— Да,— отвечает самый младший Анилуйк, продолжая работать челюстями.
Телега и лошадь немного приблизились, сейчас они у рябин, там, где прошлый год корова съела гвоздь. На телеге рама для возки снопов, веревка и, конечно, гнет. На краю рамы сидит Пауль Кяо, крепкий краснолицый человек, которого еще зовут иногда Быком, потому как на его хуторе слишком часто случаются неприятности с девушками-батрачками. Его призывали в армию, хотели послать на передовую, но он откупился. Говорят, что откупился свиньей. Ведь и у людей, что сидят за столом призывной комиссии, тоже рот не оловянный, хотя они и до кокарды на фуражке набиты верностью
царю. Но если покажешь им окорок, каждый штабс-капитан сразу поймет по-эстонски и веселая улыбка заиграет на губах — вера, царь и отечество отступят ненадолго на задний план. Свинья спасает человека, это никакая не новость.
— Запомни, если ты прожжешь котел, я велю твоему отцу палкой разукрасить твой зад, — подает голос машинист и бросает беглый взгляд на хозяина.
Старый Анилуйк будто ничего не замечает, он занят своими мыслями — добыть деньги нешуточное дело. Нда, тут станешь доктором мыслительных наук.
Тем временем Пауль въезжает на хутор. На нем серый пиджак, серая кепка на голове, только лошадь в оглоблях не серая и выпадает из ансамбля. В углу возле хлева он останавливает каурого, спрыгивает с телеги и бросает перед лошадью охапку клевера. Животина прежде всего, так-то оно.
— Бог в помощь! — кричит он издали, и пожеланье это отнюдь не плохое.
— Спасибо, — тихо отвечают старики. И Якоб вдруг начинает громко читать газету, хотя никто его не просил:
— «Двадцать второго числа сего месяца вечером в Ригу прибыл поезд с ранеными, которые получили ранения при сражении у Августово. Среди них тридцать тяжелораненых. Настроение у раненых превосходное. Один тяжелораненый солдат-латыш воскликнул при встрече с народом: «Будьте уверены, немцев в Россию не пустят!» Народ одарил раненых деньгами, сластями, яблоками и цветами...»
Машинист переводит дух. Никто не роняет ни слова. Когда тишина становится слишком уж неловкой, Пауль произносит «м-мых» и снимает со своего серого пиджака сухую травинку. Не очень-то они разговорчивы, эти люди.
— Таавет! — вдруг кричит отец; ему вспомнилось что-то важное. — Ступайте с Юри, зарежьте барана, того, что с черной головой. Вчера вы недоделали работу, нечего подать на стол толочанам.— Он кивает в сторону идущего домой стада.
Десяток или даже дюжина коров и добрый гурт овец входят во двор. Пастух-девушка с длинными цвета воска волосами поспешает за скотиной. Это Роози, и о ней еще пойдет речь.
Таавет и Юри готовятся отнять жизнь у барана. Юри несет нож, что торчал в щели на стене кладовки; нож этот держат всегда острым на всякий случай; говорят, он из хорошей шведской стали. Если приглядеться, окажется, что все в доме большей частью шведское, немецкое и кое-что эстонское, исключая царя, у которого, судя по портрету, сердечные, мягкие глаза семьянина и который затеял скуки ради войну со своими немецкими родичами. Можно взглянуть на дело и так: что проку от этого барана, которого собираются резать? Народы не овцы, и царь не баран, боже избави от таких богопротивных мыслей, даром что песенка царя скоро будет спета. В Айасте давно поняли, что такое авторитет власти, и не позволяют себе каких-либо двусмысленностей.
Долго ли это будет тянуться, что Якоб знай читает своим скрипучим, стариковским голосом газету, а Мате Анилуйк слушает его? «Постимээс» пишет, что эстонская корпорация «Вирония» «в Риге решила подарить солдатам папиросы, которые набили сами студенты». Будто бы уже послано семь тысяч папирос. Сойдет за новость и это, пока парни управятся со своим делом. Стадо уже заходит в хлев; у всех коров красивые родные имена — Земляничка, Пятнышко, Яблочко, и ляжки у них в сухом навозе; они ходят и побрякивают катышками, как медалями. Вход в хлев грязный; Роози идет, перепрыгивая с камня на камень, привязать коров. Из хлева слышен голос девушки и звяканье цепи. Овцы входят в хлев последними, и за ними по пятам идут сыновья хозяина, не сводя глаз с черноголового барана, для которого настал Михайлов день1. Во имя будущего жертвует он сегодня своей простой жизнью, и ни одна собака не лает в его честь. Толочане, придя с молотьбы, съедят за обеденным столом его мясо, оботрут губы и снова пойдут к молотилке; пищеварение хуторян в наилучшем порядке; потом они отправятся за кусты или в нужник — и круговорот природы будет завершен. Но стоит ли так много рассусоливать, если людей ждет работа, а хлеба — молотьба. Все может терпеть, но когда не уродится хлеб, люди ходят повесив носы и кишки у них урчат. Хлеб — это бог, ради которого здесь работают до седьмого пота, мучают людей и животных, ради которого встают в три и ложатся в полночь.
Так-то оно. Черная голова, бодучий и озорной, ты, охочий до самок, довольно озоровать! Еще до того как солнце дойдет до зенита и заглянет в узкое, засиженное мухами оконце в хлеве, твоя шкура будет висеть в сарае на растяжке. Безжалостные парни, словно сама судьба, как тени идут за тобой; Юри пытается переброситься словечком с Роози, поставившей коров на привязь. Чем дольше длится этот разговор, тем лучше тебе, бедный баран со свалявшейся шерстью; не подозревая о плохом, ты толчешься среди овец в углу. Но вот Роози
'Михайлов день — 28 сентября; в этот день крестьяне резали овец.
торопится уйти, и это уже вовсе нехорошо. Когда женщина уходит, значит, что-то не в порядке.
Парни небрежно проталкиваются в угол, хватают барана и волокут его. Животное как может барахтается; но сопротивляться бессмысленно, занятие жалкое и беспомощное. А у другого угла хлева Якоб Лузиксепп все читает газету, и Мате Анилуйк внимательно слушает его.
— «В высочайших кругах вскоре собираются издать приказ, чтобы все делопроизводство и собрания в обществах коренного населения Прибалтики велись только на русском языке, дабы властям было легче следить за деятельностью обществ...»
Парни выволакивают дергающегося барана из двери хлева. Юри соскальзывает ногой с камня в жижу и бранится. Роози почти бегом возвращается из дома, держа глиняную миску для крови.
Все готово, чтобы резать барана.
Барана отводят за хлев, ставят на корыто и связывают ему ноги чересседельникой. Животное болтает ногами, помахивает хвостом, бросает в корыто черные катышки и пытается жалобно блеять. Роози сидит на корточках у шеи барана и держит миску, чтобы не пролилось на землю ни капли крови, все пойдет на кровяные клецки.
Черная голова, взгляни в последний раз своими потухшими от страха глазами на этот желтеющий мир, на птиц, на поля и на людей, что собрались у машины, как водится, в чистых одеждах, ибо молотьба — праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45