Анри Руссо в восторге от торжества. Он поет собравшимся свою любимую песенку «Ах, как же я простужен», играет на скрипке один из своих лучших номеров и по голубиной кротости сердца ни на минуту не задумывается, что развлечение, цель которого — воздание ему почестей, одновременно и развлечение за его счет. Впрочем, под конец приема этого никто уже не осознает, сочетание насмешки с доброжелательством в этой среде настолько естественно, как убежденность простаков, что у палки два конца.
Вскоре после банкета у Пикассо Аполлинер и Мари Лорансен были приглашены «таможенником» Руссо позировать ему для картины. Так же, как при работе над другими картинами, Анри Руссо снимает с модели точную мерку, а так как главная модель тут Аполлинер, то измеряет его рост, объем талии, размах рук, расстояние от носа до рта, размер головы и так далее. Однажды он присылает Аполлинеру отчаянное письмо с уведомлением, что он потерял один из размеров и просит поэта как можно скорее появиться у него, лучше даже на следующий день, около полудня.
При этом он низко кланяется мадам, Пикассо и его друзьям.
Руссо развлекает Аполлинера во время сеанса исполнением песен, к числу которых относится, разумеется, «Ах, как же я простужен» и символ веры скромного жителя Плезанса, да и не только Плезанса, «Я в политику не лезу». Особенно забавны и трогательны его любовные истории. Руссо, дважды овдовевший, безрезультатно и чрезвычайно трогательно ухаживает за Леони, девицей на выданье, которой уже давно за пятьдесят и просит руки у ее родителей. Родители отказывают, поскольку жениховское увлечение Живописью кажется им смешным чудачеством и поскольку Руссо таскали по судам из-за истории с чеком, в которую втянул его один неблагодарный и бесчестный ученик. Напрасно Руссо приносит свидетельство от Аполлинера и Воллара — последнее даже скреплено гербовой маркой,— что его живопись имеет подлинную художественную ценность и не является ничем безнравственным: как родители, так и холодная Леони остаются неумолимы. Старикан настолько отдается этому чувству, что покупает избраннице драгоценности на несколько тысяч франков, но и это не подвигает дела. Умрет он одиноким, лишенным тепла супружества и желанной жизни вдвоем.
Правда, одиночество его не является таким уж безысходным. Скромная комнатка на улице Перрель — одновременно и школьное помещение, где Руссо ведет частные курсы рисунка и живописи для молодежи. (Родители могут присутствовать!) Наряду с этим он дает уроки игры на скрипке и кларнете. Этот бодрый старичок в черном сюртуке, с бантом на шее, несколько раз в месяц бодро шествует по своей улице со скрипичным футляром и ящиком с красками на кожаном ремне. Музыка и живопись— вот две его страсти. Какое-то время он входит в состав оркестра, играющего по воскресеньям в саду Тюильри, и гордится этим так же» как своей живописью.
Но в живописи этот необразованный и полный доверчивости человек преображается вдруг в великолепного мастера. И хотя он не мог бы объяснить ни одного своего мазка кистью, но делает его с безошибочным знанием основ гармонии и контраста, а богатое и свободное от чрезмерных условностей воображение сочетает самые отдаленные элементы так, что это восхищает, обезоруживает, иногда смешит, но чаще поражает или вызывает восторженный возглас.
Из-за его скромности и простодушных историй, которые он любил рассказывать, над Руссо, при всей сердечной любви к нему, часто посмеивались и пытались разыгрывать. Его рассказ о том, как он принимал участие в войне в Мексике, непроверенный и вероятнее всего выдуманный, сводил и все остальные его рассказы до уровня забавного привирания.
Перестали принимать всерьез даже рассказ. Кажется, правдивый — о бравом сержанте Руссо, который во время франко-прусской войны благодаря своему хладнокровию спас один из французских городков от разрушения.
Во многих картинах Таможенника повторяется пленяющий его воображение пейзаж джунглей. Когда его как-то спросили, каким образом он разрешает эту далекую от опыта тему, он признался, что, рисуя разъяренного льва или тигра, сам буквально трясется от страха. В другой раз он рассказывал, как на него ополчились духи и изводили его, когда он в одиночестве стоял на посту, история эта так пришлась по вкусу Аполлинеру — верящему или делающему вид, что он верит в сверхъестественные силы,— он принялся псевдонаучно обосновывать это явление, дабы утвердить бедного Таможенника в истинности пережитого им. Фантазия и изобретательность — что бы там не говорили — были большой силой в жизни и творчестве этого мягкого и скромного художника, даже если в чем-то и правы зоилы, доказывающие, что Руссо не раз копировал целые фрагменты своих картин из старых атласов с изображениями животных и из немецких ежегодников, посвященных путешествиям. Никто же не упрекает ныне Утрилло, за то, что он, рисуя, пользовался открытками, это всего лишь интересная информация, ничуть не уменьшающая ценности его произведений. Зададимся лучше вопросом, как создал Руссо свои композиции с натуры, наиболее озадачивающие и наименее известные, которые находятся за пределами Франции, в Америке, в Германии, в Швейцарии: «Футбол», «Тропинка в Сен-Клу», «Адам и Ева», «Рыбак» или «Мальчик на скалах». Смешно было бы играть в защиту «таможенника» Руссо сейчас, когда он уже вошел в историю со званием великого художника. И правильно сделает тот, кто сошлется в этом случае на слова Манэ: «Любители — это те, кто занимается плохой живописью»,— и на слова Пикассо: «Руссо воплощает совершенство определенного образа мышления».
Вопреки тому, что можно полагать на основе фантастических, экзотических пейзажей Руссо, художник этот всегда шел от натуры: с прогулок он возвращался с охапкой мелких цветов, которые в огромном увеличении переносил на картины, рисовал с натуры, делал предварительные наброски для своих полотен. Многократно уже высмеянное точное обмеривание по замыслу должно было привести к наиболее точному воспроизведению внешности людей, с которых делался портрет.
Портрет должен быть похожим. Руссо удивился бы, если бы кто-нибудь попытался оспорить эту очевидную истину. И потому так расстроился, когда, желая поместить у ног Аполлинера цветочки с символическим названием, «гвоздики поэта», нарисовал там по неведению обычные гвоздики. Рисуя поэта во второй раз, он просил его в специальном письме, чтобы тот не забыл принести с собой «гвоздики поэта», как было условлено.
Аполлинер, увидев уже готовую картину, якобы очень рассердился, что так неудачно на ней представлен. Но куда более обиженной должна была чувствовать себя Мари Лорансен, увековеченная рядом с Аполлинером в качестве музы поэта (портрет носит название «Поэт и его муза»), он нарисовал ее могучей женщиной в платье с оборками с вознесенной рукой, словно она прорицает или заклинает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79