Театральные критики всполошились не на шутку. Рецензенты начали бить тревогу: французская традиция, французское искусство, французское чувство меры поставлено под угрозу, нас может затопить восточное варварство в искусстве. Но поздно, успех русского балета уже нельзя было отменить. С тех пор Дягилев каждый год появлялся в Париже с новой премьерой, искусство его становилось все более зрелым, более национальным. Он показал парижской публике «Шехерезаду», «Жар-Птицу», «Петрушку», «Весну Священную». В равной степени владеющий искусством звуков и красок, впечатлительный и восприимчивый Дягилев, сочетавший художника и антрепренера в одном лице, все больше поддавался обаянию французского искусства. Теперь картина меняется. Сирена, которая, по всеобщему мнению, готова была увлечь спокойно плывущую ладью французского искусства, сама садится в эту ладью и покорно плывет ее курсом. Итак, компромисс: парижская публика, по-видимому, уже устала от русского репертуара. Дягилев привлекает к сотрудничеству самых способных живописцев младшего и среднего поколения, живущих в Париже. Они пишут для него эскизы декораций и костюмов, а сам он расширяет репертуар, заказывает музыку уже не только Стравинскому или Прокофьеву, но также Дебюсси, Мило, Пуленку и Сати. Таким путем вместе с новой музыкой на сцену вторгается кубистская живопись, а имена новаторов завоевывают популярность и даже славу.
Мог ли Аполлинер, чьи глаза и уши всегда были открыты новым явлениям парижской жизни, мог ли Аполлинер остаться равнодушным к достижениям русского балета? Он страстно увлекается русским искусством, у него много друзей среди русских художников в Париже, которые не перестают говорить о русском балете; они преисполнены гордости, они не пропускают ни одного выступления дягилевцев, хотя сидеть приходится на верхотуре, ибо билеты дороги, да и достать их нелегко.
Как и следовало ожидать, Аполлинер знакомится с Дягилевым. Чрезвычайно интересный рисунок Ларионова изображает Дягилева и Аполлинера на репетиции. Аполлинер в военной форме —рисунок был сделан в тот момент, когда поэт возвратился с фронта. Бескозырка небрежно сдвинута набок, Аполлинер стоит в свободной позе, подавшись вперед, засунув руки в карманы, слегка выпятив живот; за спиной Аполлинера Дягилев, которого видно в профиль, он в пальто и шляпе. В этом знаменитом рисунке, выполненном тонким и уверенным штрихом, запечатлена атмосфера кулис со стройненькой балериной на втором плане, и сюда словно ворвалось вдруг суровое дыхание войны, воздух военных лет, принесенный Аполлинером с фронта.
Аполлинер, побывавший на фронте, стал поэтом-героем, и это, вероятно, облегчило его сближение с Дягилевым; теперь он, тяжело раненный, стал настоящей знаменитостью и не нуждается ни в чьей помощи или протекции, теперь он полноправный французский гражданин, чьи патриотические чувства закреплены пролитой кровью и на бумаге. Кроме того, Дягилев работал тогда над «Парадом» Жана Кокто, юного друга Гийома, а это также способствовало сближению с русской знаменитостью. Еще до войны Аполлинер завязал, как уже говорилось выше, знакомство с русской колонией в Париже. Однажды Аполлинер и Рене Дализ появились у Луизы Фор-Фавье в ее прелестной квартире на острове Сен-Луи, желая пригласить с собой Луизу — эссеистку из «Меркюр де Франс», выступавшую под псевдонимом Донья Заде,— на премьеру русского балета в Шатле. Оба друга были в смокингах и с нескрываемым удовлетворением рассматривали свое отражение в большом трюмо, висевшем в гостиной Луизы, щедро осыпая самих себя лестными комплиментами. Аполлинер решился даже открыто похвалить свою красоту, и хотя говорил он не без иронии, не мог скрыть своего торжества. Впрочем, и по мнению мадам, смокинг очень ему шел, так же как и его спутнику; казалось, Дализ родился в смокинге, безупречно облегавшем его худощавую фигуру. Однако ипохондрик Дализ куда внимательнее рассматривал в зеркале собственный язык, чем собственный туалет. Бедняга редко чувствовал себя здоровым и еще реже смеялся, что придавало его лицу выражение вечной усталости и горечи. В то время Дализ был близок с одной русской красавицей, которая и достала для троих своих друзей драгоценные билеты на русский спектакль. Ехали на грохочущем таксомоторе. На площади Шатле уже толпились зеваки, молодые люди с билетами в руках поджидали своих опаздывавших подруг; все сулило интересный и приятный вечер. Первую встречу с русским искусством можно было бы считать вполне удачной, если бы не то обстоятельство, что Аполлинер в антракте исчез где-то за кулисами и, если верить симпатичной и рассудительной мадам Луизе, отыскался только через несколько дней.
Мода на русский балет сменилась модой на русских жен. Наиболее дальновидные не ждали очередных гастролей балета из России. Русская колония в Париже располагала множеством милых, красивых и талантливых девушек, так что удалось обеспечить женами весь авангард французской живописи. Делоне, женившись на Соне Терк, положил начало этой золотой серии. Второй парой были Леже и Надя; однако приказ о мобилизации, вскоре призвавший Фернана на фронт, разлучил их; Пикассо взял себе жену прямо из балетной труппы: он познакомился с ней и влюбился во время недолгого пребывания дягилевцев в Италии, когда там готовили «Парад» Жана Кокто. Такие примеры можно бы умножить. В этих нежных и чутких девушках с их ласковой улыбкой, с проникающим в самое сердце взглядом, тяжелыми косами, уложенными по русскому обычаю вокруг головы, было особое обаяние, с ними мужчина чувствовал себя легко и просто не в пример общению со слишком жеманными и предприимчивыми парижскими дивами, не отличавшимися бескорыстием. В ряде случаев эти отношения укреплялись, создавая с течением времени в некоторых парижских домах особый уют. К сожалению, были и такие случаи, когда славянское неистовство, несдержанность падали на слишком благодатную почву — и это приводило к печальным результатам. Еще и сейчас ветераны той эпохи с ужасом вспоминают семейные баталии в славянском стиле, которые с истинно мелодраматическим мастерством разыгрывали представительницы прекрасного пола из Восточной Европы, кстати сказать, далеко не всегда русские.
Поездки в Россию привлекали своей необычностью; те, кому удавалось совершить такое путешествие, приобретали популярность. Так Мерсеро, редактор журнала «Вер э проз» прибыл из России в меховой шапке, с щедрым запасом рассказов, однако делился он ими скупо, как и полагается разборчивому и скептическому собеседнику. Целых три года провел в России молодой Озан-фан, который создал совместно с Ле Корбюзье (тогда еще Жаннере) теорию пуризма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Мог ли Аполлинер, чьи глаза и уши всегда были открыты новым явлениям парижской жизни, мог ли Аполлинер остаться равнодушным к достижениям русского балета? Он страстно увлекается русским искусством, у него много друзей среди русских художников в Париже, которые не перестают говорить о русском балете; они преисполнены гордости, они не пропускают ни одного выступления дягилевцев, хотя сидеть приходится на верхотуре, ибо билеты дороги, да и достать их нелегко.
Как и следовало ожидать, Аполлинер знакомится с Дягилевым. Чрезвычайно интересный рисунок Ларионова изображает Дягилева и Аполлинера на репетиции. Аполлинер в военной форме —рисунок был сделан в тот момент, когда поэт возвратился с фронта. Бескозырка небрежно сдвинута набок, Аполлинер стоит в свободной позе, подавшись вперед, засунув руки в карманы, слегка выпятив живот; за спиной Аполлинера Дягилев, которого видно в профиль, он в пальто и шляпе. В этом знаменитом рисунке, выполненном тонким и уверенным штрихом, запечатлена атмосфера кулис со стройненькой балериной на втором плане, и сюда словно ворвалось вдруг суровое дыхание войны, воздух военных лет, принесенный Аполлинером с фронта.
Аполлинер, побывавший на фронте, стал поэтом-героем, и это, вероятно, облегчило его сближение с Дягилевым; теперь он, тяжело раненный, стал настоящей знаменитостью и не нуждается ни в чьей помощи или протекции, теперь он полноправный французский гражданин, чьи патриотические чувства закреплены пролитой кровью и на бумаге. Кроме того, Дягилев работал тогда над «Парадом» Жана Кокто, юного друга Гийома, а это также способствовало сближению с русской знаменитостью. Еще до войны Аполлинер завязал, как уже говорилось выше, знакомство с русской колонией в Париже. Однажды Аполлинер и Рене Дализ появились у Луизы Фор-Фавье в ее прелестной квартире на острове Сен-Луи, желая пригласить с собой Луизу — эссеистку из «Меркюр де Франс», выступавшую под псевдонимом Донья Заде,— на премьеру русского балета в Шатле. Оба друга были в смокингах и с нескрываемым удовлетворением рассматривали свое отражение в большом трюмо, висевшем в гостиной Луизы, щедро осыпая самих себя лестными комплиментами. Аполлинер решился даже открыто похвалить свою красоту, и хотя говорил он не без иронии, не мог скрыть своего торжества. Впрочем, и по мнению мадам, смокинг очень ему шел, так же как и его спутнику; казалось, Дализ родился в смокинге, безупречно облегавшем его худощавую фигуру. Однако ипохондрик Дализ куда внимательнее рассматривал в зеркале собственный язык, чем собственный туалет. Бедняга редко чувствовал себя здоровым и еще реже смеялся, что придавало его лицу выражение вечной усталости и горечи. В то время Дализ был близок с одной русской красавицей, которая и достала для троих своих друзей драгоценные билеты на русский спектакль. Ехали на грохочущем таксомоторе. На площади Шатле уже толпились зеваки, молодые люди с билетами в руках поджидали своих опаздывавших подруг; все сулило интересный и приятный вечер. Первую встречу с русским искусством можно было бы считать вполне удачной, если бы не то обстоятельство, что Аполлинер в антракте исчез где-то за кулисами и, если верить симпатичной и рассудительной мадам Луизе, отыскался только через несколько дней.
Мода на русский балет сменилась модой на русских жен. Наиболее дальновидные не ждали очередных гастролей балета из России. Русская колония в Париже располагала множеством милых, красивых и талантливых девушек, так что удалось обеспечить женами весь авангард французской живописи. Делоне, женившись на Соне Терк, положил начало этой золотой серии. Второй парой были Леже и Надя; однако приказ о мобилизации, вскоре призвавший Фернана на фронт, разлучил их; Пикассо взял себе жену прямо из балетной труппы: он познакомился с ней и влюбился во время недолгого пребывания дягилевцев в Италии, когда там готовили «Парад» Жана Кокто. Такие примеры можно бы умножить. В этих нежных и чутких девушках с их ласковой улыбкой, с проникающим в самое сердце взглядом, тяжелыми косами, уложенными по русскому обычаю вокруг головы, было особое обаяние, с ними мужчина чувствовал себя легко и просто не в пример общению со слишком жеманными и предприимчивыми парижскими дивами, не отличавшимися бескорыстием. В ряде случаев эти отношения укреплялись, создавая с течением времени в некоторых парижских домах особый уют. К сожалению, были и такие случаи, когда славянское неистовство, несдержанность падали на слишком благодатную почву — и это приводило к печальным результатам. Еще и сейчас ветераны той эпохи с ужасом вспоминают семейные баталии в славянском стиле, которые с истинно мелодраматическим мастерством разыгрывали представительницы прекрасного пола из Восточной Европы, кстати сказать, далеко не всегда русские.
Поездки в Россию привлекали своей необычностью; те, кому удавалось совершить такое путешествие, приобретали популярность. Так Мерсеро, редактор журнала «Вер э проз» прибыл из России в меховой шапке, с щедрым запасом рассказов, однако делился он ими скупо, как и полагается разборчивому и скептическому собеседнику. Целых три года провел в России молодой Озан-фан, который создал совместно с Ле Корбюзье (тогда еще Жаннере) теорию пуризма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79