И вижу я,
разгорелось сердце милого юноши. Поведал он мне, что лес
любит, птичек лесных; был он птицелов, каждый их свист по-
нимал, каждую птичку приманить умел: лучше того, как в
лесу, ничего я, говорит, не знаю, да и все хорошо. <Истинно,
отвечаю ему, все хорошо и великолепно, потому что все исти-
на. Посмотри, говорю ему, на коня, животное великое, близ
человека стоящее, али на вола, его питающего и работающего
ему, понурого и задумчивого, посмотри на лики их: какая кро-
тость, какая привязанность к человеку, часто бьющему его
безжалостно, какая незлобивость, какая доверчивость и какая
красота в его лике. Трогательно даже это и знать, что на нем
нет никакого греха, ибо все совершенно, все, кроме человека,
безгрешно, и с ними Христос еще раньше нашего>. <Да неуж-
то, спрашивает юноша, и у них Христос?> <Как же может быть
иначе, говорю ему, ибо для всех Слово; все создание и вся
тварь, каждый листик устремляется к Слову, Богу славу поет,
Христу плачет, себе неведомо, тайной жития своего безгреш-
ного совершает сие>>. Все это - прекрасный пример интер-
претирования самых обычных вещей как чудесных.
Чудом, несомненно, представляется весь мир той отшель-
нице Февронии, которую так хорошо изобразили, на основа-
нии народных источников, В. И. Бельский и Н. А. Римский-
Корсаков в известном <Сказании о граде Китеже>, где ниже-
следующие слова Февронии находятся в контексте общей
<похвалы пустыни>.
Ах, ты, лес мой, пустыня прекрасная,
Ты дубравушка - царство зеленое!
Что родимая мати любезная,
Меня с детства ростила и пестовала.
Ты ли чадо свое не забавила,
Неразумное ты ли не тешила,
Днем умильные песни играючи,
Сказки чудные ночью нашептывая?
Птиц, зверей мне дала во товарищи,
А как вдоволь я с ними натешуся, -
371
Нагоняя видения сонные,
Шумом листьев меня угоманивала.
Ах, спасибо, пустыня, за все, про все:
За красу за твою вековечную,
За прохладу порой полуденную
Да за ночку парную, за воложную,
За туманы вечерние сизые,
По утрам же за росы жемчужные.
За безмолвье, за думушки долгие,
Думы долгие, тихие, радостные...
И далее:
День и ночь у нас служба воскресная,
Днем и ночью тимьяны да ладаны;
Днем сияет нам солнышко ясное,
Ночью звезды, как свечки, затеплятся.
День и ночь у нас пенье умильное,
Что на все голоса ликование, -
Птицы, звери, дыхание всякое
Воспевают прекрасен Господень свет.
<Тебе слава вовек, небо светлое,
Богу Господу чуден высок престол!
Та же слава тебе, земля-матушка,
Ты для Бога подножие крепкое!>
Рождение ребенка, рассматриваемое научно, есть необхо-i
димый результат определенных естественных причин; рас-1
сматриваемый с точки зрения воли, ребенок есть, напр., ре-
зультат желания родителей иметь детей; рассматриваемый с
точки зрения чувства, он может находить к себе отношение.
как к прекрасному предмету. Но если вы посмотрите на рож-;
дение ребенка как на проявление той стороны вечно блажен
ного и абсолютно-самоутвержденного состояния личности,
которая заключается в ее вечном нарождении и нарастании,
как бы и самотворении, самозарождении, то рождение ребен-
ка окажется чудом, подобно тому как оно показалось таковым.
Шатову в романе Достоевского <Бесы>. <Веселитесь, АннаД
Петровна... Это великая радость...> - с идиотски-блаженныМ
видом пролепетал Шатов... <Тайна появления нового сущест-1
ва, великая тайна и необъяснимая>. Шатов бормотал бессвяз-j
но, чадно и восторженно. Как будто что-то шаталось в его го-1
лове и само собою без воли его выливалось из души. <Был
двое, и вдруг третий человек, новый дух, цельный, закончен-1
ный, как не бывает от рук человеческих, новая мысль и нова
любовь, даже страшно... И нет ничего выше на свете!>
И не только рождение ребенка, но решительно все на сеете
может быть интерпретировано как самое настоящее чудо, если
372
до данные вещи и события рассматривать с точки зрения
диального блаженно-личностного самоутверждения. Ведь
всяком событии такая связь легко может быть установлена.
и мы часто волей-неволей устанавливаем ее, начиная отно-
(.итъся к самым обычным вещам вдруг с какой-то новой точки
ррия, трактуя их как загадочные, таинственные и пр. Вся-
кий переживал это странное чувство, когда вдруг становится
странным, что люди ходят, едят, спят, родятся, умирают, ссо-
рятся, любят и пр., когда вдруг все это оценивается с точки
зрения какого-то другого, забытого и поруганного бытия,
огда вся жизнь предстает вдруг как бесконечный символ, как
сложнейший миф, как поразительное чудо. Чудесен сам меха-
низм, мифически-чудесны самые <законы природы>. Не нужно
ничего специально странного и страшного, ничего особенно
необычного, особенно сильного, могущественного, специаль-
но сказочного, чтобы осуществилось это мифическое созна-
ние и была оценена чудесная сторона жизни. Достаточно
самого простого, обыденного и слабого, незнающего и пр.;
чтобы уже осуществился миф и сотворилось чудо. Так гласит
житие преп. Венедикта об узрении им Вселенной в одном
световом луче. в одной пылинке: <Почив же преподобный Ве-
недикт с вечера мало. воста на молитву, предваряя час полу-
нощный. и. стоя при оконце и моляся. внезапуузре свет небес-
ныН велиН. 11 ношь паче дневного света просветися: а еже чудес-
нее. якоже сам отец послежде повела, яко мнехся. рече. всю
вселенную аки бы под едину солнечную лучу со-
бравшуюся зрети. Прилежно же преподобный к светлос-
ти оной взирая, виде душу блаженного Германа- епископа ка-
пуанского. на огненном круге ангелами <к небес.и> возносиму>.
с) Итак, мифическая целесообразность, или чудо, приме-
нима решительно к любой вещи; и можно говорить лишь о
с те п е н я х чудесности, вернее же - даже не о степенях чу-
десности, а, собственно, о степенях и формах первозданно-
блаженного личностного бытия и о применении их к эмпири-
чески протекающим событиям. Можно прямо сказать, что
нет даже степенен чудесности, что все в одинаковой мере чу-
десно. Но только к этому надо прибавить, что каждая вещь су-
ществует лишь как модус той или другой стороны в упомяну-
том личностном бытии и велика и мелка она в силу того, чего
модусом она является. Это приводит будто бы к разной чудес-
ности эмпирического бытия. На самом же деле совершенно
Чстьи-Минси св. Дмитрия Ростовского на 14 марта.
373
ясно, что чудесность как таковая совершенно одинакова везде
и что различен лишь ее объект. Весь мир и все его составные
моменты, и все живое и все неживое, одинаково суть миф и
одинаково суть чудо.
XII. Обозрение всех диалектических моментов мифа с точки
зрения понятия чуда. Только теперь мы можем считать оконча-
тельно выясненным вопрос о подлинно мифической отре-
шенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
разгорелось сердце милого юноши. Поведал он мне, что лес
любит, птичек лесных; был он птицелов, каждый их свист по-
нимал, каждую птичку приманить умел: лучше того, как в
лесу, ничего я, говорит, не знаю, да и все хорошо. <Истинно,
отвечаю ему, все хорошо и великолепно, потому что все исти-
на. Посмотри, говорю ему, на коня, животное великое, близ
человека стоящее, али на вола, его питающего и работающего
ему, понурого и задумчивого, посмотри на лики их: какая кро-
тость, какая привязанность к человеку, часто бьющему его
безжалостно, какая незлобивость, какая доверчивость и какая
красота в его лике. Трогательно даже это и знать, что на нем
нет никакого греха, ибо все совершенно, все, кроме человека,
безгрешно, и с ними Христос еще раньше нашего>. <Да неуж-
то, спрашивает юноша, и у них Христос?> <Как же может быть
иначе, говорю ему, ибо для всех Слово; все создание и вся
тварь, каждый листик устремляется к Слову, Богу славу поет,
Христу плачет, себе неведомо, тайной жития своего безгреш-
ного совершает сие>>. Все это - прекрасный пример интер-
претирования самых обычных вещей как чудесных.
Чудом, несомненно, представляется весь мир той отшель-
нице Февронии, которую так хорошо изобразили, на основа-
нии народных источников, В. И. Бельский и Н. А. Римский-
Корсаков в известном <Сказании о граде Китеже>, где ниже-
следующие слова Февронии находятся в контексте общей
<похвалы пустыни>.
Ах, ты, лес мой, пустыня прекрасная,
Ты дубравушка - царство зеленое!
Что родимая мати любезная,
Меня с детства ростила и пестовала.
Ты ли чадо свое не забавила,
Неразумное ты ли не тешила,
Днем умильные песни играючи,
Сказки чудные ночью нашептывая?
Птиц, зверей мне дала во товарищи,
А как вдоволь я с ними натешуся, -
371
Нагоняя видения сонные,
Шумом листьев меня угоманивала.
Ах, спасибо, пустыня, за все, про все:
За красу за твою вековечную,
За прохладу порой полуденную
Да за ночку парную, за воложную,
За туманы вечерние сизые,
По утрам же за росы жемчужные.
За безмолвье, за думушки долгие,
Думы долгие, тихие, радостные...
И далее:
День и ночь у нас служба воскресная,
Днем и ночью тимьяны да ладаны;
Днем сияет нам солнышко ясное,
Ночью звезды, как свечки, затеплятся.
День и ночь у нас пенье умильное,
Что на все голоса ликование, -
Птицы, звери, дыхание всякое
Воспевают прекрасен Господень свет.
<Тебе слава вовек, небо светлое,
Богу Господу чуден высок престол!
Та же слава тебе, земля-матушка,
Ты для Бога подножие крепкое!>
Рождение ребенка, рассматриваемое научно, есть необхо-i
димый результат определенных естественных причин; рас-1
сматриваемый с точки зрения воли, ребенок есть, напр., ре-
зультат желания родителей иметь детей; рассматриваемый с
точки зрения чувства, он может находить к себе отношение.
как к прекрасному предмету. Но если вы посмотрите на рож-;
дение ребенка как на проявление той стороны вечно блажен
ного и абсолютно-самоутвержденного состояния личности,
которая заключается в ее вечном нарождении и нарастании,
как бы и самотворении, самозарождении, то рождение ребен-
ка окажется чудом, подобно тому как оно показалось таковым.
Шатову в романе Достоевского <Бесы>. <Веселитесь, АннаД
Петровна... Это великая радость...> - с идиотски-блаженныМ
видом пролепетал Шатов... <Тайна появления нового сущест-1
ва, великая тайна и необъяснимая>. Шатов бормотал бессвяз-j
но, чадно и восторженно. Как будто что-то шаталось в его го-1
лове и само собою без воли его выливалось из души. <Был
двое, и вдруг третий человек, новый дух, цельный, закончен-1
ный, как не бывает от рук человеческих, новая мысль и нова
любовь, даже страшно... И нет ничего выше на свете!>
И не только рождение ребенка, но решительно все на сеете
может быть интерпретировано как самое настоящее чудо, если
372
до данные вещи и события рассматривать с точки зрения
диального блаженно-личностного самоутверждения. Ведь
всяком событии такая связь легко может быть установлена.
и мы часто волей-неволей устанавливаем ее, начиная отно-
(.итъся к самым обычным вещам вдруг с какой-то новой точки
ррия, трактуя их как загадочные, таинственные и пр. Вся-
кий переживал это странное чувство, когда вдруг становится
странным, что люди ходят, едят, спят, родятся, умирают, ссо-
рятся, любят и пр., когда вдруг все это оценивается с точки
зрения какого-то другого, забытого и поруганного бытия,
огда вся жизнь предстает вдруг как бесконечный символ, как
сложнейший миф, как поразительное чудо. Чудесен сам меха-
низм, мифически-чудесны самые <законы природы>. Не нужно
ничего специально странного и страшного, ничего особенно
необычного, особенно сильного, могущественного, специаль-
но сказочного, чтобы осуществилось это мифическое созна-
ние и была оценена чудесная сторона жизни. Достаточно
самого простого, обыденного и слабого, незнающего и пр.;
чтобы уже осуществился миф и сотворилось чудо. Так гласит
житие преп. Венедикта об узрении им Вселенной в одном
световом луче. в одной пылинке: <Почив же преподобный Ве-
недикт с вечера мало. воста на молитву, предваряя час полу-
нощный. и. стоя при оконце и моляся. внезапуузре свет небес-
ныН велиН. 11 ношь паче дневного света просветися: а еже чудес-
нее. якоже сам отец послежде повела, яко мнехся. рече. всю
вселенную аки бы под едину солнечную лучу со-
бравшуюся зрети. Прилежно же преподобный к светлос-
ти оной взирая, виде душу блаженного Германа- епископа ка-
пуанского. на огненном круге ангелами <к небес.и> возносиму>.
с) Итак, мифическая целесообразность, или чудо, приме-
нима решительно к любой вещи; и можно говорить лишь о
с те п е н я х чудесности, вернее же - даже не о степенях чу-
десности, а, собственно, о степенях и формах первозданно-
блаженного личностного бытия и о применении их к эмпири-
чески протекающим событиям. Можно прямо сказать, что
нет даже степенен чудесности, что все в одинаковой мере чу-
десно. Но только к этому надо прибавить, что каждая вещь су-
ществует лишь как модус той или другой стороны в упомяну-
том личностном бытии и велика и мелка она в силу того, чего
модусом она является. Это приводит будто бы к разной чудес-
ности эмпирического бытия. На самом же деле совершенно
Чстьи-Минси св. Дмитрия Ростовского на 14 марта.
373
ясно, что чудесность как таковая совершенно одинакова везде
и что различен лишь ее объект. Весь мир и все его составные
моменты, и все живое и все неживое, одинаково суть миф и
одинаково суть чудо.
XII. Обозрение всех диалектических моментов мифа с точки
зрения понятия чуда. Только теперь мы можем считать оконча-
тельно выясненным вопрос о подлинно мифической отре-
шенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72