Лицо хозяина Кяо в таких случаях тупое, глаза потухшие, а лошадь, конечно голодная и непоеная, где-нибудь за сараем. И сам он осоловелый и грузный, как бегемот, и только бурчит, когда жена усаживает его в сани или телегу. Он не ест с чужого блюда и не пьет из чужого колодца, но за бутылкой все его принципы улетучиваются.
Пауль хочет поговорить с соседом. Не о мосте в Кяревере, который ни с того ни с сего обвалился, не о мировой политике и не о ливне, унесшем с луга Корва стог сена. С мостами в Эстонии частенько случались неприятности, и если обвалится
один, два-три или двадцать — это ничего не скажет Паулю. Его вечная тема — мужская сила и крепь хутора. Об этом он может гудеть до бесчувствия, как шершень вокруг банки с медом. Вот Яан Яаго для него идеальная фигура,— и это не в шутку. Если бы у этого силача был бы еще и хутор, Пауль готов был поцеловать его в любое место, как сказал однажды где- то за столом. Сила и крепь — это тебе не таблица умножения, с которой он, бедняга, в волостной школе до того маялся, что на лбу выступали горошины пота, когда его спрашивал учитель. Пауль первым делом всегда смотрит, какова у человека шея. Ежели она, по его разумению, подходит для настоящего мужика, с таким стоит иметь дело. Ежели не подходит, то Пауль сейчас же произносит что-нибудь презрительное, как сейчас — молодому хозяину Айасте, который в глазах Пауля жалкий шалопай, попрыгун со своей духовой трубой. Отношения их друг к другу злокозненные, кто этого не знает. Пауль большей частью бывает в роли Нечистого, у которого все валится из рук и который в конце концов получает затрещину от жены. И Таавет не всегда Хитрый Антс, у него тоже немало неудач. Но оба они такие, как есть, и деревня Тухакопли должна быть им благодарна, что они своими выходками скрашивают скучную хуторскую жизнь. Только вот жалко, у них мало надежды, что им поставят обелиск, вряд ли расщедрится на это общество по разведению породистых быков, в котором они оба состоят. Однако ж поди знай, времена меняются быстро, вскоре может выясниться, что именно они спасители — если не всего эстонского народа, то, по крайней мере, чистопородного бычьего племени.
И вот они втроем сидят за столом, но и здесь не происходит ничего потрясающего. Таавет пытается перебороть свое хмурое настроение и сверлит глазами стол, пока в голову не вступает водка. Когда он уже под мухой, чувствует себя вполне сносно.
— Пауль нынче щедрый,— слетает у него с языка.
Бабий подбородок Пауля трясется от смеха.
— Слыхать, на Айасте начали уже добро распродавать,— говорит он.— Выпьем же за нищенскую суму, которую скоро повесят тебе на шею.
Это уж слишком. Таавет мрачнеет, однако задиристые слова соседа для него уже давно не в новинку. Пауль и Эльмар опрокидывают стопки. Таавет не пьет. Он думает над ответом, который был бы как удар кулаком в глаз, но не находит его.
У Пауля дома пре глуповатая дочь. Бродит по двору, сопливая, губа висит, как у дремлющей лошади. Таавет мог бы прокатиться по ее адресу, посмеяться и задеть больную струнку Пауля,— пожалуй, хозяин Кяо сразу бы посерьезнел. Но он все же не делает этого. Слишком жестокая месть, даже сейчас, когда Пауль сильно оскорбил его. Что значит какой-то маленький аукцион по сравнению с тем, что девчонке суждено остаться дурочкой на всю жизнь, думает он. Пауль замечает его растерянность и спрашивает:
— Что, сосед, не пьешь, боишься, что напьешься и опять поставишь подпись на векселе? — Голос его незлой, лицо тоже, но на сей раз что-то переворачивается в душе Таавета. Еще и подковыривает, пес!
В прошлом году в конце зимы Таавет был в Тарту по делам общества семенного зерна. Вечером он пошел к брату, чтобы переночевать у него. Карл тогда был еще холостяком; чем он занимался, Таавет так и не понял. Брат будто стеснялся говорить, что у него в университете дела пошли худо, а хозяин Айасте не стал его расспрашивать. Карл дал понять, что они могли бы пойти в одно место, где будут красивые дамы. Таавет охотно согласился, он хотел поближе узнать завлекательную ночную жизнь большого города. Они пошли в двухэтажный деревянный дом на улице Кастани и взобрались по лестнице куда-то под самую крышу. Таавет в темноте стукнулся головой о низкую балку, так что искры посыпались из глаз. Черт бы побрал это стропило, выругался он про себя, прикладывая руку ко лбу. Живут под самой крышей словно голуби какие. Карл постучался в одну из дверей. Пахло жареным луком. Брат, видимо, был здесь не впервые. Дамы оказались ничего себе, хотя та, что помоложе, которая назвалась Хертой, была высокая и тонкая, как соломинка и, подумалось Таавету, чахоточная, но это не беда. Вскоре они уселись за накрытый на скорую руку стол, откуда-то появились тарелки со свиными шкварками и неизменный «Президент». Отчужденности как не бывало, в городе жили такие же люди, как везде. Немного погодя Херта села Таавету на колени, по-домашнему обняла его за шею и все щебетала своим красивым голоском. Хозяину Айасте вспомнились прочитанные в газете истории о воровских притонах и сомнительных женщинах, которые обирают простодушных крестьян. Он незаметно ощупывал нагрудный карман, там ли еще кошелек. Да, кошелек был на месте, это успокоило его, и он заинтересовался: настоящие ли шелковые чулки на барышне Херте или нет? Херта сказала, что чулками еще придет время заниматься, пусть господин Анилуйк не будет таким нетерпеливым. Тем временем «Президент» сделал свое дело, все оказались под парами. Херта опьянела меньше всех, она и предложила, что можно бы пойти куда-нибудь поразвлечься, например в ресторан. Еще не поздно, можно взять извозчика на углу и быстренько доехать. Все сразу же шумно согласились, и Карл посмотрел на брата, как бы ища его помощи. Таавет, который спьяну расщедрился, объявил с хрипотцой в голосе, что оплатит вечер, будьте спокойны. В ресторане к их столу подсели двое мужчин навеселе, которые представились сокурсниками Карла. Тут и начался пир, восторгов и брудершафтов было много. Там и поставил хозяин свою подпись под одним векселем как поручитель. Да и почему бы ему не поставить было, если друзья Карла, славные ребята, временно очутились на мели — просто подвела фортуна. Как они снова попали в мансарду, Таавет не помнит, хотя он и собирался получше разглядеть чулки Херты. Утром он проснулся в неприбранной комнате в кровати за ширмой, рядом с ним лежала голая Херта и храпела, как истомленный косец. Голова Таавета раскалывалась от боли, подступала тошнота, барышня Херта уже совсем не интересовала его, ни в чулках, ни босая. Он пошел искать уборную, но не нашел, высунул голову в окно, и его вырвало. Кошелек оказался в кармане, но был пуст.
Тихо сидевший за столом машинист вдруг раскатисто засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45