высокий, сильный Брак, красивый парень с густой шевелюрой и коротким носом, фотографии которого того периода, в мастерской, увешанной музыкальными инструментами и трубками, сохранились в некоторых собраниях, часто цитировал твердым нормандским выговором сентенции своего отца, ремесленника и маляра. Вламинк, родившийся близ Чрева Парижа, отлично владел жаргоном шоферов и грузчиков, каждое утро выгружающих тонны снеди для Парижа.
Юный, низенький блондин Андре Дюфи,
еще мальчиком отданный на выучку бакалейщику, вносил свою долю опыта в дружеские разговоры. Непосредственный, несколько грубоватый Фриш, не выносящий утонченности и искусственности, дополнял картину этой обширной семьи, где царил обычай говорить друг другу все прямо, и причем сочно. Аполлинера восхищал этот язык. Его натура, полнокровная и здоровая, требовала полнокровных образов: также как тонкий кулинарный вкус уживался у Аполлинера с обжорством, так в словарной области тонкость и поэтическая точность требовали дополнения в виде сочных формул, часто почерпнутых из народных словечек, крепких и неприличных Эта склонность нашла выход в прозе Аполлинера, выразительной, живой, смелой как по словарю, так и по ситуациям, а обе эти тенденции, переплетающиеся под неожиданными углами, от лирического вдохновения до грубого анекдота, нашли свое увенчание в разговорах поэта, в его «поучениях», парадоксальных и по-своему эмоциональных, о которых — к сожалению — мы можем иметь сейчас только слабое представление. Для Аполлинера любая тема была хороша, о каждом предмете он мог что-то сказать, когда не хватало материала, он возмещал его фантазией, которая редко его подводила. В случае надобности он придумывал названия цветов, исторические события и скандальные случаи, имевшие место со знаменитыми лицами; во время войны, получив в качестве выздоравливающего после ранения должность в Министерстве информации, он рассказывал друзьям, что составляет свои тексты военных депеш, чтобы хоть таким образом воздействовать на ход событий— постоянная готовность к шутке была одной из черт Аполлинеровского поведения.
Фигура субтильной, несколько жеманной мадемуазель Лораисен никак не подходила к этим мужским посиделкам, но оказалось, что при нужде мадемуазель Лорансен может с успехом отбрить молодого парня, а в нормандских и парижских песенках, которых она знает бессчетное число и которые любит петь своим мелодичным высоким голосом, отнюдь не опускает куплеты пикантного содержания. И все же, когда Мари наконец обрежет свои косы и начнет одеваться с женским, изысканным и несколько экстравагантным шиком, все облегченно вздохнут опиум, разгульные попойки и атмосфера мастерских, где в беспорядке перемешаны различные части гардероба, с трудом выносят присутствие этой девицы с внешностью подростка.
Но Мари дозревает теперь так быстро. Как дозревают в тепле любви интеллигентные девушки севера, знающие о любви все, что можно узнать из рассказов и литературы задолго до того, как о ней узнает сердце: выбор их благодаря этому более сознателен, любопытство более заостренно, ненависть за нарушение обещаний тем более сильнее. Мари не удовлетворяется тем, что есть, и борется за свои права, как дикий звереныш, тут особую роль играет самолюбие, в чем она не уступает Аполлинеру. Бурные сцены, которые происходят между нею и Гийомом, вся категоричность и властолюбие которого доходят здесь до предела, кончаются бурными стычками. Маленькое смуглое личико Мари темнеет от гнева еще больше, девушка кидается на него с кулаками и колотит по мощной груди Гийома, который, меча из глаз искры и тяжело дыша, призывает ее опомниться. Но бывает и иначе. Во время спокойных вечеров под домашним кровом Мари кротко сидит подле Гийома, когда тот, скинув пиджак, заканчивает свой фельетон в «Энтрансижан», помогает ему готовить ужин, иногда переписывает стихи. Именно они являются тем благом, которое она любит в Гийоме безо всяких оговорок. От грусти, зыблющейся в строфах возлюбленного, тревожно перехватывает горло, становится больно и возникают недобрые предчувствия. Но она не умеет долго грустить, уже через минуту щегленком прыгает комнате и смеется. Она отлично знает, что ее шуточки, время от времени бросаемые Гийому, сгоняют с его лица самую суровую мину, проясняют его и наполняют это простодушное тяжелое тело счастьем. Зная его мужское тщеславие, она одевается для него в платья, выбранные с безошибочным вкусом женщины и художницы, летом она раскрашивает мелкими цветочками свои вуальки, ради которых носит большие пастушеские шляпы с букетами, зимой одевается в шерстяные костюмы, туго обтягивающие ее осиную талию. Красится она смело, и от этого глаза ее приобретают женское тепло, сквозь которое пробивается искра острого ума; легкое косоглазие придает ей только обаяние, а близорукость делает ее движения более округлыми, мягкими. Она сохраняет некоторые инфантильные привычки, которыми так пленила некогда Аполлинера, и можно предполагать, что делает это умышленно: она не расстается с детской скакалкой и прыгает через нее ловко, как танцовщица. Простившись мирно с Аполлинером, она сбегает по лестнице условным образом, делает внизу три прыжка, а потом еще два, что должно означать:
«До свидания, до завтра». Влюбленный Аполлинер с восторгом опишет это в одном из писем к знакомой, а потом в жестоком и полном страдания рассказе о его любви к Мари, который войдет в книгу «Убийство поэта». Но пока что любовь длится, только съеживается и расслабляется, как пульсирующее, живая, бурная, все еще ищущая новых надежд. И так будет еще несколько лет, так стоит ли предвосхищать события?
Художническая среда меняется теперь с каждым днем. На Монмартре появляется молодой, красивый Модельяни, к которому присоединяется осиротевший после смерти Жарри поэт с рыжей бородой, приятель Пикассо и Аполлинера, Кремниц, в этой же компании часто можно встретить несчастного Утрилло. Едят все еще у Азона, вечерами бывают еще у папаши Фреде, где можно встретить стареющую Сюзанну Валадон, безумно влюбленную в молодого Уттера А вдали от Монмартра уже подрастает дерзкий рой, обосновавшийся в так называемом «Улье» («Ьа КисЬе»), на Монпарнасе. Здание это сходно по своим удобствам с «Бато-лазуар» на Монмартре: также нет ни воды, ни газа, и квартирная плата самая дешевая в Париже. От монмартрской «портомойни» его отличает только круглая форма, оправдывающая название улья. Дом этот, предназначенный владельцем — а им является скульптор, некий Дюбуа — под мастерские для художников, вмещает большую группу пришлой бедноты; наряду с живущими там русскими и итальянцами, не имеющими ничего общего с искусством, очутилось и много художников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Юный, низенький блондин Андре Дюфи,
еще мальчиком отданный на выучку бакалейщику, вносил свою долю опыта в дружеские разговоры. Непосредственный, несколько грубоватый Фриш, не выносящий утонченности и искусственности, дополнял картину этой обширной семьи, где царил обычай говорить друг другу все прямо, и причем сочно. Аполлинера восхищал этот язык. Его натура, полнокровная и здоровая, требовала полнокровных образов: также как тонкий кулинарный вкус уживался у Аполлинера с обжорством, так в словарной области тонкость и поэтическая точность требовали дополнения в виде сочных формул, часто почерпнутых из народных словечек, крепких и неприличных Эта склонность нашла выход в прозе Аполлинера, выразительной, живой, смелой как по словарю, так и по ситуациям, а обе эти тенденции, переплетающиеся под неожиданными углами, от лирического вдохновения до грубого анекдота, нашли свое увенчание в разговорах поэта, в его «поучениях», парадоксальных и по-своему эмоциональных, о которых — к сожалению — мы можем иметь сейчас только слабое представление. Для Аполлинера любая тема была хороша, о каждом предмете он мог что-то сказать, когда не хватало материала, он возмещал его фантазией, которая редко его подводила. В случае надобности он придумывал названия цветов, исторические события и скандальные случаи, имевшие место со знаменитыми лицами; во время войны, получив в качестве выздоравливающего после ранения должность в Министерстве информации, он рассказывал друзьям, что составляет свои тексты военных депеш, чтобы хоть таким образом воздействовать на ход событий— постоянная готовность к шутке была одной из черт Аполлинеровского поведения.
Фигура субтильной, несколько жеманной мадемуазель Лораисен никак не подходила к этим мужским посиделкам, но оказалось, что при нужде мадемуазель Лорансен может с успехом отбрить молодого парня, а в нормандских и парижских песенках, которых она знает бессчетное число и которые любит петь своим мелодичным высоким голосом, отнюдь не опускает куплеты пикантного содержания. И все же, когда Мари наконец обрежет свои косы и начнет одеваться с женским, изысканным и несколько экстравагантным шиком, все облегченно вздохнут опиум, разгульные попойки и атмосфера мастерских, где в беспорядке перемешаны различные части гардероба, с трудом выносят присутствие этой девицы с внешностью подростка.
Но Мари дозревает теперь так быстро. Как дозревают в тепле любви интеллигентные девушки севера, знающие о любви все, что можно узнать из рассказов и литературы задолго до того, как о ней узнает сердце: выбор их благодаря этому более сознателен, любопытство более заостренно, ненависть за нарушение обещаний тем более сильнее. Мари не удовлетворяется тем, что есть, и борется за свои права, как дикий звереныш, тут особую роль играет самолюбие, в чем она не уступает Аполлинеру. Бурные сцены, которые происходят между нею и Гийомом, вся категоричность и властолюбие которого доходят здесь до предела, кончаются бурными стычками. Маленькое смуглое личико Мари темнеет от гнева еще больше, девушка кидается на него с кулаками и колотит по мощной груди Гийома, который, меча из глаз искры и тяжело дыша, призывает ее опомниться. Но бывает и иначе. Во время спокойных вечеров под домашним кровом Мари кротко сидит подле Гийома, когда тот, скинув пиджак, заканчивает свой фельетон в «Энтрансижан», помогает ему готовить ужин, иногда переписывает стихи. Именно они являются тем благом, которое она любит в Гийоме безо всяких оговорок. От грусти, зыблющейся в строфах возлюбленного, тревожно перехватывает горло, становится больно и возникают недобрые предчувствия. Но она не умеет долго грустить, уже через минуту щегленком прыгает комнате и смеется. Она отлично знает, что ее шуточки, время от времени бросаемые Гийому, сгоняют с его лица самую суровую мину, проясняют его и наполняют это простодушное тяжелое тело счастьем. Зная его мужское тщеславие, она одевается для него в платья, выбранные с безошибочным вкусом женщины и художницы, летом она раскрашивает мелкими цветочками свои вуальки, ради которых носит большие пастушеские шляпы с букетами, зимой одевается в шерстяные костюмы, туго обтягивающие ее осиную талию. Красится она смело, и от этого глаза ее приобретают женское тепло, сквозь которое пробивается искра острого ума; легкое косоглазие придает ей только обаяние, а близорукость делает ее движения более округлыми, мягкими. Она сохраняет некоторые инфантильные привычки, которыми так пленила некогда Аполлинера, и можно предполагать, что делает это умышленно: она не расстается с детской скакалкой и прыгает через нее ловко, как танцовщица. Простившись мирно с Аполлинером, она сбегает по лестнице условным образом, делает внизу три прыжка, а потом еще два, что должно означать:
«До свидания, до завтра». Влюбленный Аполлинер с восторгом опишет это в одном из писем к знакомой, а потом в жестоком и полном страдания рассказе о его любви к Мари, который войдет в книгу «Убийство поэта». Но пока что любовь длится, только съеживается и расслабляется, как пульсирующее, живая, бурная, все еще ищущая новых надежд. И так будет еще несколько лет, так стоит ли предвосхищать события?
Художническая среда меняется теперь с каждым днем. На Монмартре появляется молодой, красивый Модельяни, к которому присоединяется осиротевший после смерти Жарри поэт с рыжей бородой, приятель Пикассо и Аполлинера, Кремниц, в этой же компании часто можно встретить несчастного Утрилло. Едят все еще у Азона, вечерами бывают еще у папаши Фреде, где можно встретить стареющую Сюзанну Валадон, безумно влюбленную в молодого Уттера А вдали от Монмартра уже подрастает дерзкий рой, обосновавшийся в так называемом «Улье» («Ьа КисЬе»), на Монпарнасе. Здание это сходно по своим удобствам с «Бато-лазуар» на Монмартре: также нет ни воды, ни газа, и квартирная плата самая дешевая в Париже. От монмартрской «портомойни» его отличает только круглая форма, оправдывающая название улья. Дом этот, предназначенный владельцем — а им является скульптор, некий Дюбуа — под мастерские для художников, вмещает большую группу пришлой бедноты; наряду с живущими там русскими и итальянцами, не имеющими ничего общего с искусством, очутилось и много художников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79