальность спасенных ими людей. А
иногда, так и не успев узнать, шли дальше на запад. Шли на штурм
других фашистских застенков.
Через несколько часов после капитуляции Берлина записал я рассказ
старшего сержанта Н. Пескова, командира комсомольской штурмовой
группы, шедшей на захват дворца кайзера Вильгельма на Шлоссплац.
Рассказав мне, как младший сержант Алексеенко, не добравшись еще до
крыши кайзеровского дворца, укрепил "для поднятия боевого духа"
красный флаг в окне второго этажа, Песков воскликнул:
- А ведь Алексеенко и на освобождение пленных первым ринулся.
- Каких пленных?
- Вернее, не пленных, а каторжников, В глубоких подвалах почти
без воздуха гитлеровцы заставляли их по двадцать часов в сутки делать
какие-то части для минометов. Обнаружили мы эту каторгу по дороге к
кайзеровскому дворцу. С разрешения комбата задержались там на двадцать
пять минут. Охрана-то была сверху, с ней мы быстро покончили. А когда
ворвались в подвал, каторжники сразу даже не поверили, что они
свободны.
- Какой они были национальности?
- Извините, - смущенно ответил старший сержант, - не успели
расспросить. Надо было дальше спешить. Рядовой Вахолдин, он у нас в
роте первый весельчак, дает голову на отрез, что разобрал несколько
французских слов молодой, но совершенно седой женщины. А санитарка
Дуся Цивирко - она сразу принялась за свое медицинское дело - сумела
кое-как поговорить со словаком. Но каких именно национальностей людей
мы освободили, точно сказать не могу. Знаю одно: спасли семьдесят
шесть узников фашизма. И пошли на штурм кайзеровского дворца!
Старший сержант Песков и его боевые товарищи из комсомольской
штурмовой группы, подобно десяткам тысяч советских
воинов-освободителей, имеют право с гордостью сказать словами
поэта-фронтовика: "Не спрашивайте - скольких мы убили, спросите
раньшескольких мы спасли!.."
ЖЕРТВЫ МАРШЕВЫХ ПРОГУЛОК
Послушная своим вашингтонским хозяевам, сионистская пропаганда,
конечно, хранит гордое молчание о том, как во время второй мировой
войны непрестанные отсрочки начала военных действий на втором фронте
стоили жизни многим и многим тысячам заключенных фашистских лагерей.
Даже вступив уже на германскую территорию, войска второго фронта не
прибегали к стремительным броскам, к непосредственному соприкосновению
с противником, к быстрому продвижению вперед. Хотя сопротивление
фашистов, сосредоточивших основные силы на восточном фронте, было не
столь уж сильным. А порой союзные войска продвигались вперед просто по
следам отступавших без боя фашистских войсковых частей. Это позволяло
гитлеровцам в последний час перед отступлением уничтожать узников
лагерей смерти и их многочисленных филиалов.
Точно помню день, когда я впервые услышал об этом: 6 мая 1945
года в городке Клейтце по ту сторону Эльбы. Вместе с фронтовыми
корреспондентами Борисом Горбатовым, Всеволодом Ивановым, Александром
Веком, Леонидом Кудреватых, Мартыном Мержановым мне довелось стать
свидетелем встречи американских офицеров с группой наших офицеров во
главе с генералом М. Сиязовым.
На том берегу нас встретили автомобили с американскими
провожатыми. Горбатова и нас с Мержановым усадил в свою машину
щеголеватый адъютант командира танковой части. Отрекомендовался
актером одного из американских мюзик-холлов. Сравнительно сносно
говоря по-русски, адъютант на ходу стал засыпать нас всякими
"подковыристыми" вопросами. Разглядев по звездочкам на погонах в
Горбатове старшего по воинскому званию, питомец мюзик-холла стал
обращаться преимущественно к нему. Горбатов слушал американца
сдержанно, не поворачивая к нему головы и подчеркнуто коротко отвечал.
Обнаглевший хлыщ не без насмешки спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179