Теперь, когда его преследуют, никто не захочет иметь с ним дело, чтобы самому не попасть в переплет. Он сразу поставлен вне закона и общества, даже вне всякого человеческого круга, потому что он чужой в этом краю, пришел сюда недавно, нет у него родственников, знакомых и приятелей, одним словом, нет у него никакого прошлого. Оторванность ото всего и одиночество тяжким бременем гнетут его. Поздней осенью, дрожа от страха, сырости и чувства своей неполноценности, человек этот вынужден одиноко стоять против всего мира, чтобы уйти от бессмысленной охоты на человека. Его сердце так и замерло от страха, когда Вильма нашла его в сарае, где он зарылся глубоко в сено и дремал, ловя каждый звук.
Эдгар видит, в каком отчаянном положении этот человек, достает из угла бутылку с самогоном и протягивает цыгану. Беглец отпивает немного. Он согрелся и без того, пока бежал от преследователей; ему нужна надежда, а не вино. Молча стоит в сумрачном закутке этот ставший почти привидением человек, которому отказано быть даже привидением. Охотники за человеком вышли на охоту. Исполнительные хуторяне, столпы старого и нового порядка, с ружьями за плечом, в выцветших фуражках Союза обороны, они шлепают по грязи вокруг деревни, ищейками идут по следам и про себя проклинают всю эту заваруху. Не сочувствие, а исполнительность и тупое безразличие погубит их, рабски старательное исполнение приказа станет для них роковым, и, когда позднее они, попав в оборот, будут твердить, что не хотели, что их принуждали, что они совсем не виноваты, они будут даже правы по-своему. Но тогда уже будет поздно, слишком поздно смывать с себя кровь после охоты на человека.
— Это, видно, тот самый человек, которого Пауль со своей командой ловит,— говорит хозяйский сын неизвестно зачем.
Яанус молчит, цыган тоже. Зачем он пришел в сушилку? Здесь поймать его гораздо легче, чем на дворе. Мысли его застыли в голове, руки-ноги будто налиты свинцом, и сковывающий страх делает его тупым и безразличным. Он до смерти устал бегать и прятаться, долго он этого не вытерпит, силы его убывают с каждым часом — и пусть с ним делают, что хотят.
И как назло, издалека доносятся голоса, они приближаются с беспощадной неумолимостью. Все трое прислушиваются, у каждого на лице свое выражение. Цыган дрожит как раненый лось, Эдгар смотрит беспомощно, Яанус как будто что-то обдумывает. Все выглядит как-то нелогично, незнакомо и смещено, будто во сне. Почему преследователи так громко разговаривают? Забылись или нарочно? Или, может быть, они хотят мимоходом зайти к Таавету, перекурить, выпить холодной воды и дать отдых ногам?
Яанус как более деятельный первый пробуждается от оцепенения. Он одергивает брюки и кивает головой в сторону двери. Цыган как будто понимает его знак. Яанус, нагибаясь, первый выходит в боковую дверь. Он-то знает эту темную постройку как свои пять пальцев. Цыган бредет за ним как во сне.
Сейчас самое время скрываться. Едва успевают они уйти, как внизу у входной двери раздается топот ног и громкий говор. Это в самом деле охотники на людей из самообороны. Толкаясь и стуча сапогами, команда Пауля вваливается в каморку. Все стоят на жести, откуда уже убрано зерно, ступить на которое в грязных сапогах эти крестьяне, даже выполняя такое задание, не решаются. Впервые в истории хутора вооруженные люди переступили порог сушилки.
Пауль, не теряя времени, приступает к делу:
— Ты видел цыгана?
— Вообще или как?
— Какого черта вообще! — сердится Пауль.— Нынче! Сейчас!
— Никого я здесь не видел, ни еврея, ни цыгана, ни американца...— уклончиво отвечает молодой Анилуйк.
— Он вроде сюда бежал. Старик из Нурме попался нам
навстречу, под мухой был, сказал, что цыган бежал что есть мочи в сторону Айасте...
Пауль беспомощно стоит перед Эдгаром. Его план был очень прост. Если цыган бежал в эту сторону, то, голодный и озябший, он обязательно должен прийти на сушилку. На то он и цыган; будто мышь, шатается по чужим закромам и клянчит милостыню, думает Пауль.
— А может быть, он еще не добрел сюда. Что, если вы пробежали мимо него? Ночь черна, и цыган тоже черный. Что прикажете передать ему, когда он придет сюда?
Двое из команды только ухмыляются.
— Мы должны поймать его сегодня вечером любой ценой,— сжимая приклад винтовки, говорит Пауль.
— Что же он сделал? — любопытствует Эдгар.— Лошадь украл или поджег дом?
— Ты болтаешь, как ребенок,— раздраженно произносит Пауль.— Все цыгане подлежат ликвидации.
— Почему? — усмехается Эдгар. Интересно, чем сосед- хуторянин оправдывает охоту на людей.
Но Пауль и не пытается что-либо обосновывать, не такой он человек.
— Какое мне до этого дело,— пожимает он плечами.— Из волости дан приказ поймать, и дело с концом.
— А своей головы на плечах у тебя нет?
Люди ухмыляются, лицо Пауля багровеет.
— Стража внизу выставлена. Ежели мы поймаем цыгана здесь, я тебе покажу.
— Что?
— Мы знаем что...— неопределенно угрожает Пауль.
Эдгар не питает к соседу никакого уважения. Он говорит
с задором:
— Сегодня ты гоняшься за цыганом, а завтра за тобой самим будут гоняться.
— Будут, ну и пусть, что поделаешь.
— И поэтому вы должны поймать цыгана?
— Бедному цыгану самому лучше, если его возьмут на тюремный паек. Человек он старый, родственников у него нет...
Слышно, как мужики снизу, от печи, с криками и бранью идут по лестнице вверх. Доносятся одиночные голоса:
— Еще и рыпается, поросенок, я тебе покажу!
— Я покажу тебе, как кусаться.
Эдгар бледнеет.
Тяжело дыша и барахтаясь, мужики из самообороны вволакивают сопротивляющегося беглеца в сушилку к своему главному.
— Цыган пойман,— докладывает высокий, сухощавый человек, бывший советник по скотоводству.
Пауль вдруг начинает сомневаться, ему этот человек кажется слишком плечистым для цыгана. Он подводит пойманного к фонарю, на свет.
— Вы что тут комедию ломаете? — рявкает он.— Это, по-вашему, цыган, да? Что?
Охотники на людей пристально оглядывают пойманного. Испуганно убеждаются и они, что поймали младшего сына машиниста Лузиксеппа, а вовсе не цыгана.
— Один человек спокойно вышел из двери, мы подумали, это кочегар из сушилки пошел домой,— извиняется сухощавый.— Другой прятался под жестью в темноте, вот мы и вытащили его...
Яанус усмехается.
— «Подумали»! — передразнивает Пауль.— Где у вас глаза были? Не узнаете своих деревенских!
Мужики виновато молчат.
— Под жестью ни зги не видать, разве там заметишь,— боязливо говорит сухощавый.
— Погодите, вставят вам глаза,— угрожающе произносит Пауль.— С вами то и дело странные вещи творятся, а вы все едино — не видел, не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Эдгар видит, в каком отчаянном положении этот человек, достает из угла бутылку с самогоном и протягивает цыгану. Беглец отпивает немного. Он согрелся и без того, пока бежал от преследователей; ему нужна надежда, а не вино. Молча стоит в сумрачном закутке этот ставший почти привидением человек, которому отказано быть даже привидением. Охотники за человеком вышли на охоту. Исполнительные хуторяне, столпы старого и нового порядка, с ружьями за плечом, в выцветших фуражках Союза обороны, они шлепают по грязи вокруг деревни, ищейками идут по следам и про себя проклинают всю эту заваруху. Не сочувствие, а исполнительность и тупое безразличие погубит их, рабски старательное исполнение приказа станет для них роковым, и, когда позднее они, попав в оборот, будут твердить, что не хотели, что их принуждали, что они совсем не виноваты, они будут даже правы по-своему. Но тогда уже будет поздно, слишком поздно смывать с себя кровь после охоты на человека.
— Это, видно, тот самый человек, которого Пауль со своей командой ловит,— говорит хозяйский сын неизвестно зачем.
Яанус молчит, цыган тоже. Зачем он пришел в сушилку? Здесь поймать его гораздо легче, чем на дворе. Мысли его застыли в голове, руки-ноги будто налиты свинцом, и сковывающий страх делает его тупым и безразличным. Он до смерти устал бегать и прятаться, долго он этого не вытерпит, силы его убывают с каждым часом — и пусть с ним делают, что хотят.
И как назло, издалека доносятся голоса, они приближаются с беспощадной неумолимостью. Все трое прислушиваются, у каждого на лице свое выражение. Цыган дрожит как раненый лось, Эдгар смотрит беспомощно, Яанус как будто что-то обдумывает. Все выглядит как-то нелогично, незнакомо и смещено, будто во сне. Почему преследователи так громко разговаривают? Забылись или нарочно? Или, может быть, они хотят мимоходом зайти к Таавету, перекурить, выпить холодной воды и дать отдых ногам?
Яанус как более деятельный первый пробуждается от оцепенения. Он одергивает брюки и кивает головой в сторону двери. Цыган как будто понимает его знак. Яанус, нагибаясь, первый выходит в боковую дверь. Он-то знает эту темную постройку как свои пять пальцев. Цыган бредет за ним как во сне.
Сейчас самое время скрываться. Едва успевают они уйти, как внизу у входной двери раздается топот ног и громкий говор. Это в самом деле охотники на людей из самообороны. Толкаясь и стуча сапогами, команда Пауля вваливается в каморку. Все стоят на жести, откуда уже убрано зерно, ступить на которое в грязных сапогах эти крестьяне, даже выполняя такое задание, не решаются. Впервые в истории хутора вооруженные люди переступили порог сушилки.
Пауль, не теряя времени, приступает к делу:
— Ты видел цыгана?
— Вообще или как?
— Какого черта вообще! — сердится Пауль.— Нынче! Сейчас!
— Никого я здесь не видел, ни еврея, ни цыгана, ни американца...— уклончиво отвечает молодой Анилуйк.
— Он вроде сюда бежал. Старик из Нурме попался нам
навстречу, под мухой был, сказал, что цыган бежал что есть мочи в сторону Айасте...
Пауль беспомощно стоит перед Эдгаром. Его план был очень прост. Если цыган бежал в эту сторону, то, голодный и озябший, он обязательно должен прийти на сушилку. На то он и цыган; будто мышь, шатается по чужим закромам и клянчит милостыню, думает Пауль.
— А может быть, он еще не добрел сюда. Что, если вы пробежали мимо него? Ночь черна, и цыган тоже черный. Что прикажете передать ему, когда он придет сюда?
Двое из команды только ухмыляются.
— Мы должны поймать его сегодня вечером любой ценой,— сжимая приклад винтовки, говорит Пауль.
— Что же он сделал? — любопытствует Эдгар.— Лошадь украл или поджег дом?
— Ты болтаешь, как ребенок,— раздраженно произносит Пауль.— Все цыгане подлежат ликвидации.
— Почему? — усмехается Эдгар. Интересно, чем сосед- хуторянин оправдывает охоту на людей.
Но Пауль и не пытается что-либо обосновывать, не такой он человек.
— Какое мне до этого дело,— пожимает он плечами.— Из волости дан приказ поймать, и дело с концом.
— А своей головы на плечах у тебя нет?
Люди ухмыляются, лицо Пауля багровеет.
— Стража внизу выставлена. Ежели мы поймаем цыгана здесь, я тебе покажу.
— Что?
— Мы знаем что...— неопределенно угрожает Пауль.
Эдгар не питает к соседу никакого уважения. Он говорит
с задором:
— Сегодня ты гоняшься за цыганом, а завтра за тобой самим будут гоняться.
— Будут, ну и пусть, что поделаешь.
— И поэтому вы должны поймать цыгана?
— Бедному цыгану самому лучше, если его возьмут на тюремный паек. Человек он старый, родственников у него нет...
Слышно, как мужики снизу, от печи, с криками и бранью идут по лестнице вверх. Доносятся одиночные голоса:
— Еще и рыпается, поросенок, я тебе покажу!
— Я покажу тебе, как кусаться.
Эдгар бледнеет.
Тяжело дыша и барахтаясь, мужики из самообороны вволакивают сопротивляющегося беглеца в сушилку к своему главному.
— Цыган пойман,— докладывает высокий, сухощавый человек, бывший советник по скотоводству.
Пауль вдруг начинает сомневаться, ему этот человек кажется слишком плечистым для цыгана. Он подводит пойманного к фонарю, на свет.
— Вы что тут комедию ломаете? — рявкает он.— Это, по-вашему, цыган, да? Что?
Охотники на людей пристально оглядывают пойманного. Испуганно убеждаются и они, что поймали младшего сына машиниста Лузиксеппа, а вовсе не цыгана.
— Один человек спокойно вышел из двери, мы подумали, это кочегар из сушилки пошел домой,— извиняется сухощавый.— Другой прятался под жестью в темноте, вот мы и вытащили его...
Яанус усмехается.
— «Подумали»! — передразнивает Пауль.— Где у вас глаза были? Не узнаете своих деревенских!
Мужики виновато молчат.
— Под жестью ни зги не видать, разве там заметишь,— боязливо говорит сухощавый.
— Погодите, вставят вам глаза,— угрожающе произносит Пауль.— С вами то и дело странные вещи творятся, а вы все едино — не видел, не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45