Период усиленной активности Аполлинера-критика совпал со взлетом его поэтического вдохновения. В первом же номере «Суаре де Пари» он печатает «Мост Мирабо», стихотворение, особенно восхитившее его поклонников, стихотворение, поражающее своей простотой и чувством глубокой грусти об уходящих мгновениях. Стихотворение это много раз перекладывалось на музыку, его без конца цитировали влюбленные, читали с эстрады актеры, пели в парижских кабачках наравне с песнями Верлена. Аполлинер стал одним из самых популярных любовных лириков. Сдержанная горечь этого стихотворения была навеяна все ухудшавшимися отношениями с Мари Лораисен. В стихотворении «О тебе вещает прорицатель», напечатанном в том же номере журнала, уже возникает ведущий мотив — ироническое осмысление своей любви к Мари:
Я тебя зачал и создал.
Создал тебя навсегда,
И ты будешь, когда не станет меня.
Но мотив этот здесь еще насквозь лиричен, в нем звучит надежда на то, что чувство вопреки всему сохранится.
Ты останешься любимой в моем сознании ..
Разлука с Мари требует от поэта более сурового самоосознания, требует прозы, беспощадной к ним обоим, прозрачно ясной прозы, несмотря на обилие подтекста, такой прозой и будет «Убийство поэта».
Благодаря попечениям друзей «Суаре де Пари» продержался целых два года. Рене Дализ, секретарь редакции, все еще надеялся, что журнал, выходивший раз в два месяца, станет когда-нибудь авторитетным и уважаемым органом, приобретет несколько сотен постоянных подписчиков; но пока что финансовые заботы все более и более угнетают издателей. Сам Рене Дализ, впрочем, никогда не расставался с пачкой номеров «Суаре», зажатых под мышкой — еще недавно он точно так же носил с собой номера «Эко де ля Шин», на страницах которого отдавал дань своим юношеским увлечениям морем, а на его левом плече неизменно висел зонтик. Аполлинер как зачарованный смотрел на этот зонтик и по-прежнему забывал на конторке у мэтра связку книг, как когда-то забыл рукопись своей юношеской повести. Зато Дализ никогда не расставался с зонтиком, быть может, это был все тот же бессменный зонтик. Даже на вечеринках, кончавшихся курением опиума, после которых он выходил грустный, разочарованный, с затуманенной головой, он никогда не забывал о своем зонтике.
Дализ жаловался, что с каждым месяцем ему все труднее собирать пять луидоров, необходимых для оплаты типографии; создатели журнала пытались привлечь к участию в нем новых сотрудников в расчете на их богатство, что обычно вызывало смех людей, заподозренных в кредитоспособности, а мнимые меценаты, посулив золотые горы, неожиданно исчезали с горизонта, Андре Бийи в расчете на помощь некоего финансиста взял на себя денежный риск и стал главным редактором-издателем журнала. Не дождавшись обещанной помощи, Бийи постарался как можно быстрее сбросить с себя непосильное бремя и, влезши по уши в долги, перепродал журнал Аполлинеру, правда, на весьма джентльменских условиях. Произошло это примерно через два года после выхода первого номера «Суаре де Пари».
Но уважаемые господа редакторы не дают запугать себя призраком финансового краха, дружеское общение с лихвой вознаграждает их за временные трудности и заботы. Кроме обедов у Бати, устраиваются общие вылазки за город, незабываемые пирушки в Виль д'Авре и в Бийанкуре, в очаровательном кабачке на берегу реки.
Прежде чем усесться за стол. Аполлинер подробнейшим образом выспрашивал хозяина о марках и выдержанности подаваемых напитков, но один лишь Бати, «последний виноторговец», как с уважением называл его Аполлинер, умел по-настоящему угодить клиентам: там бутылка шамбертена оправдывала свою высокую цену— 7 франков, а рюмочка кло-вужо — 55 сантимов.
Во время коллективных прогулок за город редактора и сотрудники «Суаре де Пари» превращались в шайку расшалившихся мальчишек: всегда кто-нибудь опаздывал на поезд, всегда после выхода из вагона кто-нибудь пропадал, забравшись неизвестно куда. Мари Лорансен и Рене Дализ обычно хмурились, у каждого были свои причины для недовольства. Впрочем, у Рене Дализа это был хронический недуг, недаром поэт Тюдеск дал ему поэтичное прозвище «Разочарованный рыцарь», но иначе Дализ вести себя не умел. Мари тоже вечно казалась чем-то недовольной, было в этом, конечно, и что-то напускное — слишком уж легко переходила она от мрачности к песням, которые любила.
Эта мрачность совмещалась у нее с ненасытным интересом к жизни и страстью к парижским песенкам. Во время товарищеских обедов она обычно сидела рядом с Аполлинером и жадно набрасывалась на вкусные блюда. Ее тонкий, поистине французский профиль казался еще изящнее в раме черных кудрей; во время разговора она размахивает сильными костлявыми руками; это о них беспощадная Фернанда решила поведать потомству, что руки эти, мол, всегда были красноватыми, будто отмороженные. Но это были трудовые руки, руки, верно служившие ремеслу живописца. Хрупкая миниатюрная фигурка смуглолицей Мари необыкновенно подвижна — она легко поворачивается то к одному, то к другому своему застольному собеседнику. Она остроумна, быстра, впечатлительна. Стиль ее одежды тщательно продуман, на нее приятно смотреть. Она могла бы быть милым товарищем, если бы не постоянное напряжение, в котором чувствовалась готовность в любую минуту вступить в борьбу за свое место в жизни. Друзья Аполлинера твердо убеждены, что лучше проводить время в компании дам, у которых нет ничего общего с искусством, разве только то, что они спят с художниками. Молоденькие писательницы и художницы слишком уж корыстны. Им бы только преуспеть в жизни, эта деловитость — помеха в любви. Как-то Маркусси не без удовольствия рассказал друзьям, что на одной вечеринке он представил Мари богатого русского коллекционера — Щукина.
У Щукина вид был не слишком презентабельный. Он был невысокого роста и к тому же в день встречи с Мари явился закутанный в пестрое кашне, у него как раз болело горло. Иностранная фамилия, фамилия, как то часто бывает, когда представляешь кого-нибудь, была произнесена не очень четко, зато Щукин прекрасно знал, с кем его познакомили, ибо сразу же осыпал Мари любезностями и комплиментами. Однако Мари, введенная в заблуждение скромным обликом Щукина, решила отделаться от знаменитого коллекционера и не дала ему произнести ни слова. «Можете себе представить, как она взбесилась и как потом меня упрекала за то, что я не предупредил ее вовремя!» — заключил со смехом Маркусси. Нет, друзья Мари положительно не признавали за ней права занять свое место на старте в общей погоне за славой. Не потому ли, что Аполлинер в своих критических статьях слишком охотно давал ей фору?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79